Вместо ответа Исидро двинулся дальше, вверх по лестнице. Эшер последовал за ним со свечой. Он зажег газовый рожок в верхнем холле и открыл две двери. Одна вела в прихожую, другая в спальню. Оба помещения имели нежилой вид.
Странная вещь, медленно проговорил Исидро, но весьма немногие вампиры Европы и, насколько мне известно, Америки достигли возраста двести пятьдесят триста лет. Сегодня вампиризм это явление, скорее свойственное городам: здесь больше неимущих, и смерть может быть практически незаметна. Правда, города втягивают вампиров в свои катаклизмы
Он открыл дверь в конце холла. За ней оказалась чердачная лестница. Эшер задержался, осматривая скобы и петли, привинченные с внутренней стороны. Они были целы, замок висел, аккуратно повешенный на вбитый в косяк крюк.
Эшер проверил ключи. Два из них подошли к замку. В отличие от двери в подвал дверь на чердак была снабжена еще и наружной петлей, но ясно было, что никто никогда не пытался ее сорвать.
Они обменялись взглядами, и Эшер пожал плечами:
Не удивлюсь, если здесь окажутся бумаги.
Доктор Гриппен и я были единственными уцелевшими после лондонского пожара, продолжил Исидро, когда они ступили на лестницу. Причем я уцелел лишь чудом. Насколько мне известно, из мюнхенских вампиров никто не пережил тревожных сороковых годов, как никто из вампиров России не пережил вторжения Наполеона, оккупации и пожара Москвы. Рим всегда был опасным для вампиров городом, особенно со времен воцарения инквизиции.
Дверь наверху тоже была открыта. В слабо различимый квадрат окна лился смутный желтоватый свет с улицы.
Que va? шепнул в темноте Исидро. Если бы он спал здесь, окно было бы замуровано
В следующий момент Эшер различил в полутьме за кругом дрожащего света свечи что-то лежащее на полу между дверью и левой от входа стеной.
Кальвар? спросил он тихо, когда Исидро скользнул мимо него к этой груде костей, пепла и обожженных металлических побрякушек.
Пуговицы, браслеты, наконечники шнурков от ботинок и обугленный цилиндрик автоматической ручки все блеснуло в желтоватом неярком свете, когда Эшер нагнулся над останками рядом со вставшим на колени вампиром. Потом взглянул на дальнюю стену. Откидная панель была раскрыта, в тесной нише виднелся гроб. Плотные шторы и ставни единственного чердачного окна были сорваны. Дождь гулко стучал по крыше, напоминая злобную дробь прусских барабанов.
По крайней мере, мужчина, заметил Эшер, снова наклоняясь со свечой к останкам. Корсета нет.
Скелет был практически цел. Видимо, Исидро не ошибся, оценивая возраст французского вампира.
Дон Симон поднял из груды костей и пепла золотое кольцо и сдул с него пыль и золу. Случайный сквозняк качнул пламя свечи, и бриллиант перстня мигнул как светлый злобный глаз.
По крайней мере, мужчина, заметил Эшер, снова наклоняясь со свечой к останкам. Корсета нет.
Скелет был практически цел. Видимо, Исидро не ошибся, оценивая возраст французского вампира.
Дон Симон поднял из груды костей и пепла золотое кольцо и сдул с него пыль и золу. Случайный сквозняк качнул пламя свечи, и бриллиант перстня мигнул как светлый злобный глаз.
Кальвар, определил Исидро. Выходит, он и в самом деле был разбужен солнечным ожогом и даже сумел выбраться из гроба
Что само по себе весьма странно, заметил Эшер, если наш убийца, будучи сам вампиром, знал заранее, что для начала нужно отсечь голову. Так же странно, как и то, что дверь не была закрыта. Он подобрал еще два ключа и сравнил их с дубликатами Забияки Джо Дэвиса. Кроме того, нет следов копоти между гробом и телом. Вы ведь говорили, что плоть возгорается сразу
Не мог же он сам впустить убийцу, сказал Исидро. Да и как бы он открыл ему дверь днем?
И все же убийца вошел через эту дверь.
Исидро вопросительно приподнял бровь.
Войди он сюда другим путем, у него была бы возможность точно так же и выйти, не отпирая при этом двери на лестницу, пояснил Эшер. Все говорит о том, что Кальвар знал убийцу и впустил его сам, ночью Два гроба в одном доме это нормально для вампиров?
Вполне, отозвался Исидро. Птенцы часто укрываются там же, где и мастер. Кроме того, домов, подходящих для вампиров, не так уж и много, поэтому некоторые из них весьма густо заселены, в чем вы сами убедились, побывав на Савой-Уок. Это, кстати, и было одной из причин, почему я многого вам не открывал. Разумеется, не ради их безопасности, а ради вашей.
Тронут вашей заботой, сухо сказал Эшер. Мог убийца уничтожить Кальвара каким-нибудь другим способом, оставив тело в таком месте, где бы его потом сожгло солнце?
Вампир ответил не сразу, долго разглядывая лежащий перед ним обугленный скелет.
Не знаю, наконец сказал он. Он мог сломать Кальвару шею или спину. Кажется, череп располагается под каким-то странным углом, хотя, впрочем, это могло быть результатом судороги выгорающих мускулов Да, он мог оставить его на полу в таком состоянии живого, но не способного двигаться, и предоставить дальнейшее солнцу. А если наш убийца обладает иммунитетом к дневному свету, добавил он безразлично, то возможно, что он еще и остался полюбоваться картиной.
Это было бы доказательством, заметил Эшер, что Кальвар знал его. Вряд ли кто-нибудь станет любоваться предсмертными муками того, кого он не знает.
Интересно. Исидро поворачивал кольцо так и эдак, крохотные блики, отскакивающие от граненого золота, метались по его белому лицу. Среди вампиров действительно существует легенда о древнем вампире настолько древнем, что с некоторых пор он просто невидим. Никто не может почувствовать, когда он проходит рядом. Лет полтораста назад другие вампиры избегали вторгаться в его владения. Утверждают, что он стал вампиром еще до пришествия Черной Смерти.
И где же его владения? спросил Эшер, заранее зная, что ему ответит испанец.
Тот наконец перестал любоваться кольцом и поднял глаза.
Он спал так, во всяком случае, говорили в склепах под кладбищем церкви Невинных Младенцев в Париже.
Глава 11
Город уже не тот, что раньше.
Если и прозвучали в этом мягком голосе нотки горечи или сожаления, то, видимо, требовалась сверхчувствительность вампира, чтобы их услышать. Подрагивал и покачивался закрытый кеб. Держась за свисающий с потолка ремень, Эшер чувствовал сквозь рукав холодок стекла. Уличный шум накатывал мутной волной: грохот колес по деревянным и асфальтовым мостовым, отраженный от высоких стен, редкий рев моторного экипажа, пронзительные заклинания уличных торговцев и веселая неистовость скрипки и аккордеона, говорящая о том, что где-то впереди кафе.
С завязанными глазами он не мог видеть ничего, но звуки Парижа были так же ярки, как и его краски. Потому и вопроса, почему импрессионизм зародился именно здесь, не возникало.
Голос Исидро продолжал:
Я не могу чувствовать себя как дома в этом стерильном, неживом городе, где каждый трижды моет руки, прикоснувшись к кому-либо. Сейчас это, впрочем, повсеместно, но парижане, кажется, перещеголяли всех. Они слишком серьезно отнеслись к этому их Пастеру.
Шум изменился. Толпа экипажей вокруг стала более тесной, зато исчезло эхо, отраженное стенами домов. Эшер почувствовал запах реки. Явно переехали мост, затем окунулись в грохот маленькой квадратной площади с большими промежутками между домами. Это мог быть только Новый мост, чье название, как и Новый колледж в Оксфорде, несколько утратило смысл с течением времени. Вскоре кеб повернул вправо и двинулся дальше в этом направлении. Эшер высчитал, что они приближаются к аристократическим кварталам старого района Маре, не слишком пострадавшим в свое время от пруссаков, коммунаров и барона Хауссманна, но не сказал ничего. Если Исидро предпочитает верить, что с завязанными глазами Эшер не сможет определить, в каком именно месте Парижа находится резиденция местных вампиров, что ж, на здоровье.
Его только тревожило то, что парижские вампиры не изведали ударов дневного убийцы и вряд ли обрадуются появлению среди них человека.
Живейшее мое воспоминание о прежнем Париже это, конечно, грязь, негромко продолжил вампир. Как и воспоминание любого, кто знал этот город. Совершенно удивительное вещество la boue de Paris черное и зловонное, как нефть. Невозможно было избавиться ни от ее пятен, ни от ее запаха. Она липла ко всему, местонахождение Парижа можно было определить с помощью обоняния за несколько миль. В те дни, когда дворянина отличали прежде всего по белым чулкам, это был сущий ад.
Легкий намек на насмешку вкрался в его голос, и Эшер представил это тонкое надменное лицо, обрамленное белым придворным париком.
Нищие тоже все пропахли ею, добавил Исидро. Охотиться в бедных кварталах было кошмаром. Теперь же Голос его странно смягчился, и он не договорил. Мне бы пришлось потратить изрядное время, чтобы вновь изучить Париж. Все изменилось. Теперь это для меня совершенно незнакомая территория. Я даже говорить не могу как должно. Каждый раз, когда произношу ci вместо се, je ne laime point вместо je ne laime pas или je fit quelque chose вместо je lai fait, то чувствую себя иностранцем.
Вы чувствуете себя иностранцем, изучившим французский язык по очень старым книгам, непринужденно заметил Эшер. Приходилось вам когда-нибудь слышать, как говорят по-английски американцы южных штатов?
Кеб остановился. Сквозь шелковый шарф, которым были завязаны его глаза, Эшер ощущал, что света вокруг мало и что улица темновата для такого ярко освещенного города, как Париж. Тишина нарушалась лишь отдаленным шумом транспорта предположительно на площади Бастилии, но запахи были запахами бедных кварталов: теснота, грязь, кухонный чад. Район Маре определенно пришел в упадок со времен Людовика XV.
Пол слегка дрогнул это вампир покинул кеб. Снаружи послышались голоса и, похоже, зашелестели франки. Затем легкая твердая рука взяла Эшера за локоть и помогла выбраться на гравий.
А на испанском вы больше не говорите?
Ровная мостовая, затем ведущая вниз ступень, ощущение надвинувшихся стен и легкий холодок видимо, коридор, ведущий в холл одного из старинных больших особняков. Рядом тихий голос Исидро произнес:
Сомневаюсь, чтобы меня сейчас поняли в Мадриде.
Стало быть, вы ни разу туда не возвращались?
Последовало краткое молчание. Эшер мысленно видел холодный размышляющий взгляд Исидро.