Кассиопея снова прижала руки ко рту, запаниковав. На мгновение она заподозрила, что бог изначально собирался оставить ее с этими существами. Что это была уловка, и она станет жертвой. Но в ее пальце оставался осколок кости, он не мог так поступать.
Тени были так близко, что от гнилостной вони ее затошнило. Смрадное дыхание вырывалось клубами. Девушка вздрогнула.
Зачем она отпустила его руку Зачем посмотрела в глаза
Она почувствовала, как ее тело раскачается, как чьи-то руки ухватили ее за плечи.
Кассиопея, взгляни на меня, произнес голос.
Нет, ответила она, зажмурившись, и тут же почувствовала теплое дыхание.
Это я, Хун-Каме, сказал он ей в ухо.
Кассиопея распахнула глаза, взглянула на него, и он взял ее руку в свою ладонь. Теперь она могла снова различить ведро с горящими волосами.
Тени вокруг угрожающе заворчали:
Мы голодны! Мы голодны!
Она почти забылась, завыла одна из них.
Замолкните, выродки, и слушайте меня, приказал Хун-Каме. Смотрите в пол и не смейте поднимать глаз.
Тени зашипели, но подчинились.
Теперь говорите о том, что я спросил.
Тени стали перешептываться, склонив головы, как будто совещаясь. Их языки вываливались и снова возвращались в рот. Приняв решение, одна из них проговорила:
Направляйся в жилище Штабай.
Где оно находится?
Вот, смотри, сказала тень, и в воздух поднялась искра, прочерчивая направление.
Спасибо, сказал Хун-Каме и бросил остатки волос теням.
Холод в комнате ослаб, темнота понемногу рассеялась, и номер стал прежним. Из корзины поднимался дымок, за окном шумел город.
Я же говорил тебе не смотреть на них, раздраженно заметил Хун-Каме, отпуская руку Кассиопеи.
Да, я знаю, пробормотала она виновато.
Волосы, которые он кидал теням, исчезли, но в комнате все еще витала гнилостная вонь. Хун-Каме открыл окна, позволяя ворваться свету и воздуху. Кассиопея была благодарна ему за это. Она чувствовала себя ужасно уставшей, ноги грозили вот-вот подогнуться. Рука болела, и девушка стала растирать ее.
Волосы, которые он кидал теням, исчезли, но в комнате все еще витала гнилостная вонь. Хун-Каме открыл окна, позволяя ворваться свету и воздуху. Кассиопея была благодарна ему за это. Она чувствовала себя ужасно уставшей, ноги грозили вот-вот подогнуться. Рука болела, и девушка стала растирать ее.
Приношу свои глубочайшие извинения. Это было утомительно для тебя, неожиданно сказал бог.
Я я даже не знаю что это за существа? спросила она.
Призраки, привидения.
Не думала, что они такие страшные.
Тем более она не думала, что они попытаются ее съесть.
Есть и другие, как те, что бродят вдоль дорог и пожирают детей, пожал плечами Хун-Каме. Послушай, тебе нужно отдохнуть.
Не уверена, что хочу спать, сказала девушка, внезапно испугавшись, что бестелесные существа могут забраться к ней в комнату, если она задернет занавески.
А я уверяю, что нужно. Я не просто так это говорю. Когда я пользуюсь магией, я забираю твою силу.
Кассиопея уставилась на бога.
Как
Я питаюсь тобой. Ты это знаешь.
Не так, не
Каждую минуту каждого часа. А когда я использую магию еще сильнее. Приляг, сказал он, взял ее за руку и отвел к кровати.
Кассиопея сжала в руках декоративную подушку. Она хотела увидеть Мехико и не ожидала, что в первый же день ее ждет встреча с привидениями. И что бог использует ее волосы и ее энергию, чтобы вызвать этих чудовищ. Что за невезение, даже Карнавалом она не насладилась, только понаблюдала издалека.
Это неправильно, нахмурилась она, играя кисточками подушки. Несправедливо. И для них я еда и для тебя.
А кто тебе сказал, что жизнь справедлива?
Были у меня такие мысли, что станет справедливее, если рядом со мной бог.
Весьма наивно, сказал Хун-Каме. Придется разубедить тебя.
Он рассуждал с таким серьезным видом, словно только что узнал, что она не умеет считать до десяти. Кассиопея не выдержала и засмеялась.
Что тебя смешит?
Ничего. Думаю, можно и поспать, сказала она, не желая ничего объяснять. Вряд ли он поймет. Наверное, ты тоже хочешь поспать.
Я никогда не сплю.
Они делили каюту на корабле и купе в поезде, но она не знала, спит ли Хун-Каме. Во всяком случае, он точно лежал на кровати.
Но ты же говорил, что спал в сундуке, а Лоре сказал мне, что некоторые боги эм спят, вспомнила она.
Да, но это не похоже на ваш сон, как ты его представляешь. И заснул я при необычных обстоятельствах.
Кассиопея подумала над этим, кивнула и положила подушку на кровать.
Это значит, что ты не видишь сны.
Сны для смертных.
Почему?
Потому что они умрут.
В этом был смысл. Томик стихов, прочитанный Кассиопеей, хранил множество строк о снах и бессмысленности существования.
Это грустно, произнесла девушка.
Ты о смерти? Это неизбежно, о чем тут грустить?
Нет, не о смерти, покачала она головой. А то, что ты не видишь сны.
Зачем мне видеть сны? Они ничего не значат. Если хочешь, это просто гобелены смертных, которые ткутся каждую ночь, а потом распускаются.
Сны могут быть прекрасны.
Словно нет другой красоты, пренебрежительно заметил бог.
Некоторым ее не хватает, ответила Кассиопея.
Она вспомнила свою ежедневную каторгу в Уукумиле. Встать, принести завтрак дедушке в комнату, отнести тарелки обратно на кухню, подмести пол, вымыть его Потом обед, ужин Каждую ночь молитва ангелу-хранителю. Церковь по воскресеньям, одежда из-за жары липнет к телу. Украденное время на чтение книг. Мама расчесывает ее длинные волосы ох и успокаивает тревоги. А наутро все повторяется.
Ты поэтому любишь смотреть на звезды? спросил Хун-Каме. Ты ищешь красоту и видишь сны с открытыми глазами?
Мой папа увлекался астрономией. Он знал названия многих звезд и показывал их мне. Я пытаюсь не забывать его рассказов, хотя, когда он умер, была совсем маленькой.
Она также пыталась удержать в голове голос отца, как он читал ей перед сном сказки, но, честно говоря, голос забылся. И все же что-то осталось. С особым почтением она держала в руках книгу стихов Франсиско Кеведо, страницы которой разлетались, как лепестки засохшей ромашки. Томик лежал рядом с постелью отца, когда он умер.
Дедушка ужасно разозлился, когда узнал, что меня назвали Кассиопея. Он хотел нормальное христианское имя, а не всякую чепуху, связанную со звездами и майя. Грозился даже разорвать любые связи с мамой, если они назовут меня так. Но меня назвали Кассиопеей.
Она вспомнила лицо священника в Уукумиле, когда тот услышал, что у нее нет христианского имени. Он настаивал на имени «Мария», а когда это не сработало, стал называть ее «девчонка Лейва», убирая «Тун». Так звали ее почти все, и все сразу понимали, о ком идет речь, хотя у нее были кузины и любая из них могла быть «девчонкой Лейва». Ходили слухи, что кого-то из кузин собирались отправить в школу-пансион, но дедушка был старомоден и считал, что место женщины в доме, и единственное, чему она должна научиться, быть достойной женой. Мартин в детстве учился в Мериде, но он вел себя так, что его исключили. Дед не особо огорчился и тоже перевел его на домашнее обучение.
Мой дедушка действительно разорвал с мамой отношения. Но потом, когда мой отец умер, нам пришлось переехать в Уукумиле, сказала Кассиопея. Если бы я знала, что ты сидел в сундуке, я бы назло деду отпустила тебя много лет назад.
Я был бы очень благодарен, кивнул бог. А что касается твоих мечтаний, думаю, в этом нет ничего плохого. Звезды составляют тебе компанию.
Кассиопея прижалась щекой к мягкому изголовью и взглянула на Хун-Каме. Ее веки отяжелели, но она не хотела, чтобы он уходил, пусть еще побудет с ней.
Странно думать, что звезды составляют кому-то компанию, они же не придворные дамы, пробормотала она и, несмотря на все усилия, не смогла сдержать зевок.
Ну, я уж точно не стал бы выбирать звезды себе в придворные, но я и не смертный.
А какие у тебя придворные? спросила Кассиопея.
Ну а как ты их представляешь?
Скелеты, летучие мыши и совы, чудовища, обитающие в ночи, все они населяли истории о Шибальбе.
Страшные, осторожно заметила девушка. Я не права?
Нет, не страшные. Давно умершие дамы и кавалеры, жрецы, купившие проход в мое королевство много веков назад. Все они в лучших своих нарядах.
Взгляд Хун-Каме потеплел при воспоминании о его доме, и хотя Кассиопее ни капельки не хотелось посмотреть на Подземный мир, она улыбнулась.
Увидев ее улыбку, бог кивнул.
Теперь я позволю тебе поспать, сказал он.
Девушка вздохнула и опустила голову на подушки. Его удаляющиеся шаги вдруг замерли.
Будь уверена, твое тщеславие в безопасности, сказал Хун-Каме.
Он стоял у соединяющей их комнаты двери и, засунув руки в карманы, о чем-то думал.
Прости?
Ты волновалась из-за волос. Сказала, это единственное, что красиво в твоей внешности.
А, уже не важно
Нет, не единственное.
Он не смотрел на нее.
Спасибо, пробормотала она.
Дверь за ним закрылась.
Глава 13
При регистрации они заказали обслуживание в номере, и Кассиопея, поднявшаяся рано, пошла вниз спросить, как получить завтрак. Клерк вылупился на нее во все глаза, посчитав деревенщиной, но какое ей дело до него она всегда была готова учиться чему-то новому.
Выбор еды был огромен, однако девушка остановилась на хлебных роллах, джеме и горячем кофе.
Сидя с кофе у открытого окна, они обсуждали расписание дня. Хун-Каме хотел сходить в ювелирный, что Кассиопее показалось странным.
Зачем тебе туда? спросила она.
Хочу купить ожерелье, наверное. Если вечером мы собираемся к Штабай, лучше идти не с пустыми руками.
Да? Мне казалось, боги не делают подношений.
Это не подношение, а жест доброй воли. К тому же, не я буду его передавать, а ты.
Кассиопея ткнула в его сторону ножом для масла.
Считаешь меня своей служанкой?
Союзником, ответил он и о чудо! улыбнулся.
Но девушка проигнорировала его улыбку. Отделила мякиш от твердой корочки и отправила в рот (в Уукумиле ей бы такого никогда не позволили).
Разве ты не можешь из простых уличных камней сотворить украшение? спросила она.
Не могу.
Но я же видела, как ты превращаешь камни в монеты.
Это просто иллюзия.
То есть она исчезнет со временем? Как и деньги?
Иллюзии всегда исчезают.
О Она подумала, что было бы неплохо, если эта иллюзия продержится до их отъезда из Мехико.
На стойке они разузнали о ювелирных магазинах. Подходящие магазины располагались по всей улице Мадеро упрямые горожане все еще звали ее «Платерос», не желая принимать имя, данное в честь убитого в 1913 году президента Франсиско Игнасио Мадеро, но консьерж сделал упор на «Ла Эсмеральда», сохранившемся со времен Порфириата. Магазин ограбили в 1914 году солдаты Венустиано Карранса, который на тот момент еще не был президентом, но это было очень давно. Семь лет назад магазин обновили, и он стал еще роскошнее, рекламировал себя как место «арт-объектов и часов» и продавал безумно дорогие побрякушки.