В 1880 году Уильям Джеймс высказался по поводу теории «чувства воли, мышц и силы», и тон его был явно насмешлив. Он также заметил: «Если мы захотим лишить Природу всех антропоморфных качеств, ни от какого мы не избавимся быстрее, чем от ее Силы» (James, 1920, p. 214216). По мнению многих ученых конца XIX века, это прозвучало приговором такому способу рассуждений, который связывал человеческую волю, мышечное чувство, чувство силы, положения о каузальной силе и динамические концепции природы с уходящими в историю ненаучными мнениями. Легко представить себе, что сегодня большинство ученых согласились бы с таким суждением: авторы, связывающие мышечные ощущения с чувством силы, просто пошли по неверному пути. И все же я далее остановлюсь на этой теме подробнее и постараюсь пересмотреть это мнение. Вопросы вставали гораздо более широкие, чем простой отказ от того, что считалось устаревшими взглядами.
Знание, приписываемое мышечному чувству, как и знание сил, поддерживало убежденность в реальной каузальной активности в мире. В понимании христианского автора Хьюэлла это знание подтверждало могущество Бога и Божий промысел в Его Творении. Интуитивное осознание усилия, действующего против сопротивления сенсорное восприятие, данное в мышечном чувстве по-видимому, обосновывало древнюю аналогию между волей человека и волей Божьей. Доводы были следующие: так же, как человек познает свое «я» в качестве каузальной агентности, он может познать и Бога, действующего через силы природы как Первопричина; и так же, как человек знает, что Бог есть Первопричина, он знает, что человеческая воля и силы природы являются второстепенными, но божественными причинами, осуществляющими провиденциальный замысел.
Рассуждения такого рода не стихали в викторианскую эпоху. Они особенно очевидны в работе лондонского физиолога, психолога, естествоиспытателя и унитарианского христианина Уильяма Бенджамина Карпентера. Следует отметить, что он был центральной и отнюдь не второстепенной фигурой в научном сообществе тех лет (например, он был одним из тех авторитетных ученых, от которых Чарльз Дарвин ждал поддержки своей эволюционной теории).
Выступая в 1872 году с президентским обращением перед Британской ассоциацией развития науки, Карпентер позаимствовал название своей речи «Человек истолкователь природы» у Хьюэлла (Carpenter, 1888)[112]. В этой речи, как и в других сочинениях, Карпентер начинает борьбу с тем, что он считал материализмом ученых-естествоиспытателей, таких как Г. Спенсер, Т. Г. Гексли и Джон Тиндаль. Будучи ученым, но выступая против сведения наукой психической жизни к нервным функциям, Карпентер утверждал, что «физиолог видит столь же ясно, как и метафизик, что вне всего этого [нервного] механизма и над ним существует сила воля, которая, и в сознании, и в теле может использовать автоматические свойства для выполнения собственных целей» (Carpenter, 1871, p. 192). Перед лицом, как ему казалось, чрезмерных претензий ученых он переформулировал мнение Хьюэлла, недавно повторенное уважаемым, но престарелым астрономом сэром Джоном Гершелем, о том, что существует непосредственное знание «динамической каузальности» («действующей каузальности»). Это факт, полагал Карпентер, что в напряжении, приложимом к сопротивлению, есть осознание активной силы. В результате, продолжал он, «человек науки сегодня имеет возможность вывести таким образом определенную идею из той действующей каузальности, которую постоянно отрицали логики, но которую здравый смысл человечества повсеместно признавал» (Carpenter, 1875, p. 693)[113].
Карпентер привел аналогию в основе своей метафизическое единство воли человека, сил природы и Божьей воли. Он нашел убедительное эмпирическое подтверждение для этой аналогии в том, что считал важным знанием всех людей, то есть осознанием, полученным посредством мышечного чувства, волевой силы, встречающей сопротивление. Карпентер называл чувство движения «чувством силы». «Расщепляя» знание на его базовые элементы, он писал: «Мы должны наконец прийти к простейшему, окончательнейшему материалу, основанию: и его мы находим во впечатлении сопротивления, которое получаем через то, что можем назвать чувством силы» (Carpenter, 1880, p. 4142).
В существовании воли, полагал Карпентер, присутствует сознание силы. Взаимодействие силы, ощущаемой таким опытным путем, с другими силами, взаимодействие, ощущаемое как мышечное усилие и сопротивление, дает первичное, элементарное знание о существовании «я» в мире. Далее Карпентер полагал, что агентность индивида отражает агентность Бога в природе. Как Божья воля вызывает каузальную деятельность, лежащую в основе законов природы, так и воля человека сознательно вызывает нервные рефлексы, лежащие в основе его поведения. Хотя некоторые ученые нашли, что этот духовный реализм наивен, Карпентер продолжал до самой своей смерти в 1885 году настаивать на аналогии между человеческой и Божьей волей. Однако даже если его взгляд был наивен, Карпентер выражал распространенное в викторианской Англии суждение, примером которого может служить идеализм поэта Теннисона, примирившего в своем воображении науку и религию ради основополагающей духовной реальности. Впрочем, поэзия, в отличие от научной прозы, оказалась менее уязвимым средством выражения «зачарованности» природы провиденциальными силами. Поэзия не обращалась к мышечному чувству, но у таких авторов, как Хьюэлл, Бэн, Спенсер и Карпентер, можно увидеть связь между осознанием усилия, встречающего сопротивление, и поэзией мирового движения.
Карпентер привел аналогию в основе своей метафизическое единство воли человека, сил природы и Божьей воли. Он нашел убедительное эмпирическое подтверждение для этой аналогии в том, что считал важным знанием всех людей, то есть осознанием, полученным посредством мышечного чувства, волевой силы, встречающей сопротивление. Карпентер называл чувство движения «чувством силы». «Расщепляя» знание на его базовые элементы, он писал: «Мы должны наконец прийти к простейшему, окончательнейшему материалу, основанию: и его мы находим во впечатлении сопротивления, которое получаем через то, что можем назвать чувством силы» (Carpenter, 1880, p. 4142).
В существовании воли, полагал Карпентер, присутствует сознание силы. Взаимодействие силы, ощущаемой таким опытным путем, с другими силами, взаимодействие, ощущаемое как мышечное усилие и сопротивление, дает первичное, элементарное знание о существовании «я» в мире. Далее Карпентер полагал, что агентность индивида отражает агентность Бога в природе. Как Божья воля вызывает каузальную деятельность, лежащую в основе законов природы, так и воля человека сознательно вызывает нервные рефлексы, лежащие в основе его поведения. Хотя некоторые ученые нашли, что этот духовный реализм наивен, Карпентер продолжал до самой своей смерти в 1885 году настаивать на аналогии между человеческой и Божьей волей. Однако даже если его взгляд был наивен, Карпентер выражал распространенное в викторианской Англии суждение, примером которого может служить идеализм поэта Теннисона, примирившего в своем воображении науку и религию ради основополагающей духовной реальности. Впрочем, поэзия, в отличие от научной прозы, оказалась менее уязвимым средством выражения «зачарованности» природы провиденциальными силами. Поэзия не обращалась к мышечному чувству, но у таких авторов, как Хьюэлл, Бэн, Спенсер и Карпентер, можно увидеть связь между осознанием усилия, встречающего сопротивление, и поэзией мирового движения.
Некоторые религиозные авторы, не будучи физиологами и не рассматривая мышечного чувства, также рассуждали об аналогии между волей человека и Божьей волей. И если их изложение не затрагивало воплощенного движения, оно все же включало размышления о чувствительности: субъективное осознание действующей силы является путем познания идеального. Например, оксфордский профессор и религиозный философ Г. Л. Мансель писал: «Мое понимание причинности, силы, отличной от простой последовательности, происходит из моего непосредственного сознания собственной деятельности как следствия проявления моей воли. Отсюда по естественному закону ассоциации я перехожу к предположению о наличии похожей силы там, где наблюдаю изменение» (Mansel, 1855, p. 31). Теолог и философ морали Джеймс Мартино, как и унитарий Карпентер, также настаивал на «неизбежности динамического языка для верного выражения причинных отношений», и порицал тех, кто, по его мнению, подобно Дж. С. Миллю, недостаточно оценили ощущение активности в психической жизни (Martineau, 1870, p. 642). В таком ключе Мартино критиковал эмпирическую психологию в целом. Реальное знание, утверждал он, «требует общности в природе познающего и познаваемого» и эта «общность» агентность (Martineau, 1860, p. 504). Эмоциональная окраска утверждений Мартино сомнений не вызывает: физиологический подход в психологии придает анализу оттенок «материалистического описания, одновременно нефилософского и отвратительного <> мы также не знаем ни одного автора, прибегнувшего к такому стилю изложения без утраты изящества и точности в рассуждениях о духовных фактах» (Martineau, 1860, p. 506). Биограф Мартино, восхваляя его христианский взгляд на вещи, писал: «Вселенная зачарована Бесконечной Волей, благодаря которой светит солнце и расцветают цивилизации и чьи цели раскрываются в событиях истории» (Jackson, 1900, p. 334). Мы можем связать это чувство «зачарованности» с чувством самовозникающего движения.
Особенно хорошо известен еще один викторианец, и тогда, и позднее имевший репутацию наивного человека. Это один из основателей совсем не наивной теории естественного отбора Альфред Рассел Уоллес. Уоллес, как и Карпентер, считал, что у каждого человека есть непосредственное осознание воли как силы, что субъективное знание этой воли оправдывает перенос ее на природу в целом и что силы, которые исследуют ученые, являются различными выражениями взаимодействующих волевых сил. С таким взглядом на природу Уоллесу было нетрудно поверить, что духи, являющиеся во время спиритических сеансов, и силы, возникающие в других формах жизни где-нибудь во вселенной, работают с целью укрепления человеческой морали и духовного прогресса. Дожив до начала Первой мировой войны и будучи в преклонных годах, Уоллес все еще придерживался этих убеждений. Он чувствовал общность своей субъективной воли и духовного движения в мире, и это чувство в целом подтверждало реальность человеческого прогресса[114].
Особенно хорошо известен еще один викторианец, и тогда, и позднее имевший репутацию наивного человека. Это один из основателей совсем не наивной теории естественного отбора Альфред Рассел Уоллес. Уоллес, как и Карпентер, считал, что у каждого человека есть непосредственное осознание воли как силы, что субъективное знание этой воли оправдывает перенос ее на природу в целом и что силы, которые исследуют ученые, являются различными выражениями взаимодействующих волевых сил. С таким взглядом на природу Уоллесу было нетрудно поверить, что духи, являющиеся во время спиритических сеансов, и силы, возникающие в других формах жизни где-нибудь во вселенной, работают с целью укрепления человеческой морали и духовного прогресса. Дожив до начала Первой мировой войны и будучи в преклонных годах, Уоллес все еще придерживался этих убеждений. Он чувствовал общность своей субъективной воли и духовного движения в мире, и это чувство в целом подтверждало реальность человеческого прогресса[114].