Со временем АРА открыла в Уфимском округе около 2 тысяч кухонь, и Келли посетил примерно 50 из них лишь малую часть, как признавал он сам, но больше, чем любой другой сотрудник АРА. Для него ничто в России не могло сравниться с этими визитами. Входя на кухню и видя, как голодающие дети глотают нашу еду, я забывал обо всех тяготах и неудобствах нашего быта[167]. Когда в нем накапливалось раздражение от взаимодействия с советскими чиновниками, он бросал все и шел на ближайшую кухню АРА, чтобы посмотреть на детей и вернуть себе уверенность, что помощь им того стоит[168].
Вечером 7 января американцев пригласили на рождественский ужин у Рухса. Среди гостей оказался новый башкирский представитель при АРА. Побеседовав с Келли, он пообещал сообщить ему огромное количество интересной информации о Башкирии, не сомневаясь, что американцы будут рады больше узнать об этой республике. Кто вообще слышал о Башкирии? спросил Келли у Джейн. Я не слышал о ней ничего. Эти башкиры относятся к нам очень дружелюбно, и кажется, что в их столице у наших ног вся страна. Возможно, мы сойдемся на нескольких затейливых полотенцах с необычными цветастыми узорами[169]. Со временем Келли проникался все большим уважением к башкирам. Работать с башами, как он их называл, было гораздо легче, чем с русскими, возможно, потому что они казались гораздо более сообразительными. Башкиры, в свою очередь, прекрасно ладили с американцами и были высокого мнения о них, отчасти потому что при первой встрече Белл напоил президента Башкирской республики до бессознательного состояния, а это была задача не из легких.
Впрочем, не все в Уфе спешили помогать американцам. Через несколько дней в коридоре возле комнаты Келли начался пожар. Сам Келли в это время спал, но внимательный служащий заметил пламя и быстро его потушил. Когда дым рассеялся, на месте пожара нашли канистру из-под керосина: это был поджог. Какой-то добрый и благодарный русский сегодня ночью пытался поджечь наш дом, саркастично заметил Келли[170]. Они с Эльпериным сообщили об инциденте в ЧК, и там им предложили приставить постоянный караул к дому АРА на улице Пушкина. Идея показалась американцам хорошей, но когда караульный пришел в отделение, сотрудникам хватило одного взгляда на этого мужлана, чтобы понять, что им будет спокойнее без него, и его отправили домой. Решение, впрочем, оказалось поспешным на той неделе дом ограбили четыре раза. Американцы не знали, что им делать. Мы могли поставить на караул военных, пояснял Келли, но они воровали не меньше остальных[171].
Сведения о грядущих больших переменах пришли в Уфу 4 января, когда американцы получили телеграмму, в которой сообщалось, что президент Гардинг поручил АРА распределить в России 20 миллионов бушелей пшеницы. Никаких подробностей в телеграмме не было. Подробностей нет, написал Келли. Нам просто сказали «готовиться к большим делам»[172]. Перспектива казалась одновременно волнующей и пугающей. Поздно вечером 6 января Келли с Беллом решили обсудить эту новость. Они радовались, что Америка готова прислать больше продовольствия, чтобы помочь нуждающимся, но понятия не имели, как будет распределяться это продовольствие. Ожидалось, что в последующие шесть месяцев в Уфу прибудет 350 тонн пшеницы тогда еще никто не знал, что вместо пшеницы пришлют кукурузу, а значит, в день в город будет приходить не по два, а по двадцать вагонов зерна. Опираясь на свои знания о российской железнодорожной системе, Келли не сомневался, что она не выдержит такого количества грузов и сломается. Более того, даже если железные дороги справятся с нагрузкой и зерно будет доставлено на станции, не найдется достаточного количества здоровых лошадей, чтобы развезти продовольствие по деревням, многие из которых лежали под снегом в сотне километров от ближайшей железной дороги. По оценке Келли, перед ними стояла ужасающая задача.
Тем временем в штаб-квартиру АРА стали приходить сообщения о массовом голоде к востоку от Уральских гор[173] в районе Челябинска, стоящего на Транссибирской магистрали. Хэскелл из Москвы распорядился, чтобы уфимское отделение увеличило количество детей в окружных списках на пропитание до 150 тысяч, и велел Беллу и Келли лично оценить ситуацию в Сибири. Мы оба жаждем отправиться в путь и покорять новые миры, сообщил Джейн восторженный Келли[174]. Он похвастался, что они первыми из сотрудников АРА ступят на территорию Азии.
Глава 9
Ужасы голода
В 1924 году эмигрировавший из России ученый приехал в Миннеаполис, чтобы устроиться преподавателем в Миннесотский университет. Питирим Сорокин, который стал одним из величайших социологов XX века, родился в крестьянской семье на Крайнем Севере России. В юности он добрался до столицы, где поступил в университет и присоединился к революционному движению. Он посчитал большевистский переворот контрреволюционным, но после нескольких арестов во время которых он не раз стоял на пороге казни новая власть все же позволила ему выйти на свободу и вернуться к преподаванию в Петрограде.
Зимой 19211922 годов Сорокин с несколькими коллегами решил посетить Самарскую и Саратовскую губернии, чтобы, как он выразился, провести научное изучение массового голода. Исследование у них не получилось, но поездка прошла не зря[175].
я увидел голод; и теперь я знаю, что это такое. То, что я узнал в этих ужасных губерниях, не дало бы мне никакое научное исследование. Мои нервы, уже привыкшие за годы революции ко всевозможным ужасам, совершенно расстроились, когда я увидел картину настоящего голода миллионов людей в моей опустошенной стране. Если как исследователю эта поездка дала мне меньше, чем я ожидал, то не могу сказать этого о себе как о человеке[176].
Особенно ужасная ситуация сложилась в деревне N в Самарской губернии. Избы стояли покинутыми, не было ничего живого. Мертвая тишина царила [в деревне], написал Сорокин в Листках из русского дневника. Затем раздался скрип, и появились сани. Двое мужчин и женщина везли тело мертвого мальчика, но, выбившись из сил, повалились на снег. Сорокин со спутниками подошли к ним. Мне приходилось видеть голодные лица в городах, но таких живых скелетов, как эти трое, я не видел никогда. Одетые в лохмотья, они дрожали от холода, а их лица были не бледными, а синими, темно-синими с желтыми пятнами[177].
Бог в помощь, сказал им Сорокин, не зная, что еще сказать.
Бог! ответил один из крестьян. Забыли мы Бога, и Он нас забыл[178].
Они везли тело мальчика в амбар, чтобы положить его к десяткам других окоченевших трупов. Закончив дело, самый сильный крестьянин из группы запер дверь и шепотом пояснил: Надо запирать а то сопрут. Сорокин со спутниками не поняли его. Сопрут? Зачем?
Чтобы съесть, ответил крестьянин. Вот до чего мы дошли. В деревне караулят у кладбища, чтобы мертвых не выкопали из могил[179]. После этого он рассказал им страшные истории о крестьянах, которые убивали друг друга, чтобы съесть, и даже о матери, убившей ради этого собственного ребенка.
Позже в тот же день, уже в сумерках, ученые встретили обезумевшего мужчину, который тряс своими длинными волосами и бородой и размахивал руками, стоя возле заброшенной церкви. Звоните в колокол! хрипло кричал он. Звоните в колокол! Они услышат! Они услышат!
Сумасшедший, пояснил урядник, тащивший сани. Он всегда звонит в церковный колокол. Думает, что колокол разбудит мир и к нам придут на помощь. Но никто не услышит, мрачно заключил он. Даже Бог[180]. И все же безумец зазвонил в колокол. Это потрясло Сорокина до глубины души, и он заплакал.
Динь-дон! Динь-дон!.. Медленно и печально, как похоронный звон: ди-и-инь-до-о-он! Почти час звучал он в наших ушах и сердцах. Затем опять наступила мертвая тишина. Этот сигнал SOS, который сумасшедший крестьянин посылал во все концы земли, был услышан. Он пересек океан, ударил в сердца великого американского народа и принес помощь и спасение от мучительной смерти по крайней мере десяти миллионам мужчин, женщин и детей. Бог никогда не забудет этого подвига. Бог вечно будет благословлять этот щедрый народ[181].
Сумасшедший, пояснил урядник, тащивший сани. Он всегда звонит в церковный колокол. Думает, что колокол разбудит мир и к нам придут на помощь. Но никто не услышит, мрачно заключил он. Даже Бог[180]. И все же безумец зазвонил в колокол. Это потрясло Сорокина до глубины души, и он заплакал.
Динь-дон! Динь-дон!.. Медленно и печально, как похоронный звон: ди-и-инь-до-о-он! Почти час звучал он в наших ушах и сердцах. Затем опять наступила мертвая тишина. Этот сигнал SOS, который сумасшедший крестьянин посылал во все концы земли, был услышан. Он пересек океан, ударил в сердца великого американского народа и принес помощь и спасение от мучительной смерти по крайней мере десяти миллионам мужчин, женщин и детей. Бог никогда не забудет этого подвига. Бог вечно будет благословлять этот щедрый народ[181].
Небольшой отряд Сорокина переходил из деревни в деревню, и везде они видели лишь смерть и страдания. Они встречали родителей, которые пытались отдать своих детей, потому что нечем было их кормить; людей, лежавших в своих избах в ожидании смерти; женщин и девушек, готовых за кусок хлеба торговать своим телом; и тысячи беженцев, бредущих неведомо куда, лишь бы только спастись. Кроме того, они нашли неопровержимые доказательства каннибализма. Революция обещала избавить народ от деспотизма. Большевики обещали всех обеспечить едой. Если они не сдержали своих обещаний, то по крайней мере обеспечили народу возможность причаститься человеческими жертвами, человеческой плотью и кровью[182][183].
Увиденное заставляло вспомнить о наказаниях, которые Бог сулил всем, кто откажется повиноваться, в 28 главе Второзакония: Проклят ты будешь в городе и проклят ты будешь в поле Проклят будет плод чрева твоего и плод земли твоей, плод твоих волов и плод овец твоих Плоды земли твоей и все труды твои будет есть народ, которого ты не знал И ты будешь есть плод чрева своего, плоть сынов твоих и дочерей твоих.
Двадцать дней, путешествуя по территориям, охваченным голодом, Сорокин снова и снова повторял про себя это древнее проклятие. Воспоминания об увиденном преследовали его всю жизнь. Многочисленны и велики были грехи, совершенные русским народом, но за эти годы голода, страданий и смерти он 2 искупил их, заплатив полную цену за все свои прегрешения.