Разумеется, англичане это осознавали. А потому самым многочисленным классом в их флоте были отнюдь не броненосцы, а именно защитники торговли, призванные в числе прочего демонстрировать флаг империи в удалённых уголках земного шара. Но и двухдержавный стандарт, ещё не принятый официально, уже владел умами лордов адмиралтейства вот и дымили на рейде Спитхеда колонны казематных, башенных и барбетных броненосцев и мониторов, внушая своим числом трепет недругам Туманного Альбиона.
Увы, неколебимой эта мощь выглядела только на парадах да в списках кораблей и судов королевского флота. На деле же необходимость защищать разбросанные по всему миру колонии и флотские базы превращала британское морское превосходство в опасную химеру. Слишком широко была раскинута сеть, слишком крупными были её ячеи, слишком мало было телеграфных станций и кабелей, соединяющих острова и континенты. Дерзкий рейдер имел неплохие шансы ускользнуть от гончих, винтовых фрегатов и корветов, крестящих своими курсами океанские просторы. Другой вопрос, что и сами рейдеры имели не слишком много шансов на солидную добычу. Океан необъятен, и, чтобы поймать жирного торговца или транспорт с военными грузами, надо жаться к неприятельским портам, рискуя из охотников превратиться в добычу.
Нечто похожее происходило и с кораблями линии. Кроме эскадры Канала и мощнейшей Средиземноморской эскадры, британцы держали броненосцы и на Вест и Ост-Индской станциях, на Тихом океане и бог знает ещё где. Растущие амбиции многих стран (всем памятен урок, преподнесённый британцам перуанским монитором «Уаскар») подталкивали их обзаводиться броненосным флотом и это приходилось учитывать при распределении боевых единиц Ройял Нэви.
Нельзя быть сильным сразу и везде. Но именно этого и пытались достичь британцы в течение всего девятнадцатого века во всяком случае, на море. Вера в непререкаемость британского морского могущества держалась по сути на общественном соглашении: прочие страны утвердились однажды в мысли, что англичане на море сильнее всех и это навсегда. Так даже удобнее: мир нуждается в точках отсчёта, в незыблемых понятиях и броненосная мощь королевского флота как раз и была одной из них.
В известной нам истории никто не рискнул проверить эту аксиому на прочность во всяком случае, до 1914 года, когда на просторы мирового океана вырвалась Восточно-Азиатская эскадра вице-адмирала фон Шпее, германские вспомогательные крейсера и любимцы фортуны «Эмден» с «Кёнигсбергом». Но если колесо истории однажды подпрыгнет на подвернувшейся под обод кочке и покинет привычную колею
Об этом наша книга.
IV. «Adown the stricken capes no flare,
No mark on spit or bar»[6]
Из дневника С. И. Казанкова
Лестовский объявил, что, поскольку англичане получили сведения о нас от своего консула в Гамбурге, всем находящимся на борту «Тюрингии» (мы считаем дни до того момента, когда можно будет назвать её «Москвой») следует проявлять разумную осмотрительность. Покуда судно не удалится от берегов Англии, русским матросам и офицерам запрещалось появляться на верхней палубе в форме и группами больше трёх человек.
Это неудобство до некоторой степени смягчают непривычные для нас, военных моряков, бытовые удобства. «Тюрингия» построена как грузо-пассажирское судно, способное совершать переходы через Атлантику, так что у офицеров в каютах зеркала, бронза, ковры, диваны, картины в позолоченных рамах, гобелены. Стол в кают-компании сервируют хрусталём и серебром. Что до обилия и изысканности блюд уверен, когда придётся сесть на привычную солонину, мы будем вспоминать о них с тоской.
У нижних чинов условия, разумеется, попроще они размещены в нижней палубе, в помещениях для эмигрантов. Но зато с персональными нарами, да и кормёжка очень даже недурна.
Дабы все эти изыски не разлагали личный состав, офицеры составили план практических занятий, условившись с немецким капитаном, что наши матросики будут стоять вахты вместе с его людьми. Это особенно полезно, поскольку позволяло заранее освоить машинное хозяйство парохода. Что до артиллеристов и минёров, то они практиковались с предметами своей специальности в трюмах, куда военное железо погружено в ожидании скорых перемен.
Офицеры тоже старались не терять времени даром: помимо занятий с матросами, занимались штурманским делом, изучали международные морские правила, положения о призах и крейсерской войне. Более других усердствовали командир, капитан-лейтенант Лестовский, и, разумеется, старший офицер. На них лежала непростая задача: превратить кучку набранных с бору по сосенке людей в полноценный, работоспособный механизм, называемый «судовая команда». И сделать это быстро скоро предстоит взяться за дело
В океане меры безопасности были отменены, но стало не до прогулок по палубе: изрядно штормило. Последние двое суток перед заходом на Тенерифе немецкий капитан вёл судно в таком густом тумане, что его, казалось, можно резать ножом. Входить в бухту при полнейшем отсутствии видимости он не решился, предпочтя дожидаться рассвета в открытом океане.
Эта ночь стала праздничной назавтра было Преображение Господне. Мы все, и русские и немцы, отметили его вместе. Наш старший офицер, председательствовавший в кают-компании, насчитал не меньше сорока тостов причём в какой-то момент на общество снизошло озарение, и все стали понимать друг друга без переводчика. Громко заговорили о дружбе России и Германии, о вечном коварстве бриттов и предательской галльской легковесности. Кое-кто из германских моряков всерьёз загрустил, что не может отправиться вместе с нами в крейсерство. Счёт тостам давно уже утерялся; под конец хором спели «Мы дружно на врагов»[7]и «Die Wacht am Rhein»[8] и разошлись по каютам.
На Тенерифе задерживаться не стали взяли овощи, свежую воду, пополнили доверху угольные ямы и с первым же приливом вышли в океан. Всё это время «пассажиры» просидели взаперти, не смея носу высунуть на палубу, поскольку соседом «Тюрингии» на рейде оказался британский фрегат «Комюс», успевший отличиться потоплением нашего «Джигита». До дрожи хотелось вытащить ночью из трюма минный аппарат и всадить мину Уайтхеда в борт наглому британцу
Но нельзя. На кормовом флагштоке «Тюрингии» пока что болтается германский торговый флаг, и столь бесцеремонного и наглого нарушения морского права не одобрят ни наши союзники, ни господа под шпицем, ни то аморфное и неопределённое, что газетчики именуют «мировой общественностью». Придётся дождаться заветной точки с координатами, обозначенными в секретном пакете, и там сменить гражданский сюртук на военный мундир. Благо ждать осталось недолго: стоит «Тюрингии» пересечь тропик Рака, и она из мирного парохода превратится во вспомогательный крейсер Российского Императорского флота «armed merchant cruisers», как называют этот тип судов наши противники. После чего, уже в другой точке, германское же судно заберёт прежнюю команду, а мы отправимся выполнять приказ, изложенный в пакете
Атлантический океан.
Борт парохода «Гельвеция»
октября 1878 г.
Первый опыт боевой стрельбы самодвижущимися минами в нашем флоте случился в ходе текущей кампании, объяснял Серёжа. Четырнадцатого января сего года лейтенанты Зацаренный и Шешинский спустили свои катера «Чесма» и «Синоп» с минного транспорта «Великий князь Константин» и вошли в гавань Батума
Он развернул листок, на который накануне переписал из номера «Морского сборника» рапорт командира «Константина», лейтенанта Макарова:
«Катера приблизились, не будучи замечены, на тридцать или сорок сажен (6485 метров), пустили одновременно самодвижущиеся мины. Мина Зацаренного ударилась у грот-мачты, а мина Шешинского немного правее. Обе взорвались одновременно. Слышен был сильный взрыв Пароход лег на правую сторону и быстро пошел на дно с большей частью экипажа».
«Катера приблизились, не будучи замечены, на тридцать или сорок сажен (6485 метров), пустили одновременно самодвижущиеся мины. Мина Зацаренного ударилась у грот-мачты, а мина Шешинского немного правее. Обе взорвались одновременно. Слышен был сильный взрыв Пароход лег на правую сторону и быстро пошел на дно с большей частью экипажа».
Слушатели, собравшиеся в трюме, где хранилось вооружение будущего вспомогательного крейсера, молча внимали. Для них и офицеров, и тем более матросов это оружие было в новинку.
Позже было ещё несколько случаев удачного применения самодвижущихся мин, продолжал Серёжа. Например, катер с нашего клипера «Крейсер» взорвал на рейде Сингапура миной Уайтхеда британскую канонерку «Филомель». Использовалось это оружие и на Балтике.
Он провёл ладонью по боку мины. Снаряд покоился на деревянных, обитых войлоком подставках, словно блестящая игрушка или диковинный научный инструмент. Вдоль узкого веретенообразного корпуса сверху и снизу крепилось, на манер рыбьих плавников, по паре острых гребней; на задней оконечности мины в цилиндрическом ограждении блестели сдвоенные бронзовые винты.
Раньше мину буксировали за катером на особом плотике или просто подтягивали её к борту. Но позже лейтенант Макаров предложил свою конструкцию деревянную трубу-жёлоб, подвешенную под килем катера, в которой мина и помещается. После выстрела пусковой жёлоб сбрасывается на дно, чтобы не мешать движению катера. У нас на борту два пускательных аппарата, только они не подвешены ко дну судна, а устанавливаются на палубе, подобно трубам для бросательных мин. Как и в этих трубах, выстрел производится небольшим зарядом пороха. Мина вылетает из жёлоба, при этом отпирается спусковая собачка, и пневматический двигатель мины начинает действовать, устремляя снаряд к цели.
Отправляясь к месту назначения, Серёжа никак не ожидал, что придётся осваивать новую специальность. Дело в том, что два пускательных аппарата в комплекте с шестью минами «Уайтхеда» были закуплены для вооружения вспомогательных крейсеров буквально в последний момент, когда «Тюрингия» уже стояла под загрузкой в Гамбурге благо «товар» находился тут же, на складе фирмы «Шварцкопф и К°», производящей это оружие для флота кайзера. Это были улучшенные модели с корпусами из бронзового листа, не подверженного коррозии во время долгих морских переходов.
Другие два судна, «Гользация-Россия» и «Гаммония-Петербург», к тому моменту уже покинули порт, и оба аппарата достались «Тюрингии-Москве». А поскольку штатного минёра предусмотрено не было (экипажи комплектовали наспех, в последний момент), разбираться с мудрёной новинкой пришлось старшему артиллеристу. То есть ему, лейтенанту Казанкову.
А какова скорость мины? поинтересовался совсем юный мичман Панюшкин. Он стоял впереди прочих слушателей и разглядывал диковинное приспособление с неподдельным интересом.
Самодвижущаяся мина развивает восемнадцать узлов и способна пройти таким ходом около трёх кабельтовых.
Негусто буркнул штурманский помощник, лейтенант Завадько.