«Идеологи» имели амбициозные намерения разработать всеобъемлющую гуманитарную науку (фр. science humaine), и Биран разделял их амбиции. Как и «идеологи» (хотя он никогда не был членом этой группы), на первых порах Биран размышлял об условиях познания в связи с поиском основ гуманитарных наук. По ходу работы он обрел твердую уверенность, что ключом к человеческой природе является чувство движения. Любое движение, считал он, заставит живое существо испытывать сопротивление, хотя бы только сопротивление своих мышц. Впервые он заговорил об этом в сочинении («мемуаре») «Влияние привычки на способность мыслить» («Influence de lhabitude sur le faculté de penser», 1803), поданном на конкурс, который был устроен парижским Национальным институтом, где в одном из классов ведущей фигурой был Траси. Траси написал отзыв о сочинении Бирана, соглашаясь, что «именно подвижности мы обязаны восприятием усилия, состоящего из Эго, которое желает двигаться, и сущности, которая этому противостоит, и находящего свое выражение в суждении, к которому мы приходим. Это первое из наших суждений, наше самое раннее знание и источник всего остального» (Maine de Biran, 1929, p. 26)[62]. Такое суждение, считал он, возникает также из нашей активности, связанной с использованием зрения, хотя результат ее не так значим, как в случае с использованием осязания (особенно с помощью руки). Действительно, зрение без осязания, писал Траси, было бы очень ограниченным. Траси имел в виду, что способность восприятия пропорциональна способности действовать, а эта способность гораздо сильнее развита в руках, чем в глазах. Сам Биран (о чем также говорит в своем отзыве Траси) рассуждал о результате запечатленных в памяти повторяющихся движений, результате, ведущем к привычкам, включая те, что оказывают влияние на жест, начатки системы знаков и языка. Формирование знаков Биран считал фактом истинно человеческого действия в противоположность действию природному.
«Настоящая активность <> начинается только с использования знаков, сознательно ассоциируемых с впечатлениями, <> с намерением вступить в коммуникацию с другими или с собственной мыслью. Это присущее человеку свойство преобразовывать движения или естественные знаки в знаки искусственные вызывает путем повторения, путем различных способов этого повторения набор привычек, которые, хотя и не отличаются принципиально от первых, все же преобразуются в безграничном развитии нашей способности к совершенствованию таким образом, что, кажется, они подчиняются неким законам» (Maine de Biran, 1929, p. 82)[63].
Таким образом, на основе движения и чувства движения Биран мысленно построил мир человека, мир жестов, знаков и языка, в этом отношении поддерживая программу «идеологии» и надеясь на моральный и социальный прогресс в будущем. Для «идеологов» и тех, на кого они повлияли в поколении Бирана, знание психической жизни как основы языка было необходимо, чтобы преобразовать общество, исходя из рациональных принципов, подходящих для гражданина нового века. Но, как мы увидим, Биран, будучи католиком, склонным к глубоким размышлениям, соединил эти идеи с верой в непременную активность души.
Из работы Кабаниса «Отношения между физической и нравственной природой человека» Биран взял понимание воплощенной природы чувственности. У Биша он нашел модель действующего-противодействующего организма, а Траси подтвердил его веру в фундаментальную роль чувства усилия в познании. Биран утверждал, что прочел сочинение Траси об идеологии после того, как сам увлекся размышлениями об активных, подчиненных воле свойствах чувствительности (Maine de Biran, 1929, p. 56, note)[64]. Но каким бы источникам для своих изысканий ни был обязан Биран, результатом стал его оригинальный и несомненный вклад в науку о сознании в культуре Франции.
В весьма внушительном количестве «опытов» и неоконченных сочинений, особенно в неопубликованном «Опыте об основаниях психологии и о ее отношении к изучению природы» (ок. 1812), а иногда в дневниковых записях, Биран продолжал исследовать собственное самосознание. Он занимался самонаблюдением и пытался вывести философию, исходя из того, что обнаруживал. В этом отношении, подобно Декарту, он старался выделить то, в чем не мог сомневаться, но, в отличие от Декарта, он нашел то, что искал, в своем осознании «усилия»: в этом он не мог усомниться. Но такое осознание, как ему виделось, имело двойственную природу неделимую пару «действие сопротивление». Это осознание рождает понятие субъекта, «я»: «Каждое движение, каждый сделанный шаг есть совершенно определенное видоизменение, оказывающее на меня двойное воздействие собою и тем действием, которое его определяет <> В действительности это два условия отношения, необходимые для формирования первого простого личностного суждения я есть» (Maine de Biran, 1929, p. 55). Воплощенная форма такого осознания движение, встречающее сопротивление, и оно порождает чувство самого себя. Но если Траси находил источник сопротивления спонтанной активности или воле во внешнем мире, то Биран обнаруживал его главным образом в живом субъекте, в мышцах, и только во вторую очередь во внешнем мире.
«Воля или заменяя причину результатом реакция центральной нервной системы в первую очередь воздействует впрямую на моторные органы, поскольку они далее воздействуют на объекты; орган сначала сопротивляется воле, объекты сопротивляются органу. Посредством первого сопротивления активно действующее существо узнаёт части своего тела; посредством второго оно учится познавать внешние объекты» (ibid., p. 105)[65].
Если для Траси идея возникновения своего «я» связывалась со внешним миром, то для Бирана она связывалась с телом индивида. Существует воля, а вместе с волей и сопротивление, идущее сначала от тела, потом от окружающего мира, а через волю-сопротивление возникают осознание и возможность суждения и знания. Можно сказать, что для Бирана знание, присущее разуму (фр. la connaissance), зарождается в активности, являющейся своего рода ноу-хау (фр. savoir faire) организма.
В сочинениях более позднего периода, говоря о воле, Биран дал ясно понять, что, несмотря на все написанное им ранее, он считает волю силой, пребывающей вне органического мира. Осознание этой силы, полагал он, есть изначальный факт (фр. le fait primitif), а также достаточное доказательство существования индивидуального «я» и духовного субъекта. Знание себя начинается с чувствительности к деятельности, деятельности, которая начинается с воли, а не с чувства. Исходя из такого понимания изначального факта, Биран установил задачи для науки психологии: «Психологией называется наука, которая, занявшись в первую очередь этим изначальным фактом и его непосредственными производными, предполагает провести полный анализ внутренних и внешних фактов, выявляя феноменологический вклад объекта и реальный вклад субъекта» (Maine de Biran, 1986, p. 14)[66]. Психология для Бирана как наука, имеющая дело с фактами самоанализа, ведет к исследованию составляющих психического мира, начиная с изначального факта или непосредственного восприятия (фр. aperception immédiate) усилия. Описывая усилие, он явно говорил о мышечном чувстве (фр. sensation musculaire). И показал, что чувство это двойственное и включает в себя как активное осознание примарной воли, так и ощущение пассивной реакции на эту волю, возникающую в мышцах тела. Биран описал «усилие, производимое и в то же время воспринимаемое в порождающей его свободной устремленности, как в мышечном чувстве, которое есть его результат» (Maine de Biran, 2005, p. 161).
В сочинениях более позднего периода, говоря о воле, Биран дал ясно понять, что, несмотря на все написанное им ранее, он считает волю силой, пребывающей вне органического мира. Осознание этой силы, полагал он, есть изначальный факт (фр. le fait primitif), а также достаточное доказательство существования индивидуального «я» и духовного субъекта. Знание себя начинается с чувствительности к деятельности, деятельности, которая начинается с воли, а не с чувства. Исходя из такого понимания изначального факта, Биран установил задачи для науки психологии: «Психологией называется наука, которая, занявшись в первую очередь этим изначальным фактом и его непосредственными производными, предполагает провести полный анализ внутренних и внешних фактов, выявляя феноменологический вклад объекта и реальный вклад субъекта» (Maine de Biran, 1986, p. 14)[66]. Психология для Бирана как наука, имеющая дело с фактами самоанализа, ведет к исследованию составляющих психического мира, начиная с изначального факта или непосредственного восприятия (фр. aperception immédiate) усилия. Описывая усилие, он явно говорил о мышечном чувстве (фр. sensation musculaire). И показал, что чувство это двойственное и включает в себя как активное осознание примарной воли, так и ощущение пассивной реакции на эту волю, возникающую в мышцах тела. Биран описал «усилие, производимое и в то же время воспринимаемое в порождающей его свободной устремленности, как в мышечном чувстве, которое есть его результат» (Maine de Biran, 2005, p. 161).
Психология Бирана была практической, моралистической и философской. Траси и «идеологи» относились к светским мыслителям, тогда как Биран был христианином-католиком. Если для Траси воля это активность организованной материи, активность организма, то для Бирана воля это сущность души. Данная сторона философии Бирана, с наибольшей очевидностью проявившаяся в позднейших личных записях, особенно в дневнике, обуславливала его концепцию психологии. Если воля и сопротивление представляют собой пару, единство в самоосознании индивида, то в ходе реальной жизни человек слишком хорошо понимает разобщенность воли и телесного сопротивления ей. Человек знает разницу между телом, подчиняющимся воле, телом, ей не подчиняющимся, и внешним миром, которого не заставить согнуться перед этой волей между «сопротивлением и инертностью тела человеческого я, которые уступают или подчиняются волевому усилию, и абсолютным сопротивлением постороннего тела, которое может быть непреодолимым» (Maine de Biran, 2001, p. 118). Воля в понимании Бирана была моральной, христианской сущностью. Тем не менее в духе «идеологов» он представлял волю как воплощенное действие, способность, присущую организации живого существа, «самого себя», и в своих сочинениях он отводил главное место психологии этой воплощенности, а не метафизике души. Однако в последние годы жизни Биран писал в дневнике о воле как о действиях души. Вслед за Блаженным Августином он утверждал, что «существует непосредственная деятельность душ, полностью независимая от чувствительных внутренностей или органов чувств, которая не ограничена ни пространством, ни временем» (Maine de Biran, 19541957, t. 1, p. 120). После этого как католик, глубоко погруженный в собственные переживания, он поверяет дневнику озабоченность по поводу своей слабой воли и неспособности закончить большой философский труд. Он вновь обратился к занимавшему древних мыслителей конфликту между духом и плотью, используя современные ему термины усилия и противостоящего ему сопротивления. И это придало исключительную важность мышечному чувству в христианской парадигме.