Отметка на шкале - Константин Консон 7 стр.

Чем без конца взывать «Доколе?»
Примерьте, ребята, другие роли.
К шикарной жизни падет преграда,
И вам раскроется Эльдорадо.

На конкурсе без строгих правил
Мой друг попасть в призеры смог.
Потом исчез он, но оставил
В наследство нам один стишок!
Стишок  пустяк, но вот так штука:
Молва глуха и близорука,
А все ж смогла ему помочь.
И стайка муз всегда не прочь
Была затеять с ним мытарства,
Его в скитаньях забавлять,
Ему рифмовки подправлять
Вливать чернила, как лекарство
В его перо, хоть про себя
О многомузестве скорбя.

Двенадцать муз, чей голос нежный
Стремился к нам со всех сторон
В том парке, где под шапкой снежной
Хранил молчанье Аполлон
Когда бы в рифмах было дело,
Мы подогнали б их умело,
Переиначили б размер,
Хореи  в ямбы, например.
Так ведь идея не дается!
И ни сегодня, ни вчера,
Ни строчки нет из-под пера,
И что нам, бедным, остается,
Как в ожидании идей
Дивиться тупости своей!

Лишь озарения улыбка
Наброскам форму придает,
Скрепляя все, что было зыбко,
В один вселенский хоровод.
Ты помнишь, как в горах Непала
Молитва нас оберегала
Одна, как шесть заветных струн,
Враспев: Ом-Ма-Ни-Пет-Ме-Хун.
Тогда накинув, что попало,
Мы выбегали по ночам
Навстречу утренним лучам,
Где в дымке отдыхали скалы,
И мы почувствовать смогли,
В тиши дыхание земли.

На Джанмаштами, в местности, давно привыкшей к тому,
Что йоги со всех окрестностей сходятся к самому
Великому Садху, здесь, средь праздничных толп людей
Мне повстречался он, брахман и чудодей.

Словно нездешний образ: глаза, исполинский рост.
Трещина в камне  голос. Внешне  смирен и прост.
Путь из падений, взлетов, тысячи дней труда,
Чтобы раскрыла лотос в центре своем звезда.

Йоги пред ним расступались. Он среди них один
Достиг состоянья саттвы  такого, когда брамин,
Войдя в свое тонкое тело, очистившись до конца,
Словно хасид на праздник, мчится на зов Отца.

На Джанмаштами, в местности, давно привыкшей к тому,
Что йоги со всех окрестностей сходятся к самому
Великому Садху, здесь, средь праздничных толп людей
Мне повстречался он, брахман и чудодей.

Словно нездешний образ: глаза, исполинский рост.
Трещина в камне  голос. Внешне  смирен и прост.
Путь из падений, взлетов, тысячи дней труда,
Чтобы раскрыла лотос в центре своем звезда.

Йоги пред ним расступались. Он среди них один
Достиг состоянья саттвы  такого, когда брамин,
Войдя в свое тонкое тело, очистившись до конца,
Словно хасид на праздник, мчится на зов Отца.

A. A.

11.11 Тянусь к мобилке,
Как же не вспомнить  звоню Лильке.
Удачи, радости в Книгу судеб
11.11.  дурак забудет.

Лилька в ответ: идея плодотворная,
У Сашки собирается общество отборное.
Одни из Цюриха с докторской книжкой,
Другие из Бразилии с бананом под мышкой.

Вечная проблема  найти подарок.
Вспомнил Гостинку с полсотней арок.
Суббота, полночь. Как ни нелепо,
Сидим на заправке и чешем репу.

Для нас с Юркой привычные истории 
Не один подарок уже пристроили.
Но тут, пожалуй, идет к промашке:
Поди догадайся, что нужно Сашке.

Судили-рядили  дело не движется,
Давай, говорю, электронную книжицу.
Или еще какую хреновину,
Чтоб даже Сашке была в диковину.

Юрка ржет: ему электроника
Нужна, говорит, как деньги покойнику.
У Сашки нынче другая склонность:
Ему, кровь из носа, подай духовность.

Духовность? Точно! Подарим талес,
Чтоб кисточки по краям болтались,
Чтоб он не ходил, так сказать, на шару
На Йом-Кипур и на Роша-Шану.

Предмет такой не закажешь с пульта.
Поди достань  принадлежность культа,
И, если его оценить на светскость,
В широкой торговле большая редкость.

Юрка мне: ладно, завтра прикину,
Залезу в скайп, позвоню раввину.
Он-то знает, где взять настоящий,
Пусть из Иерусалима его и притащит.

Хоть соловья и не кормят басней,
Мы порешили, что будет классней,
Ежели эту духовную лепту
Примешь ты прямо из рук адепта.

А чтоб помочь состояться сделке,
Заглядывай в Бейт-Мидраш на недельке.
И если раввина не обокрали,
Получишь талес в оригинале!

Л. З.

Взрезал тучи надмирный хирург,
Раскроивши февральское небо,
Синевой задышал Петербург,
Словно нищий, вкушающий хлеба.
И весною подернутый мир
Отразился в берлогах квартир.

Я сижу на своем чердаке
И глазею в пустую аллею,
Выводя завитки на листке,
Чтоб успеть к твоему юбилею.
Скоро сверят наличие мест,
И начнется торжественный съезд.

Вспоминаются юные дни,
Как детьми принимали подарки,
Как при первом дыханьи весны
Прибегали к мосту через арки,
Из Коломны до дельты Невы,
Или к театру, где белые львы.

И по-прежнему город сырой,
Грязно-снежный и пыльно-зеленый,
Осененный небесной игрой,
Неизменно тобой заселенный,
Проступает сквозь утренний дым
Чем-то детским и очень родным.

Радость жизни, извилистый путь,
Ничего не ушло безвозвратно.
Ты сумел и в Европу махнуть,
И в Израиль  туда и обратно.
Все свершилось. И дай тебе Бог
Еще много прекрасных дорог.

Ты протягивал руку не раз,
Сохраняя родство поколений.
Сбереги ж для себя и для нас
Свой простой человеческий гений,
Чтобы в наши струилась сердца
Доброта без конца, без конца.

Л. З.

Взрезал тучи надмирный хирург,
Раскроивши февральское небо,
Синевой задышал Петербург,
Словно нищий, вкушающий хлеба.
И весною подернутый мир
Отразился в берлогах квартир.

Я сижу на своем чердаке
И глазею в пустую аллею,
Выводя завитки на листке,
Чтоб успеть к твоему юбилею.
Скоро сверят наличие мест,
И начнется торжественный съезд.

Вспоминаются юные дни,
Как детьми принимали подарки,
Как при первом дыханьи весны
Прибегали к мосту через арки,
Из Коломны до дельты Невы,
Или к театру, где белые львы.

И по-прежнему город сырой,
Грязно-снежный и пыльно-зеленый,
Осененный небесной игрой,
Неизменно тобой заселенный,
Проступает сквозь утренний дым
Чем-то детским и очень родным.

Радость жизни, извилистый путь,
Ничего не ушло безвозвратно.
Ты сумел и в Европу махнуть,
И в Израиль  туда и обратно.
Все свершилось. И дай тебе Бог
Еще много прекрасных дорог.

Ты протягивал руку не раз,
Сохраняя родство поколений.
Сбереги ж для себя и для нас
Свой простой человеческий гений,
Чтобы в наши струилась сердца
Доброта без конца, без конца.