Все выходные лил дождь. Я спал, просыпался, смотрел в окно и снова ложился в постель. Раздался грохот. Я открыл дверь, выглянул наружу и увидел, как над холмом полыхнула молния. Следом прокатился еще один раскат грома, и небо тут же снова разрезала молния. Я сел на крыльце под крышей и смотрел как зачарованный. Земля пахла горячим черным чаем. Я словно выпал из собственного тела и уже не замечал ни попадавших на меня капель дождя, ни того, что мокла одежда.
«Что ты здесь делаешь?» спросила меня Хамин вчера в автобусе.
Не знаю, шевеля лишь губами, прошептал я.
Мама тоже постоянно это спрашивала в то время, когда у нее еще оставалась какая-то человеческая надежда на меня. «Что ты здесь делаешь?» За этими словами всегда следовала ссора. Что я ей отвечал? Что-то вроде «оставь меня в покое»? Сидя под льющимся на меня дождем, я вспоминал мамины слова. «Ральдо, что ты здесь делаешь?» в памяти всплыли серо-зеленые глаза Илейн, когда и она задала мне этот вопрос. «Я скучал», ответил я тогда, но в тот день, сидя под крышей, стал сомневаться, что это был правильный ответ. Что я здесь делаю?
Сначала я и правда немного разозлилась. Меня раздражало, как ты смеялся, рассказывая о том, что почти не работал и жил на деньги матери. Но ты ведь все время смеешься. Даже когда совсем не смешно, сказала Хамин в автобусе по дороге из паба. Ты тоже звони, если будет скучно. И я позвоню, прежде чем произнести это, она опустила глаза на мою руку, лежавшую на спинке соседнего сиденья.
Она попыталась отвести взгляд от моих пальцев как можно более естественно.
Я лежал на бетонном полу перед дверью. Самое долгое я не выходил из комнаты месяц. Я лежал за плотно задернутыми шторами, потребляя минимальное количество воды и еды. Я хотел окончить университет больше, чем кто-либо. Хотел сходить в клуб потанцевать, хотел знакомиться с новыми людьми. Хотел выйти из дома и начать жить. Но гораздо легче оказалось быть бесстыдным и ленивым, чем признать правду. Лучше просто казаться легкомысленным и убогим. «Ральдо, что ты здесь делаешь?» Я сжал кулаки и уверенно ответил: «Я просто не мог выйти. Хотел, но не мог, мама».
Она попыталась отвести взгляд от моих пальцев как можно более естественно.
Я лежал на бетонном полу перед дверью. Самое долгое я не выходил из комнаты месяц. Я лежал за плотно задернутыми шторами, потребляя минимальное количество воды и еды. Я хотел окончить университет больше, чем кто-либо. Хотел сходить в клуб потанцевать, хотел знакомиться с новыми людьми. Хотел выйти из дома и начать жить. Но гораздо легче оказалось быть бесстыдным и ленивым, чем признать правду. Лучше просто казаться легкомысленным и убогим. «Ральдо, что ты здесь делаешь?» Я сжал кулаки и уверенно ответил: «Я просто не мог выйти. Хотел, но не мог, мама».
Мне очень нравилась жизнь после школы. Я смог завести друзей, никто вокруг не знал меня прежнего. Когда я впервые почувствовал, что люди наконец меня приняли, умер мой отец, но я легко это перенес. Странности начались где-то через год после его смерти.
Я мог три часа стоять под душем. Мог выйти, потом вернуться и снова встать под воду еще на два часа.
Я мог не есть и не спать, только шестнадцать часов подряд таращиться в телевизор.
«Жалкий», вероятно, думали люди. Но никто из них не представлял, сколько нужно сил, чтобы жить даже так, как трудно заставить себя подняться, когда, наконец, почувствуешь голод, и насколько сложно найти в себе смелость выйти на улицу.
Гром напоминал плач земли, а не неба.
По лицу текли холодные капли дождя. Меня трясло.
На следующей неделе Хамин не пришла на собрание клуба по английскому. Я думал, что она снова опоздает, как в прошлый раз, но она не появилась до самого конца. Я вспомнил о телефоне, который не взял с собой. Когда я пришел домой, оказалась, что она прислала мне сообщение.
«Небольшое ЧП. Я упала и повредила два пальца. Просто трещина. Наложили гипс. У меня есть только твой номер, поэтому передай остальным. Хамин».
Следующим утром я сделал дополнительный сэндвич и в обед отправился к конюшне. Я позвал ее из-за забора. День был особенно ясный. В широкополой шляпе и водонепроницаемом фартуке, она вывезла из конюшни тележку на одном колесе. Мизинец и безымянный палец на ее левой руке были в гипсе.
Жестом я попросил ее подойти.
Погоди, я руки помою!
Когда она вышла, я сидел, привалившись к забору. Она была уже без фартука и в кроссовках. Мы решили поесть сэндвичи у собора и пошли в его сторону.
Как тебя угораздило?
Ночью пошла в туалет, наступила на жестяную банку и упала. Больно не было, но утром, когда я проснулась, рука опухла. Я выпила обезболивающее и пошла на работу, но пальцы быстро превратились в сосиски.
И зачем ты терпела? А если бы стало еще хуже?
Мне нужно было работать. Я закончила пораньше и пошла в больницу. Уже испугалась, что что-то сломала, но, к счастью, нет. Сделали снимок оказалось, трещина. Но гипс все равно наложили. Хорошо, хотя бы левая рука.
Я смотрел на ее лицо. Она говорила это без каких-либо эмоций, с тем самым отсутствующим взглядом, который я сначала принял за сердитый. Она рассказывала так, будто сломалась какая-то не особенно дорогая ей вещь.
За собором возвышалось несколько раскидистых деревьев и стояли скамейки, где местные старики грелись на солнышке. Мы тоже устроились на одной из них. Начался июнь, но ветер был прохладным. Я достал из холщовой сумки два завернутых в пленку куриных сэндвича, термос с кофе, бутылку воды и два стакана. Налил кофе, вытащил сэндвичи из пленки так, чтобы было удобно, и протянул один Хамин. Она глотнула кофе, откусила сэндвич и посмотрела на меня.
Ты пальцы повредила, а Ребекка все равно заставляет тебя работать?
Я сама попросила. Тем более работы немного.
А в Корее ты тоже этим занималась?
Нет, я работала в больнице. Была медсестрой. Медсестрой в большой больнице в большом городе, она стала торопливо есть свой сэндвич.
Она откусывала большие куски и глотала их почти не жуя. Кофе был горячим, но с ним она тоже расправилась быстро. Покончив с сэндвичем, она снова заговорила:
Ты спрашивал в тот раз. Спросил, что я здесь делаю, она огляделась и посмотрела на меня. Изначально я приехала, просто потому что нашла здесь работу. А когда оказалась тут, мне очень понравилось. Здесь столько приятных звуков. Послушай!
Все, что я смог услышать, шум ветра и шелест листвы, крики птиц, жужжание изредка проезжавших машин, болтовню стариков, кашель и смех.
Эти звуки не утомляют.
А разве в Корее нет похожих мест?
Эти звуки не утомляют.
А разве в Корее нет похожих мест?
Она равнодушно посмотрела на меня и ответила:
Я росла в такой же деревне. Но всем сердцем ее ненавижу. Даже думать противно.
Почему?
Люди, она скользнула взглядом по своему гипсу.
Рыжий кот грелся на солнышке у стены собора.
Ты не скучаешь по тем, кто остался в Корее?
По нескольким, она немного подумала и продолжила: Но теперь мне не хватит смелости вернуться и снова там жить.
Я посомневался, но спросил:
Хочешь обедать со мной, пока не снимут гипс? Я все равно готовлю, мне несложно сделать еще порцию.
Я решил, что мое предложение было слишком внезапным и чрезмерным, но она согласилась, даже никак его не прокомментировав.
С того дня мы стали обедать вместе, если ни у кого из нас не появлялось срочных дел. И даже после того, как Хамин сняли гипс. Обычно это были просто сэндвичи, но иногда мы ели курицу или рыбу с жареной картошкой или пюре, или какой-нибудь салат. Когда пришла жара, мы стали брать по баночке холодного пива.
Хамин готовилась поступать в магистратуру на сестринское дело в ирландском Лафесте. Без студенческой визы оставаться в стране больше двух лет было нельзя, но если бы она повысила свою степень здесь, то смогла бы устроиться по специальности. На словах это звучало как хороший план, но и само поступление, и перспектива устроиться на работу на деле были труднодостижимыми целями. Хамин рассказала, что, приехав в Ирландию, искала работу четыре месяца, прежде чем получилось устроиться в овощную лавку.
Я всегда жила тяжело.
Хамин часто так говорила. Я же думал, что странно лепить к глаголу «жить» наречие «тяжело». Разве слово «hard» обычно используется не в отрицательном значении? Конечно, можно сказать, например, «hardworking», но ведь жить и работать это разные вещи. Мне было интересно, какое значение она вкладывала в эту фразу. Я не понимал, что она хочет этим сказать. Что живет и постоянно толкает себя вперед? Или что у нее неинтересная жизнь? Или что «жить тяжело» это подходящая ей моральная ценность? Или же условия делают ее жизнь тяжелой? Поэтому я никогда не мог найти подходящих слов для ответа.
Спустя два месяца после того, как я вступил в клуб английского языка, мы все вместе поехали в путешествие. Ирен предложила съездить на соседний остров, мы выбрали дату, но из-за того, что у всех были дела, постоянно откладывали и собрались только в середине июля.
На автобусе мы добрались до порта, а там сели на паром. На острове взяли в прокат джип с открытой крышей и проехались по береговой линии. Машину вел Нико, а мы все громко смеялись над каждой мелочью и шутили. Спускаясь под гору, мы кричали, словно на аттракционе, перебивая друг друга, восхищались цветом моря и большими яхтами, которые проплывали мимо, хохотали, глядя на то, как разлетались от ветра наши волосы. Только Хамин смотрела в окно с отстраненным видом. Она собрала волосы в хвост, чтобы они не спутались, и крепко держалась за ручку, словно боялась упасть.
Мы пообедали на террасе в кафе рядом с побережьем. Скатерть в сине-белую клетку трепыхалась от морского бриза. В воздухе пахло морем. Мы сидели в ряд за длинным столом, ели и любовались видом. На белом песке маленького закругленного пляжа еле виднелись белые зонтики. Шумели высокие волны.
Ты что, заболела? спросила Аня у Хамин.
Нет, все в порядке.
Хамин, тебе нужно отдохнуть, поддержала Ирен.
Я посмотрел на Хамин: усталое лицо с белыми пятнами от плохо размазанного солнцезащитного крема.
Да, расслабься. Ты выглядишь напряженной. Давай расправь плечи и глубоко вдохни, пришел на подмогу Ирен Джованни.
Все звучали дружелюбно и искренне беспокоились.
Я не нервничаю, не обращайте внимания, ответила Хамин, ковыряясь в тарелке вилкой.
Она отправила вилку в рот. Ее тон был настолько сухим, что все сконфузились.