Дома зазнобило и сильно захотелось пить. Она потрогала лоб и поняла, что заболела. Из лекарств в сумке валялся один анальгин. Нина накинула халат и пошла в столовую, попросить чаю. Зойка стояла уже одетая и собиралась закрывать дверь.
Чего еще? недовольно спросила она.
Чаю, если можно, пролепетала Нина.
Какой чай? возмутилась Зойка. Титан давно остыл.
Нина кивнула и поплелась в номер. Она все никак не могла согреться и натянула на себя две пары носков и теплый свитер.
Разбудил ее стук в дверь. На пороге стояла Зойка и держала в руках чайник и банку с вареньем.
На вот, смущенно сказала она. Выпей горячего. Свежий заварила. Индийский. «Три слона». И варенье тут, клюква. Не малина, конечно, но тоже хорошо.
Спасибо тебе! пролепетала растерянная Нина и присела на кровати. Зойка налила в кружку горячий ароматный чай.
Пойду я, сказала она. Дома сын ждет. Да и заражусь, не дай бог. А мне на больничный никак нельзя. Игнатьевна одна не справится.
Спасибо тебе большое! повторила Нина и заплакала.
Да ладно, чего там, смутилась Зойка. Что мы, не люди, что ли?
«Господи, и вправду люди, подумала Нина. Вот как, оказывается, бывает». Она напилась чаю и понемногу согрелась.
Ночью Нину бил сильный озноб, а утром, как положено, заболело горло и полило из носа. «Только этой напасти сейчас не хватало!» подумала Нина. Работ совсем мало, а скоро комиссия. Полетят клочки по закоулочкам. Строгой комиссии наплевать на твои хворобы и душевные переживания. Наверняка будет жалоба в секцию керамистов. Ну и черт с ними! Выше себя все равно не прыгнешь.
Почти весь день Нина проспала. В остывшем чае разводила клюкву очень хотелось пить. А вечером опять пришла Зойка, принесла пюре с котлетой и аспирин. Села на стул и достала из сумки бутылку водки.
Лучшее лечение, уверенно сказала она.
Нина пить не хотела, но и обижать официантку тоже было ни к чему. Заботится ведь искренно, а совершенно чужой человек. Нина вообще забыла, чтобы кто-то о ней так заботился.
Выпили по первой, закусили котлетой. Выпили по второй, и пошел обычный бабский треп про жизнь, про мужиков. Рассказывали горячо, перебивая друг друга и перескакивая с одного на другое.
Зойка всплакнула и принялась жаловаться на мать и сына. Нина рассказала про мачеху и отца. Жалились друг другу на вечную нехватку денег, а хочется так много: новых сапог, пальто и сумочек Зойка разливала водку и звонко чокалась. Закусывали остывшей картошкой.
Потом Зойка поведала Нине свою главную тайну. Про короткий, всего в два месяца, роман с московским художником. Про то, что любила его без памяти, а он так, время проводил. Она, конечно, все это понимала, но устоять не смогла.
А здесь какие женихи? говорила Зойка. Пьянь одна. Ну, вышла бы я за Мишку или за Генку, всю жизнь бы маялась. Все тут пьют, понимаешь? Все до одного. А кто не пьет, за того бабы держатся будь здоров, ни за что не отпустят. А этот внимательный был, глядя в окно, нараспев продолжала она. Заботливый. Все спрашивал: «Хорошо ли тебе, Зоя, со мной?» А мне было так хорошо, Зойка выпустила изо рта тонкую струйку дыма, так хорошо, что после его отъезда жить не хотелось. Хоть в петлю лезь. Может быть, и влезла бы, только поняла, что залетела, это и спасло. Думала, ребеночек от него родится умненький, он про своих детей все хвастал, а родился балбес, весь в меня, наверно.
Ну, хоть родился, слава богу, заметила Нина. И мать тебе помогает. И дом свой. А я? Ни детей, ни квартиры.
Так рожай! сказала Зойка. Вырастишь как-нибудь. И в войну рожали.
Не справлюсь я, Зой. И помочь некому. Вот если бы мама была жива! Нина горько расплакалась.
А этот, ну, твой? Не поможет? Ведь ты говоришь, не бедный.
Нина усмехнулась.
Да этот «не бедный» сбежит в этот же день, как только узнает. У него семья, дети. Жена прекрасная. На черта ему проблемы?
Сволочь он, уверенно припечатала Зойка.
Нина пожала плечами и согласилась:
Наверное, да.
А я думала, что все вы там, в Москве, счастливые. Не то что мы здесь, в забытом богом месте.
Дурочка ты! улыбнулась Нина. Где ты видела этих счастливых? Вон Томка, гобеленщица, одна двоих детей тянет. И у Лиды Власовой забот не оберешься. А ты «счастливые»!
Зойка тяжело вздохнула и подошла к Нининой тумбочке забрать тарелку. На пол легко слетела фотография, накануне отправленная в немилость. Зойка нагнулась и подняла карточку с пола.
Это кто? спросила она каменным голосом.
Он самый, вздохнула Нина.
Зойка медленно опустилась на стул.
Он самый, говоришь?
Нина кивнула. Зойка молча сидела и вертела фотографию в руках.
Значит, он самый, тихо повторила она. А потом тихо произнесла: Точно, он самый. Что ни на есть собственной персоной. Постарел, конечно. Но взгляд тот же остался, такой же, кобелячий.
Нина удивленно смотрела на Зойку и ничего не понимала. Зойка подняла на нее глаза.
Отец это Вовки моего. Понимаешь? Ну, тот самый, из Москвы, про которого я тебе говорила.
Нина закашлялась и села на кровати, испуганно глядя на Зойку.
Так-то, подруга, задумчиво произнесла Зойка.
Они молчали. Долго. Наверное, полчаса, а может, и больше. Потом вдруг Зойка рассмеялась. Да что там рассмеялась, просто начала хохотать. В голос. Потом засмеялась Нина. А потом они вместе дружно разревелись.
Зойка разлила остатки водки и с сожалением потрясла пустой бутылкой. Потом они сидели на Нининой кровати обнявшись и снова то плакали, утирая друг другу слезы, то начинали хохотать как ненормальные.
А потом Зойка затянула песню. Пела она чисто, низким и правильным голосом.
Миленький ты мой, тщательно выводила Зойка, возьми меня с собой! Там, в краю далеком, буду тебе женой.
Следом, немного фальшиво, тонким голосом вступала Нина:
Милая моя, взял бы я тебя, но там, в краю далеком, есть у меня жена!
Потом Зойка уложила Нину, взбила подушку и, как маленькую, укутала одеялом. Всхлипывая, Нина отвернулась к стене и мгновенно уснула. Зойка собрала посуду и остатки ужина, на цыпочках, осторожно вышла из комнаты и плотно прикрыла дверь.
Милая моя, взял бы я тебя, но там, в краю далеком, есть у меня жена!
Потом Зойка уложила Нину, взбила подушку и, как маленькую, укутала одеялом. Всхлипывая, Нина отвернулась к стене и мгновенно уснула. Зойка собрала посуду и остатки ужина, на цыпочках, осторожно вышла из комнаты и плотно прикрыла дверь.
Наутро Нина проснулась поздно. Пошмыгала носом, потянулась и поняла, что почти здорова.
«Но сегодня еще поваляюсь. Имею право», выписала она себе индульгенцию. Еще раз сладко потянулась, закрыла глаза и решила подремать.
Дверь бесцеремонно распахнулась, и на пороге появилась всклокоченная Зойка с подносом в руках. На подносе стояла тарелка с глазуньей, сыр, хлеб и стакан чая, от которого шел уютный парок. Без «здрасти» и «как дела» Зойка смущенно брякнула поднос на тумбочку и бросила:
Дел много, тороплюсь.
Нина кивнула и тоже смущенно пролепетала:
Спасибо!
У двери Зойка обернулась, пробормотала:
Ой, чуть не забыла! И вынула из кармана передника большой апельсин. Это не от меня, честно призналась она. Это Ванька Скориков тебе передал. Где взял, не знаю. У нас их сроду тут не было.
Возьми его Вовке, сказала Нина.
Ну уж нет! улыбнулась Зойка. Это тебе, ты у нас болезная. А потом, он со значением тебе передал. И еще привет и скорейшего выздоровления! Зойка улыбнулась и подмигнула.
Нина поняла, что очень голодна, с удовольствием съела яичницу и корочкой до блеска подчистила тарелку. Потом лежала и почему-то смотрела на апельсин. Спать совсем расхотелось.
На улицу она вышла через два дня. Погода стояла тихая и безветренная. Небо было голубое и яркое, а на деревьях тонким слоем лежал первый снег.
Нина спустилась с пригорка и увидела, что на полустанке, готовый к отправлению, стоит паровозик «кукушка». Она заторопилась и, слава богу, успела.
В вагоне, на деревянной скамье, она увидела Ваню Скорикова, а он увидел ее и улыбнулся. Почему-то смущаясь, Нина подошла к нему и села рядом. Паровоз дал три сиплых гудка и, тяжело бряцая колесами, медленно сдвинулся с места.
Ну вот, улыбнувшись, сказала она. Вот и маленькое путешествие.
Ваня кивнул:
Маленькое. И добавил: Пока.
Нина покраснела и отвернулась к окну.
Ой, да, спасибо за апельсин! спохватилась она.
Какая ерунда! теперь покраснел и смутился он.
Они молчали, а паровозик, медленно, с трудом пытался набрать скорость и хоть для порядка разогнаться.
Впереди лежало Плещеево озеро и голубел на пригорке еловый лес. И может, еще много другого было впереди. Кто знает? Но двое, сидевшие рядом на жесткой скамье в маленьком тряском паровозике, почему-то одновременно подумали об этом.
Странная женщина
Она смотрела в окно своей спальни. Смотрела на всю эту шатию-братию, без дела мотающуюся по участку. Кто-то сидел в плетеном кресле, кто-то трепался, кто-то потягивал винцо или пиво. И все, разумеется, ждали. Ждали, когда со второго этажа спустится именинница и их наконец пригласят за праздничный стол.
«Истомились», подумала она и усмехнулась.
Потом тяжело вздохнула и в сотый раз подумала: «Какая я дура! Какая дура, что поддалась, согласилась. Прогнулась как говорят нынче. Она! Железная леди, дамасская сталь. Непримиримая Снежная королева».
Прогнулась. Конечно же, только из-за любимой дочурки. Только она имела способность воздействовать на «железную» мать. Только ей та противостояла с трудом.
Что поделать и у «стальной пружины» бывают слабости.
Да и аргументы, конечно. Пятьдесят, такая дата, юбилей, что говорить. Сороковник не справляли, была отмазка сорок лет не отмечают, такая примета. А уж промежуточные вообще смешно! Сорок пять тоже, слава тебе господи, проскочили грех, конечно, так говорить, но обстоятельства! Муж тогда загремел в больницу, ничего, слава богу, серьезного. Обошлось.
Он тогда пошутил: «Когда в моем возрасте удаляют только аденому простаты, а все остальное оставляют на месте, уже огромное счастье!»
Он вообще умел пошутить, ее муж. На том, собственно, и держались.
Так вот, дочь настояла, да. Просто весь мозг вынесла требовала фейерверков, анимаций и бурных оваций. Муж ее, разумеется, поддержал. Они с ним всегда были на одной волне.
Она даже слегка ревновала. Потом, когда она наконец согласилась, посыпался ворох предложений одно нелепей другого. Например, поехать на экзотический остров в семейном составе. Или в Париж. «Хочешь, мамуля, в Париж? День варенья же, мам!»