И что ж было дальше, ты пошел к графу и сказал, что его обворовывают?
Нет, граф сам догадывался, а я не стал это отрицать.
И что было дальше?
В этот вечер меня пытались зарезать.
Ах-ха-ха-ха, снова засмеялся епископ. Какая прелесть, люди не меняются, hoc est verum.
Malum consilium, для нападавших, произнес солдат, к тому времени я уже многому научился у лейтенанта Брюнхвальда за четыре года непрерывных сражений.
Епископ перестал жевать, отложил ложку. Он едва мог скрыть удивление.
Scitis lingua patrum nostrorum? спросил он.
In mensura facultatem, ответил солдат.
Епископ обернулся к монаху:
Что скажешь?
Скажу, что в этой фразе «in» не употребляется, достаточно просто сказать «mensura facultatem».
Да не это я имел в виду. Епископ махнул на монаха рукой. Скажи, друг мой, а кто же тебя обучил языку знаний? Опять сам?
Нет, монсеньор, на этот раз учитель был. Это был монах Фелинганского монастыря. Фон Бок в очередной раз не заплатил своим наемникам, они начали грабить на востоке от озера Фелинга, хотели разграбить сам город Фелинга, но там все было разграблено до них. И тут им попался монастырь. Вынесли все ценное, а монастырь подожгли, мы выбили их оттуда, и из огня удалось спасти четыре сотни книг. Барон забрал их себе. Приказал мне их продать. Но в тех местах людей с деньгами не было. Мы возили их с собой. А за нами увязался один монах, брат Сульвио. Он все время ныл и просил их вернуть, бубнил, что это большая ценность. Я захотел узнать, что же в них такого ценного. А три четверти этих книг были написаны на языке древних. Брат Сульвио сначала читал мне их по ночам, а потом стал учить меня этому языку. За год я стал читать сам.
Епископ помолчал и произнес:
Аббат писал мне, что ты редкий человек. Вижу, что он не ошибся. Он опять помолчал, а потом предложил, указав на стол: Хочешь что-либо поесть? Присаживайся.
При этом сам епископ встал.
Бери, что хочешь.
Солдат не шелохнулся. Он не ел со вчерашнего дня, но сесть за стол после того, как из-за него встал хозяин, значило признать себя слугой или лакеем.
Благодарю вас, сухо ответил солдат. Я не голоден.
Ну, как знаешь, так же сухо произнес епископ. А почему же ты ушел из своей профессии?
Мне показалось, что я уже исчерпал всю удачу, отпущенную мне. Почти двадцать лет мне везло. Везение не может быть бесконечным.
А как ты об этом узнал? Епископ подошел к окну. Он не смотрел на солдата.
При штурме Эшре. Наш командир, герцог де Приньи
Молодой герцог? Герцог Альбер? перебив солдата, спросил епископ.
Именно, герцог Альбер, его отец, к которому я нанимался, уже год как умер, решил похвастаться своей гвардией перед дружками, сановными особами, и сказал, что сам с нами первый войдет в пролом.
А ты был в его гвардии?
Я был правофланговый корпорал гвардии, охрана штандарта Его Высочества Биофра, графа де Фрэ, графа де Ганши, герцога Альбера де Приньи, его глашатаем и чтецом его приказов.
Поэтому ты отказался от моего стола? спросил епископ. Ты сидел за столом с герцогом и рассчитывал, что тебя пригласит за стол епископ?
Солдат едва заметно поклонился.
Ладно. Епископ снова уставился в окно. Так почему ты ушел из армии герцога? Молодой герцог был болван?
Вы недалеки от истины. Герцог вошел в пролом первым и первым получил удар копья. Затем полдня мы занимались тем, что пытались вытащить его из города, а горожане занимались тем, что пытались его зарезать. Ближе к вечеру я тоже получил удар копья в ногу. В результате сей блестящей атаки из ста семидесяти двух гвардейцев осталось пять десятков. Два десятка убитых, остальные ранены.
То есть молодой герцог тебя не впечатлил?
Юнец, ищущий славы, худший командир из всех, какие могут быть.
Значит, это был твой последний штурм?
Да, если еще учесть, что беарийский арбалетчик со стены влепил мне болт прямо в шлем.
Он ранил тебя?
Нет, болт порезал кожу на виске, застрял между головой и шлемом, но уже в этот день я понял, что мое везение заканчивается и что пора заканчивать с этим ремеслом.
Тем не менее ты прекрасно выглядишь после стольких лет в армии.
Non sine fortuna, ответил солдат.
Епископ усмехнулся и посмотрел на монаха, а тот скептически поджал губы.
Tu quoque severus, он ведь просто солдат, а не ученый.
Монах промолчал.
Хорошо, а у кого же ты еще служил?
У фон Бока два года, у фон Рюгенталя. Полгода мне платил курфюрст Ренбау, пока его не разгромили у Мюлле. Вот, в общем-то, и все мои командиры.
Ну, хорошо. Епископ помолчал, подумал. А что ж ты совершил такого удивительного для барона фон Рютте?
Ну, я, начал солдат, помог ему навести порядок в его земле.
Секундочку, перебил его епископ, подошел к столу и налил вина в два бокала. Один предложил солдату, а из второго отпил сам. Что за дрянь? Вино мне возят все хуже и хуже.
Солдат отпил и решил, что вино вполне себе приличное.
О чем мы говорили? спросил епископ.
О бароне фон Рютте.
Ну и что именно ты сделал для барона?
А разве аббат вам не написал?
Аббат мне пишет едва ли не каждый день. Мало ли что он мне написал. Он написал, что барон очень щедро наградил тебя. И как щедро?
Вполне, скромно сказал солдат.
И сколько же он тебе обещал за работу твою?
Семь цехинов.
Семь цехинов? Епископ Густав поднял брови.
Именно.
Семь цехинов! А знаешь ли ты, сколько местные бароны собирают со своих земель в год?
Не имею представления.
А я имею! Местные бароны в год собирают пятнадцать-двадцать цехинов в урожай, и это зажиточные. Большинство едва получают десять. Так вот мне интересно, что же ты за подвиг совершил, что прижимистый Рютте отдал тебе половину своего дохода?
Мне он не показался прижимистым.
Тебе не показался, а я его знаю с детства. Я вместе с ним рос. Он всегда был тупым, спесивым и драчливым, а когда вырос, то стал еще и жадным. С мужика дерет последнее, за дочь приданое дает смехотворное. Сына, наследника, держал в черном теле, тому едва удалось у него коня выклянчить. Так что давай, рассказывай, за что жадный Рютте дал тебе гору золота.
Монсеньор, это долгая история.
Долгая история, говоришь? До воскресной мессы я свободен. Епископ подошел и уселся в кресле. Слуга принес ему две подушки, а под ноги поставил скамеечку. Ну, рассказывай, сказал епископ. За что барон заплатил тебе семь цехинов?
Глава первая
А где мост? спросил солдат.
Так нету, ответил мужик вежливо и с недоумением, мол: «Что ж вы, господин, не видите, что моста нет?»
Был. Я три года назад здесь проезжал.
Так был. Да, был. Только вот дожди с февраля месяца как пошли, так и идут. А в апреле его и смыло. И севернее мост тоже смыло.
А лодка где-нибудь тут есть?
А как же! Есть лодка, есть. У местного мельника. Только маленькая она, вас перевезет, а коня не перевезет.
Солдат посмотрел в воду. Течение было очень быстрым, переплыть с конем нереально.
И мост строить никто не собирается?
Никто не собирается, заверил мужик, связывая мокрый хворост в пучок. А кому собираться? Старый граф еще зимой помер. Да, схоронили. А молодому графу не до этого.
Воюет?
Не-е, паскудствует празднует, гуляет.
Понятно, солдат немного помолчал, а там, за рекой, какой-то город был.
Почему был? Есть. Байренгоф. Стоит город, стоит. Только вам туда ехать не надо.
Воюет?
Не-е, паскудствует празднует, гуляет.
Понятно, солдат немного помолчал, а там, за рекой, какой-то город был.
Почему был? Есть. Байренгоф. Стоит город, стоит. Только вам туда ехать не надо.
А что?
А чума там.
Чума?
Ага, мрут людишки, полгорода осталось от былого.
Неужто столько померло?
Кто помер, кто разбежался. Язва одно слово.
Язва это беда, согласился солдат.
Язва это полбеды.
А что ж еще?
Дезертиры.
Вот как?
Ага, ага, лютуют. Мы на тот берег даже не суемся. И хорошо, что мосты паводком смыло, и вы, господин, подумайте хорошенько, прежде чем туда лезть. А вам куда нужно?
В Лютцоф.
В Лютцоф? Мужик задумался. Это я не знаю, где такое.
А что ж дезертиров никто не ловит?
Я ж вам говорю, старый граф помер, а молодому только пятнадцать годов, не до того ему.
Ясно, а все-таки как мне попасть на тот берег?
Три мили вверх по реке пороги. Вода там быстрая, но конь у вас добрый, пройдет. Только вот убьют вас там.
Думаешь?
Ага, думаю. Обязательно убьют. Меч у вас дорогой, конь у вас дорогой, что ж не убить-то? Там и за простого мужицкого конька убивают. А за вашего красавца и подавно убьют. Да что там конь, за один ваш плащ с мехом убьют или за сапоги.
Какие мрачные перспективы.
Чего? не понял мужик.
Ничего, ответил солдат. Страшно, но мне нужно в Лютцоф. Придется ехать.
Ну, храни вас Бог.
И тебя, друг.
Дождь, дождь, дождь. Некогда мелкая река полноводна. Даже на порогах вода доходила коню почти до брюха. Медленно, с трудом солдат перебрался на другой берег и повернул на север. Ехать в чумной город не было резона, тем более встречаться с дезертирами. Уж кто-кто, а солдат прекрасно знал, что из себя представляют эти парни.
Дорога сразу за рекой ушла в лес. Стена деревьев справа и справа, а сама дорога больше походила на обмелевшее русло небольшой реки. И дождь.
Добрый плащ, который он захватил как-то после одного небольшого сражения в обозе побежденных, полностью промок. С капюшона за шиворот то и дело скатывались капли. Спина и плечи стали зябнуть, рука старая его боль начала ныть. Но ни крова, ни тепла даже не предвиделось.
Эх, найти бы хоть что-нибудь дотемна, сам себе сказал солдат.
Ему очень не хотелось ночевать в мокром лесу.
Тут можно сгинуть, брат, сказал он коню. Исчезнуть, как будто и не было. Два-три дезертира с арбалетом и все. Даже костей не найдут. Да и кто искать-то будет?
Конь не отвечал, шел шагом спокойным.
Всякое мы повидали, а в такой глуши не были: сколько уже едем, ни единого человека, ни дома, ни следов от копыт или колес, ни кострищ, только лужи.
А день потихоньку полз к закату. Настроение портилось, а тут вдруг конь тихонько всхрапнул. Солдат сразу осадил его и остановился.
Ну, чего ты? Что почуял?
Конь покорно стоял, шевеля ушами. Солдат послушал, вгляделся вдаль, даже стянул с головы мокрый капюшон ничего, только мокрый лес и дождь. Пустил коня шагом вперед. Он знал, что тот просто так храпеть не будет, это был добрый боевой конь. И тут до солдата долетел едва уловимый запах. Это был дым, тяжелый дым от сырых дров. Где-то неподалеку были люди. Только что это были за люди?