Вот это было не так. Бывают на свете вещи и пострашнее. Болезнь, например.
Болезнь как приговор страшная и смертельная.
Так бывает, любимая, но ты не узнаешь
Тогда, в том далеком, приснопамятном году, когда перевернулась вся его жизнь, в военном летнем лагере, узнав страшную правду, несколько дней он пролежал на кушетке в лазарете, глядя в низкий и грязноватый, сто лет назад побеленный потолок.
Только только в одном она заблуждалась в том, что ничего нет на свете страшнее предательства.
Вот это было не так. Бывают на свете вещи и пострашнее. Болезнь, например.
Болезнь как приговор страшная и смертельная.
Так бывает, любимая, но ты не узнаешь
Тогда, в том далеком, приснопамятном году, когда перевернулась вся его жизнь, в военном летнем лагере, узнав страшную правду, несколько дней он пролежал на кушетке в лазарете, глядя в низкий и грязноватый, сто лет назад побеленный потолок.
Никто его не трогал лежи сколько влезет. А встанешь все решено. Поедешь в столицу. Для тебя, парень, построения и пробежки закончились и, судя по всему, навсегда.
И ведь ничто не предвещало совсем ничего! Свалился с банальной, как думали все, простудой после очередного забега по болотам. Промочил ноги и пожалуйста, температура. Высокая, правда, сорок и один. Пошел в лазарет, а там, на его счастье (или несчастье), попалась опытная пожилая врачиха. Что-то заставило ее засомневаться, и она настояла, чтобы из ближайшего поселка прислали лаборанта взять кровь. Через пару дней с огромным трудом, скандалом и боем лаборант из сельской больницы приехал. А через несколько дней был готов результат.
Предчувствие ее, увы, оправдалось кровь была кошмарная, и она вопила, кричала о том, что
В общем, это было заболевание крови. Злокачественное. Проще говоря рак.
Она вошла к нему в палату, села на стул и стала гладить его по голове. У нее тоже был сын примерно его возраста, и она все понимала.
Он открыл глаза и внимательно посмотрел на нее. Понял все моментально.
Что, Анна Петровна? Плохи наши дела?
Она всхлипнула и кивнула:
Плохи, Сашуля. Прости, очень плохи.
Пощупала лимфоузлы и покачала головой.
Он выслушал все довольно спокойно и, когда докторица закончила свой печальный рассказ, сказал:
У меня два вопроса. Точнее, вопрос-то один, и еще одна просьба. Первое мать не должна ничего об этом знать. Вы понимаете? Зачем ей страдать? И второе только чистую правду, без экивоков и обиняков, потому что так мне будет проще и легче, вы понимаете?
Анна Петровна вытерла ладонью глаза и кивнула:
Спрашивай, Саша.
Он громко сглотнул тугой комок, стоящий в горле и мешающий говорить и даже дышать.
Сколько? только и спросил он.
Она кивнула:
Да, я поняла. Коротко и однозначно ответить тебе не могу бывает по-всякому. Я много видела таких больных, работала когда-то в Омске, в гематологии. Повторю бывает по-всякому кому сколько отпущено. Год, пять, десять. Это сейчас, в общем, лечат. В Москве на Каширке, там целое отделение. Жизнь продлевают, что говорить! Но, Саша, ты должен понять, что это будет за жизнь. Температура, слабость, потеря иммунитета. Кашель, зуд, слабость. Постоянные госпитализации без этого жить ты не сможешь. Твоя жизнь будет подчинена этой заразе. Она будет распоряжаться тобой, понимаешь?
А если, он снова сглотнул, а если, ну наплевать? Делать вид, что не знаешь? Что отпущено, то и отпущено, так? Год, два, три ну, как придется, как сложится, в общем?
Не хочешь бороться? удивилась она. Ну, здесь ты не прав. А если тебе продлят жизнь на год, на полгода? На три года, ну, или пять? Разве это не стоит того? Каждый день, каждый час?
Он помотал головой.
День, час, усмехнулся, полгода Не стоит! Валяться по клиникам, жрать таблетки, мучить врачей и мать? Нет, к чертовой матери! Этого мне точно не надо.
Мать, повторила врачиха. А ей будет легче, если ты сложишь лапки? Легче, если ты откажешься от борьбы?
Легче, уверенно сказал он, потому что она ничего не узнает. Я умру внезапно. Для нее неожиданно. Страшно, конечно, но Она не будет страдать предварительно и ожидать моей смерти. Я не прав, Анна Петровна? Ну, когда итог в принципе известен?
Ты, Саша, не прав. Разумеется, очень не прав. Ты так молод, что жизнь для тебя всего лишь копейка. Разве ты, Саша, слабак? Просто смирился, и все? Нет, миленький мой! Надо бороться. За год, за минуту! Потому что жизнь главная ценность, поверь старой женщине, Саша!
Жизнь! повторил он. Правильно жизнь! А не жалкое и убогое существование. В ожидании, простите уж, смерти.
И это тоже прости меня, жизнь, вздохнула она и снова заплакала.
По мне нет! жестко отрезал он. Я не люблю, когда кто-то меняет мои решения и планы.
По мне нет! жестко отрезал он. Я не люблю, когда кто-то меняет мои решения и планы.
Жизнь твоя, и тебе ею распоряжаться, вздохнула она. Надеюсь, ты передумаешь.
Он резко мотнул головой и отвернулся к стене.
Было стыдно оттого, что все эти бессонные ночи и дни он думал о Владе. Больше о Владе, чем о матери. Думал долго, продумывая все тщательно, до мелочей и подробностей, и вот надумал лечиться он не пойдет, потому Ну, не пойдет, и все! Не для него эти бесконечные больницы, капельницы, уколы и прочие медицинские муки.
Матери пока говорить тоже ничего не будет. А там посмотрим. А Влада Ну, здесь все предельно ясно от нее он все это, безусловно, скроет и утаит, иначе она кто б сомневался! бросится его лечить и спасать. Она не откажется от него, это понятно. Просто бросит свою молодую прекрасную жизнь на алтарь его спасения!
Загубит себя, превратившись в сиделку и няньку, бросит институт и усядется у постели смертельно больного. Ни покоя, ни нормальной семейной жизни, ни детей, разумеется, ничего! Ничего у нее не будет, кроме тоскливого запаха болезней и страданий. Кроме бесконечной боли за него. Ну а когда его не станет никто не знает когда, она уже превратится в немолодую, бездетную, больную, замученную проблемами женщину. Сломленную и раздавленную. Все.
Он так четко это представил и так четко это увидел, что сразу решил, что ему делать.
Уехать! Уехать подальше от нее и от матери тоже. И никто не увидит его больным и медленно (или быстро) уходящим из этой жизни и с этой земли.
Решение показалось ему гениальным, и он даже повеселел. Только понял, что видеть ее, говорить с ней, объясняться, придумывать версии, врать ему не под силу.
И наплевать, в конце концов, что она будет думать про него и какими словами поносить, здесь важно другое: он не испортит ей жизнь!
Она переживет его измену а куда денется, переживет! Обида и боль канут в Лету, и она разлюбит его, полюбит другого, выйдет замуж, родит ребенка и будет счастлива.
Проживет долгую, счастливую и красивую жизнь кто, как не она, этого заслуживает!
А он Он проживет свою пусть не такую долгую, но все же, надеется, не самую подлую.
Он провалялся еще несколько дней, пока не спала температура, потом пошел к военкому, все ему объяснил. Тот оказался мужиком вменяемым, и хоть решения его не одобрил, но все же помог с тяжелым, конечно, сердцем. Дал ему адрес своего друга, живущего на Байкале. Тот служил там давно лесником. Был холост, бездетен, суров, но справедлив. В городе, с людьми, так и не ужился слишком тяжелый характер.
Военком написал другу письмо. Через пару дней, не заезжая домой видеть мать тоже было еще каким испытанием, он уехал туда. На Байкал.
Матери позвонил и наврал с три короба мол, случилась такая история, влюбился по горло в хорошую девочку. Она тут гостила у бабки сама не местная, с Байкала. Ну, в общем, он уезжает с ней. Надеюсь, мам, ты поймешь и не осудишь такая любовь! Фотографии с места обязательно вышлю, ну, а попозже приедешь сама. Нянчиться с внуками. Почему не заехал так у нее, у невесты, отпуск закончился. Не очень, конечно, красиво, но Обстоятельства, мам! Да. Переведусь на заочный, уже узнавал, это можно. И еще так, мелочовка, Владе ты, ну объясни. Можешь наврать как тебе легче. Да, я сволочь, все понимаю. Но жизнь, мам, так повернула. Я и сам обалдел. Не верил, что такое бывает. Владу любил? А я и не спорю. Но что поделаешь, мам! Как говорится, прошла любовь, завяли помидоры. Не узнаешь собственного сына? Да я и сам не узнаю себя, мам! Ха-ха! Вот ведь бывает как, а, мамуль? Сам офигел! Ну да, сволочь, конечно! И снова не спорю.
И снова ха-ха.
Мать, как ни странно, поверила. Вот чудеса! И ничего как ему казалось не заподозрила. Да, подтвердила, что он гад и свинья, тут же вспомнила папашу, сказав, что кровь не водица и яблоко от яблони, все понятно. Охала про Владу разве так можно? Сын, что ты творишь! Про выдуманную невесту сказала коротко знать ее не хочу!
Он опять хохотнул:
Да при чем тут она-то? Она совсем с краю.
Хорошенький край, горько ответила мать. Ладно, черт с тобой. Делай как знаешь. Все равно ведь слушать не будешь.
Не буду, словно идиот, весело повторил он, точно не буду!
Хотя бы пиши! грустно и безнадежно вздохнула мать. Что еще ждать от тебя? В смысле хорошего?
Он положил трубку в дежурке и выдохнул ну, самое главное. Самое главное сделано. И еще еще он надеется, очень надеется, что эта его подлость Ну, Бог не накажет, простит.
А то, что не простит она, Влада, так даже лучше. Ей будет легче.
Хотя чем еще этот самый Бог может его наказать? После того, что уже случилось? С ним, с его жизнью? С матерью, с Владой?
Вот только остается вопрос: а за что? Ведь он даже и напортачить еще ничего не успел! По молодости не успел почему же все так?
Другая жизнь
Спустя неделю он уже вовсю колол дрова, учился топить огромную закопченную печь, кормить кур и кролей, чистить хлев за коровой Дуськой, ворошить вилами сено и снимать колорадских жуков с картофельных кустов. И делать множество других, совсем незнакомых и странных вещей, с которыми он и не думал столкнуться в жизни.
Правда, болезнь иногда давала о себе знать хотя думать о ней он себе запретил. Только когда накатывала непомерная слабость он уходил на задний двор и ложился на землю за сараем.
Хозяин, лесник Прокофьич, оказался мужиком суровым и молчаливым прочел письмо военкома, нахмурил брови и кивнул:
Живи, коли хочешь. Захочешь уйти не держу. А то, что больной, твое дело. Здесь надо работать просто чтоб выжить. Сдюжишь живи. Не сдюжишь пойму. Пойдешь в город и там полегче устроишься. Смогу помогу, но рассчитывай, паря, на себя. И буркнул под нос: Всем надо рассчитывать на себя. На других нет надеги.