Ей оставалось лишь надеяться на то, что простые фьерданцы ненавидят гришей меньше, чем любят собственных сыновей и дочерей, что каждый из них знает кого-то из внезапно пропавших людей друга, соседа, даже родственника. Женщину, вынужденную покинуть родной кров и семью из страха, что ее сущность раскроют. Мальчика, вырванного из рук родителей, чтобы подвергнуться пыткам и встретить смерть от рук охотников из отряда Брума. Может, своими маленькими чудесами у Нины получится дать Фьерде возможность сплотиться, усомниться в необходимости всей этой ненависти и страха, что многие годы были главным орудием Брума.
Присутствие здесь Апрата сводит на нет все наши труды, продолжил Брум. Как могу я очищать от вражеского влияния наши города и деревни, если в самом сердце нашего правительства засел еретик? В глазах народа мы худшие из лицемеров, а у него, к тому же, шпионы в каждом углу.
Ильва содрогнулась.
В нем есть что-то невероятно пугающее.
Это все образ. Эта борода. И темная ряса. Ему нравится приводить дам в ужас своими странными высказываниями и манерой появляться ниоткуда, но на деле он всего лишь громко каркающий ворон. Но он нужен нам, если мы хотим посадить на трон Демидова. Поддержка священника будет важна для равкианцев.
От него пахнет кладбищем, вставила Ханна.
Всего лишь ладаном. Брум побарабанил пальцами по дверце. Трудно сказать, во что на самом деле верит этот человек. Он утверждает, что король Равки одержим демонами, что Вадик Демидов помазан на царство самими святыми.
Откуда вообще появился Демидов? спросила Нина. С нетерпением жду возможности увидеть его.
Мы держим его в безопасном месте, на случай, если равкианские убийцы попробуют его пристрелить.
Как жаль.
Он на самом деле Ланцов? продолжила она.
У него больше прав на корону, чем у бастарда Ланцова.
Карета дернулась, останавливаясь, и они вышли, но не успела нога Нины коснуться посыпанной гравием дорожки, к Бруму подбежал солдат со сложенным листом бумаги в руке. Нина краем глаза заметила королевскую печать серебристый воск и увенчанный короной волк Гримьеров.
У него больше прав на корону, чем у бастарда Ланцова.
Карета дернулась, останавливаясь, и они вышли, но не успела нога Нины коснуться посыпанной гравием дорожки, к Бруму подбежал солдат со сложенным листом бумаги в руке. Нина краем глаза заметила королевскую печать серебристый воск и увенчанный короной волк Гримьеров.
Брум сломал печать, прочел послание, а затем поднял голову, и от выражения его лица у Нины сердце оборвалось. Несмотря на мокрую одежду и испытанное на рынке унижение, Брум сиял.
Время пришло, заявил он.
Нина заметила, какой печальной стала улыбка Ильвы.
Так, значит, ты нас покидаешь. А я снова каждую ночь буду ждать, тая страх в сердце.
Бояться нечего, возразил Брум, запихивая послание в карман мундира. Им не выстоять против нас. Наконец-то, настал наш час.
Он был прав. У фьерданцев были танки. А еще пленные гриши, подсаженные на парем. Победа была гарантирована. Особенно если Равка останется без союзников. «Я должна быть там. Мое место на поле сражения».
Вы отправляетесь далеко? спросила Нина.
Вовсе нет, ответил Брум. Мила, у тебя такой испуганный вид! Неужели ты так слабо веришь в меня?
Нина заставила себя улыбнуться.
Нет, сэр. Я лишь беспокоюсь за ваше благополучие, как и все мы. Вот, продолжила она, позвольте мне взять ваши пальто, чтобы вы наконец-то прошли в дом и согрелись. Вашей семье нужно проводить как можно больше времени вместе, пока вы не уехали.
Мила, ты настоящее благословение, благодарно сказала Ильва.
Нина взяла пальто у нее, у Ханны и у Брума, и ее рука тут же змеей скользнула в карман, куда он сунул письмо.
Война приближалась.
Ей нужно было известить своего короля.
3. Николай
Николай пытался успокоить своего нервничавшего жеребца, похлопывая его по холке. Королевский конюх полагал, что недостойно короля ездить на лошади по прозвищу Изюмчик, но Николай питал особую слабость к этому пегому пони с неровными ушами. Он определенно не был самым красивым скакуном в королевских конюшнях, но мог без устали проскакать много миль и был спокоен, как скала. Обычно. В данный момент он едва мог устоять на месте, натягивая поводья и прискакивая то вправо, то влево. Изюмчику не нравилось это место. И Николай его за это не винил.
Скажите мне, что я не вижу то, что я вижу, попросил он со слабой надеждой в голосе.
А что, по-твоему, ты видишь? уточнила Тамара.
Масштабные разрушения. Неизбежную гибель.
Не то чтобы совсем неизбежную, заметила Зоя.
Николай кинул на нее взгляд. Она собрала волосы на затылке, перевязав их темно-синей лентой. Это было в высшей степени практично, но оказывало на него странное действие, вызывая желание развязать ленту. Я что, слышу оптимизм в голосе моего самого пессимистичного генерала?
Вероятную гибель, внесла ясность Зоя, мягко пришпоривая свою белоснежную кобылу. Все лошади беспокоились.
Рассвет крался по Ярености, купая крыши и улицы города в розоватом свете. На пастбищах вдалеке Николай видел табун пони, еще по-зимнему лохматых, постукивающих копытами от холода. Из этого могла бы выйти дремотно-мирная картина, пейзаж в старинном стиле, который какой-нибудь ремесленник от искусства мог бы написать для богатенького купца, с избытком денег и недостатком вкуса, если бы не мертвая, покрытая пеплом земля, пачкающая ландшафт, как пятно пролитых чернил. Тлен распространился от загонов лошадиной фермы вдалеке прямо до окраины городка у подножия холма.
Две мили[2]? прикинул Николай, пытаясь оценить размер ущерба.
По меньшей мере, заметил Толя, смотрящий в подзорную трубу. Может, и три.
В два раза больше, чем в случае рядом с Балакиревым.
Ситуация ухудшается, сказала Тамара.
Мы пока не можем этого утверждать, возразил Толя. Как и сестра, он был одет в оливково-серый мундир, обнажавший, несмотря на зимний морозец, мощные бронзовые руки, покрытые татуировками солнечных символов.
Это не обязательно закономерность.
Тамара фыркнула.
Это Равка. Здесь ситуация всегда ухудшается.
А вот это закономерность. Голубые глаза Зои исследовали горизонт. Но связана ли эта закономерность с ним?
А это вообще возможно? спросила Тамара. Мы держим его взаперти в солнечной тюрьме с тех пор, как он вернулся.
Вернулся. Было что-то неточное в этом слове. Словно Дарклинг просто ездил отдохнуть на Блуждающий остров, сделать пару набросков замковых руин и попробовать местные блюда, а не возвратился к жизни после древнего ритуала, организованного кровожадной святой, обожавшей пчел.
Я стараюсь не недооценивать нашего выдающегося пленника, сказал Николай. А что до возможного
Похоже, это слово потеряло свое значение. Он встретил святых, стал свидетелем их уничтожения, сам чуть не погиб и стал хозяином демона. Увидел, как воскресает давно умерший, и был практически уверен, что дух древнего дракона скрывается где-то внутри женщины рядом с ним. Если бы понятие возможного было рекой, оно бы давно вырвалось из берегов и затопило все кругом.
Смотрите, сказал Толя. Дым.
И всадники, добавила Тамара. Похоже, нас ждут проблемы.
На окраинах городка, рядом с тем местом, где появилось пятно тлена, Николай разглядел группу всадников. Ветер донес разгневанные голоса.
Там стоянка сулийцев, сказала Зоя напряженным, отрывистым голосом.
Прогремел выстрел.
Они обменялись быстрыми взглядами, а затем ринулись вниз с холма в долину у его подножия.
Две группы людей стояли в тени огромного кедрового дерева, росшего в каких-то двух шагах от места, из которого тлен вытянул все крохи жизни. Они остановились на границе лагеря сулийцев, и Николай обратил внимание на то, что фургоны выстроены не для удобства, а для обороны. Не было видно ни одного ребенка. Лагерь был готов к вероятному нападению. Возможно, потому что им всегда приходится быть настороже. Старинные законы, запрещающие сулийцам как владеть землей, так и кочевать по ней, были отменены еще до восшествия на престол отца Николая, но стереть предубеждение из людских мыслей оказалось намного сложнее. И оно становилось только сильнее в тяжелые времена. Толпа глядя на ружья и лихорадочные лица людей, назвать их по-другому было невозможно, напиравшая на сулийцев, была тому доказательством.
Отставить! крикнул Николай, стоило им подъехать ближе.
Но лишь пара людей обратила на него внимание.
Толя выехал вперед и направил своего массивного скакуна между двух групп.
Сложите оружие во имя короля! проревел он.
В этот момент он походил на святого воина, сошедшего со страниц книг.
Очень впечатляюще, оценил Николай.
Позер, фыркнула Тамара.
Не придирайся. Надо же хоть иногда пользоваться тем, что ты размером с вековой дуб.
И горожане, и сулийцы отступили, ошарашенные появлением гигантского шуханца в мундире с татуированными руками прямо у них под носом. Николай узнал Кирилла Мирова, местного главу. Он заработал неплохие деньги на продаже соленой трески и теперь вкладывал их в производство новых транспортных средств, быстро вытесняющих повозки и кареты. В нем не было дворянской крови, зато была масса амбиций. Он хотел, чтобы его считали настоящим лидером, а значит, ему казалось, что он должен что-то кому-то доказать. Сплошное беспокойство.
Николай воспользовался возможностью, предоставленной ему Толей.
Доброе утро, радостно заявил он. Мы тут собрались на ранний завтрак?
Горожане опустили головы в низких поклонах. В отличие от сулийцев. Те не признавали королей.
Ваше величество, поприветствовал его Миров. Он был сухощавым, с чуть оплывшим, как подтаявший воск, подбородком. Я понятия не имел, что вы в наших местах. Иначе непременно выехал бы вам навстречу.
Что здесь происходит? спокойно спросил Николай, стараясь, чтобы вопрос не прозвучал как претензия.
Поглядите, что они сотворили с нашими полями! выкрикнул один из людей Мирова. Что они сделали с городом! Десять домов исчезли, как дым. Пропали две семьи, а еще Гавош, ткач.
Исчезли, как дым. Такие же сообщения поступали со всех концов Равки: пятна тлена, появляющиеся из ниоткуда, теневая волна, накрывающая города, поля, порты, превращающая в прах все, до чего дотянется, с той же легкостью, как задувают свечу. После себя тлен оставлял леса и поля, лишенные малейших признаков жизни. Киликлава так, он слышал, называли ее, сравнивая с монстром из легенд вампиром.
Но это не объясняет того, почему вы взялись за ружья, мягко заметил Николай. Здесь случилось ужасное. Но сделали это не сулийцы.
Их лагерь остался нетронутым, возразил Миров, и Николаю не понравилась убежденность в его голосе. Одно дело успокаивать огрызающегося пса, и совсем другое пытаться переубедить человека, образно говоря, выкопавшего себе аккуратную траншею и успевшего ее укрепить. Эта мерзость, этот ужас появился через несколько дней после того, как они разбили свой лагерь на нашей земле.