Тогда зачем вы этим занимаетесь? спросила Эльга.
Толпа у изгороди разразилась радостными криками, приветствуя вставшего дядю Вовтура. Плечо у него снова сидело нормально, а не торчало бугром. Мастер Крапин Гампелин повел его к односельчанам.
Кому снять головную боль? спрашивал он громко. Выправить вывих? Выдавить чирей? Все можно!
К нему уже тянули руки желающие.
Женщина-мастер смотрела на него со странным выражением лица.
Вы тоже могли бы стать лекарем, сказала ей Эльга.
Нет. Женщина поправила на доске несколько листьев. Моя судьба здесь, в таких портретах. Знаешь, что мне говорил мой наставник? Не важно, чем ты пытаешься овладеть. Важно достичь в своем деле совершенства.
А вы достигли? спросила Эльга.
Нет. Это не так быстро происходит.
А почему листья?
Женщина пожала плечами.
Мастер-лекарь вернулся к ним, в конец двора, по очереди прижав ладонь ко лбу тети Амины и деда Фантиля, а также повозившись с локтем Дорка Диггеса.
А сейчас, объявил кафаликс, мастер листьев Унисса Мару.
Иди к своим, сказала женщина девочке и, подхватив сак и несколько дощечек, направилась к поставленному кафаликсом стулу.
Сев, она долго перебирала дощечки на глазах у притихшего народа, словно дожидаясь, когда Эльга проскользнет мимо нее к изгороди.
Ёрпыль-гон! Рыцек затряс Эльгу за плечи. Куда ты побежала? Мастер боя из-за тебя дяде Вовтуру плечо повредил!
А мастер-лекарь починил!
Дура!
Тихо вы! цыкнул на них дядя Вовтур, скособочившийся рядом на чурбачке.
Я делаю портреты, сказала женщина-мастер, мазнув взглядом поверх голов. Портреты из листьев. Из разных листьев. Они не простые, они поднимают настроение, служат для памяти, приносят мир в дом.
И все? разочарованно протянул кто-то.
Не только. Портрет посложнее возьмет на себя беду. Унисса огладила пустую доску. Кто хочет получить портрет?
Я, сказал дядя Сарыч.
И я, сказала тетушка Тельгин.
Женщина-мастер попросила желающих выйти вперед и какое-то время, запустив руку в сак, молча их разглядывала.
Листья сыпались на землю.
Затем Унисса Мару провела над доской ладонью и бросила на нее целый лиственный ворох, будто крупу в котел. Часть листьев сдуло, но большинство задержалось, прилипло, выгибаясь и трепеща краями. Желтые, красноватые, темно-зеленые, серебристые. Женщина принялась приминать их и складывать, пальцы ее работали быстро-быстро, заставляя доску отзываться легкими звуками: пум-пум-пум. Где-то отрывались кусочки, где-то подгибались черенки, где-то лиственная мякоть, сдавленная, давала белесый сок.
Эльга заметила, что на мизинце мастера специально выращен и подпилен ноготь, которым делались надрезы или удалялись кромки. Ноготь жил словно сам по себе, безошибочно очерчивая границы портрета.
Ну вот, готово, сказала Унисса тетушке Тельгин, отставив доску на вытянутых руках. Можете взять.
Могу?
Тетушка Тельгин несмело подступила к мастеру, приняла портрет, развернула к себе. Несколько мгновений ее глаза скользили по доске, по листьям, мучительно не зная, за что зацепиться. Затем тетушка Тельгин расхохоталась.
А ведь я, верно, я!
Лицо ее расцвело румянцем.
Похохатывая, недоверчиво качая головой, она вернулась с доской к изгороди, и там тоже заохали, засмеялись, заговорили вразнобой, разглядывая портрет.
А лет-то тебе убавили!
А грудь прибавили!
Ах, веселая!
Тетушка Тельгин, хвастаясь, пустила мастерство по рукам. Листья трепетали, листья смотрели в мир насмешливо и открыто. Было совершенно удивительно, как в этом пятнистом узоре можно что-то разглядеть. Но стоило чуть тронуть доску, и улыбка тетушки Тельгин расцветала на ней, а выше проступали и ольховый нос, и глаза из мелких лодочек чебыча, и темная, сливовая прядка волос.
Унисса между тем уже работала над портретом дяди Сарыча, мрачного, недавно схоронившего свою жену селянина. Сарыч супился и тревожно тискал штаны на коленях.
Мастер отбирала для него листья темные, суховатые, ломкие, складывала, проводила ногтем, будто ножом по горлу.
Сарыч кхекал.
Кафаликс подошел, молча, сдвинув колпак, заглянул через плечо и так же молча отправился к вынесенному из гостиницы столу с пуншем.
Что ж Унисса Мару сдула с доски лишнее. Принимайте.
Дядя Сарыч сделал шаг вперед и застыл.
Вы, наверное, зря это, госпожа мастер, произнес он глухо. Передумал я. Если позволите, то не надо мне
Унисса сощурилась.
Ты сейчас хочешь оскорбить меня, селянин?
Сарыч, побледнев, замотал головой.
Что вы, госпожа мастер!
Тогда бери свой портрет, ледяным голосом приказала Унисса.
Народ за изгородью притих.
Дядя Сарыч, поникнув, мелкими шажками приблизился к мастеру листьев и принял из ее рук доску.
Посмотри, все тем же, не допускающим пререканий тоном скомандовала Унисса.
Сарыч повернул доску.
Лицо его дрогнуло, в глазах блеснули слезы. Несколько мгновений он оглаживал дерево ладонями, боясь коснуться листьев, затем прижал его к груди.
Госпожа мастер
Дядя Сарыч упал перед Униссой на колени.
Встань, сказала ему Унисса, и Эльге захотелось вцепиться ей в светлые волосы в голосе было больше железа, чем в хорошем ноже.
«Дяде Сарычу и так плохо!» чуть не крикнула она. Но Сарыч послушался мастера и поднялся. Щеки его были мокрыми.
Благодарю, госпожа.
Иди, сказала ему Унисса.
Дядя Сарыч кивнул и так с портретом на груди, тихий и светлый, вышел за изгородь, мимо людей, к своему дому.
Мастер листьев забросила лямку сака на плечо.
Если кто хочет учиться у меня, буду рада.
Она уже повернулась, чтобы идти в конец двора, к мастерам-мужчинам, но замерла, посмотрела через плечо на дядю Вовтура:
А ты чего ждешь? Видел же, что я и твой портрет сделала.
Дядю Вовтура подбросило с чурбачка.
Ну, я это Он старательно прятал глаза от Униссы словно то в траве, то в обломке жерди натыкался на что-то важное. Я не против, конечно
Эльга выпучила глаза на дядю Вовтура необычно скованного и несмелого, а вдобавок еще и густо покрасневшего.
Ладно, улыбнулась Унисса и всему народу объявила: Вечером приходи.
Эльга от возмущения набрала в рот воздуха, да так и замерла, как жаба на болоте. Ясно почему вечером! У дяди Вовтура жены нет.
Это же вообще! шепнула она Рыцеку.
Взрослое дело, пожал плечами тот.
Но она мастер!
Эльга оглянулась, ища поддержки, но люди смеялись, переглядывались, а кто-то даже хлопал глупо хихикающего счастливчика по плечу. Эльге захотелось провалиться в самое пекло, так ей стало стыдно за дядю Вовтура.
А теперь, громко возвестил кафаликс, встречайте Тарзема Ликко, мастера животных и птиц!
Высокий худой мужчина поклонился народу и развел руки. На них тут же сели сойка и маленькая, гнездящаяся у коньков крыш пугливая кычка.
Эльга слушала вполуха, что мастер выводит мышей, кротов и лечит скотину.
Ей хотелось то ли разреветься, то ли залезть куда-нибудь в колючие чепчуйник или малинник, чтобы царапинами на руках и лодыжках уравновесить то, что наглость и простота мастера листьев сделали с ее душой.
Высокий худой мужчина поклонился народу и развел руки. На них тут же сели сойка и маленькая, гнездящаяся у коньков крыш пугливая кычка.
Эльга слушала вполуха, что мастер выводит мышей, кротов и лечит скотину.
Ей хотелось то ли разреветься, то ли залезть куда-нибудь в колючие чепчуйник или малинник, чтобы царапинами на руках и лодыжках уравновесить то, что наглость и простота мастера листьев сделали с ее душой.
«Ну как так можно?! думалось Эльге. Другие люди что, не люди для нее? Тот же дядя Сарыч Подумаешь, она что-то из листьев складывает! Другие и то более полезные мастера».
Она пролезла через ограду на улицу и побрела домой.
Завтра! нагнал ее голос кафаликса. Все дети до четырнадцати лет, желающие обучаться мастерству, смогут выбрать мастера! Тридцать монет родителям! Контракт с кранцвейлером Края Дидекангом Руе! Тридцать эринов!
Эльга прижала к ушам ладони.
Мать, ходившая к отцу на поля, встретила ее длинной, гибкой вицей и руганью.
Ты на кого двор бросила? А? Тебя кто отпустил? Свиньи забор подрыли, у несушек воды нет, посуда не вымыта!
Вица, со свистом взрезав воздух, нашла Эльгину спину.
Ай! вскрикнула Эльга. Я все сделаю, мамочка.
Она обежала врытую поилку. Мать погналась, придерживая подол длинного платья, потому что проступок был серьезный и одного шлепка прутом для учения непутевой дочери было недостаточно.
Стой! Стой, Эля! Я тебе!
Мамочка, я все поняла!
Эльга пронеслась сквозь хлев, кисло пахнущий животным теплом, перескочила через ягодные грядки и спряталась за высоким домашним крыльцом. Отставшая мать появилась из темноты пристройки и, выглядывая Эльгу, остановилась в воротах.
Эля!
Вица стегнула ни в чем не повинную створку.
Все равно получишь у меня!
Эльга прижалась к боковым чурбакам, стараясь сделаться как можно незаметнее.
Что, спросила мать, нашлось что-то более важное, чем работа по хозяйству? Ну же, поделись, доченька. А я послушаю.
Из-за угла дома вышла коричнево-рыжая курица и остановилась, глядя на девочку бессмысленными глазами.
Брысь! шепнула ей Эльга.
Не думай, что я забуду, приближаясь, сказала мать.
Дура-наседка пялилась, поворачивая глупую голову.
Пошла! Эльга, стянув с головы платок, замахнулась им на курицу.
Наседка кудахтнула.
Вот ты где!
Мать закрыла всякий свет, нависнув сверху. Курица, как исполнившая свой долг, удалилась, высматривая что-то в рыхлой земле.
Мастера! крикнула Эльга, зажмурившись. На постоялый двор прибыли мастера!
Ни удара вицей, ни чего другого не последовало.
Вот как.
Мать опустилась на ступеньки. Старое дерево скрипнуло под тяжестью ее тела. Она была не то удивлена, не то пришиблена новостью. Эльга покинула свою прятку и осторожно присела рядом. Материна рука неуверенно, вслепую огладила ее волосы.
Значит, хочешь идти в мастера?
Эльга сначала мотнула головой, а затем кивнула.
Я не могу тебе запретить, с неживой улыбкой сказала мать. И отец не может. Это давнее правило. Но мастерство Мастера одинокие люди.
Я буду вас навещать, сказала Эльга.
Конечно. Мать вздохнула. Конечно, будешь. Пока это не станет тебе в тягость.
Вот еще! Может, меня и не возьмут вовсе.
Может быть Мать потеребила прядки у Эльги за ухом, странным, пустым взглядом уставившись на крышу дровяного сарая. Ты уже выбрала, каким мастером хочешь стать? Переучиться будет уже нельзя, знаешь?
Совсем-совсем?
Да.
Мать повернула к себе Эльгино лицо, вглядываясь в него с непонятной жадностью.