Возникал резонный вопрос: как можно чувствовать движение отсутствующей конечности? Никак, разве только это чувство вызвано центральным усилием, или моторным процессом, направленным на конечность.
Такого рода клинический материал вызывал интерес и у лондонского невролога Генри Чарльтона Бастиана. Во второй половине 1860-х годов он поставил перед собой амбициозную цель разобраться в нервных началах мышления (Bastian, 1869a, 1869b, 1880). Такой подход был в целом характерен для научно-медицинской культуры того времени, с ее упованиями (разделяемыми, например, Сеченовым) на то, что психологию удастся превратить в естественную, «подлинную» науку, установив нервные механизмы психической деятельности. При этом Бастиан в работах, публиковавшихся как в научных, так и в популярных журналах, критиковал теорию Бэна о нервной основе мыслительных процессов. В сущности, он подверг критике теорию Бэна о центральной иннервации.
Чтобы проанализировать с тех же позиций природу мышечного чувства, Бастиан обратился к клиническим данным, которые, по его мнению, указывали скорее на определяющую роль неосознанных афферентных мышечных ощущений, нежели на центральное осознание, сопряженное с иннервацией. Давно было замечено, что некоторые повреждения или патологии спинного или головного мозга могут привести к нарушению мышечного контроля. М. Г. Ромберг дал следующее, ставшее теперь хрестоматийным, описание спинной сухотки (tabes dorsalis):
«На ранних стадиях болезни отмечается ослабление осязательного и мышечного чувства Походка делается неуверенной, и пациент пытается исправить ее, прикладывая дополнительное волевое усилие человек постоянно смотрит на свои ступни, чтобы сохранить равновесие» (Romberg, 1853, vol. 2, p. 395396; цит. в: Spillane, 1981, p. 286287; см. также: Spillane, 1982).
Впоследствии было установлено, что перечисленные симптомы коррелируют с дегенерацией задних столбов спинного мозга. Далее предстояло выяснить, что вызывает утрату чувствительности в мышцах тела и слом механизма контроля за их работой, сопровождавшийся в некоторых случаях анестезией: нехваткой сенсорной информации от мышц, дисфункцией спинного мозга или дезорганизацией (поражениями) головного мозга. Клинические данные о проявлениях локомоторной атаксии (неспособности контролировать движения), в интерпретации Бастиана, указывали на то, что мышечные ощущения периферийны по своему происхождению и сенсорны по природе, то есть, соответственно, не центральны и не моторны. В качестве иллюстрации он привел случай, описанный французским врачом-неврологом Ж. Б. О. Ландри, который изучал проблему паралича; речь шла о больной, сохранившей способность инициировать произвольное движение, но не способной понять, какие движения она совершает.
«Женщина не сознавала положения своих конечностей и не отдавала себе отчета в их возможных движениях. Волевые центры, спинномозговые моторные центры, двигательные нервы по-прежнему можно было привести в активное состояние и при этом вся информация, которая, как считается, поступает благодаря мышечному чувству, полностью пропала» (Bastian, 1880, p. 700)[141].
Бастиан пришел к выводу, что существует (первичное, неосознанное) сенсорное участие мышц, чья функция состоит в управлении движением, и не существует осознанного мышечного чувства как результата центральной иннервации.
«Хотя у нас нет убедительных свидетельств того, что осознанные впечатления мы получаем благодаря вмешательству так называемого мышечного чувства, продолжает далее Бастиан, у нас есть свидетельства того, что в выполнении произвольных движений головному мозгу помогают некие впечатления-ориентиры никоим образом не проявленные в нашем сознании» (Bastian, 1869a, p. 463).
Воспользовавшись данным случаем для доказательства своей точки зрения, Бастиан ввел термин «кинестезия», под которым подразумевал просто-напросто «чувство движения» (Bastian, 1880, p. 543, note; см.: Jones, 1972). Это слово он употребил в расчете на образованных читателей очередного выпуска научно-популярной «Международной научной серии» масштабного англо-американского издательского проекта. Таким образом, термин с самого начала вошел не только в научный, но и в общеупотребительный оборот (MacLeod, 1980). Автор описывал ощущения, «которые возникают вследствие движений или непосредственно им сопутствуют», вне зависимости от того, вполне ли осознанны эти ощущения или они просто воспринимаются как чувственные, или вовсе не фиксируются нашим сознанием. По Бастиану, общим для всех кинестетических ощущений является их функция, а не сознательная или бессознательная модальность: они направляют произвольное и непроизвольное действие, исходя из существующего состояния и сформировавшейся в прошлом мышечной привычки (Bastian, 1887, p. 5). Слово быстро прижилось в англоязычном мире, что не означало, впрочем, завершения дискуссии о природе мышечного чувства, длившейся уже почти полвека.
В полемику включались все новые неврологи. Дэвид Ферьер, практиковавший вместе с Джексоном в лондонской неврологической больнице на Куин-сквер, принял в этом споре сторону Бастиана. Сославшись на другой французский клинический случай, а именно случай больного гемианестезией (потерей чувствительности на одной половине тела), он указал в качестве источника двигательных ощущений не кожный покров и не центральную иннервацию, а глубокие мышечные структуры[142]. Свои новаторские эксперименты по электростимуляции коры головного мозга, показавшие наличие в высшем отделе мозга различных областей для сенсорной и моторной активности, он интерпретировал как косвенное свидетельство разобщенности мышечных ощущений и моторной иннервации. Затем он привлек внимание к работам Г. Б. Дюшена (де Булонь), чья обширная исследовательская и врачебная практика наглядно продемонстрировала чрезвычайно высокую чувствительность мышц.
Дюшен показал, например, что мышечная чувствительность имеет место и в случае, если стимулируется мышца как таковая, освобожденная от кожных покровов. Работая с пациентом, который не мог ответить на вопрос, в каком положении находятся его конечности, пока не смотрел на них, Дюшен доказал, что такой испытуемый не чувствует воздействия электрического стимула на мышцы конечности. Казалось, сам собой напрашивался вывод, что потеря чувствительности локализована в мышце. Обычно ограничивавшийся только публикацией экспериментальных данных и не склонный анализировать механику нервных процессов, на сей раз Дюшен постулировал наличие мышечного сознания (la conscience musculaire), которое обслуживает произвольные движения и вносит свой вклад в ощущение веса и сопротивления. По его мысли, мышечное сознание нужно отличать от мышечного чувства, или ощущения (le sens musculaire), возникающего вследствие мышечного сокращения (открытие этого типа ощущений Дюшен приписывал Беллу) (Duchenne, 1861, p. 424437)[143].
Дюшен показал, например, что мышечная чувствительность имеет место и в случае, если стимулируется мышца как таковая, освобожденная от кожных покровов. Работая с пациентом, который не мог ответить на вопрос, в каком положении находятся его конечности, пока не смотрел на них, Дюшен доказал, что такой испытуемый не чувствует воздействия электрического стимула на мышцы конечности. Казалось, сам собой напрашивался вывод, что потеря чувствительности локализована в мышце. Обычно ограничивавшийся только публикацией экспериментальных данных и не склонный анализировать механику нервных процессов, на сей раз Дюшен постулировал наличие мышечного сознания (la conscience musculaire), которое обслуживает произвольные движения и вносит свой вклад в ощущение веса и сопротивления. По его мысли, мышечное сознание нужно отличать от мышечного чувства, или ощущения (le sens musculaire), возникающего вследствие мышечного сокращения (открытие этого типа ощущений Дюшен приписывал Беллу) (Duchenne, 1861, p. 424437)[143].
Позже Ферьер в сотрудничестве с другим практикующим врачом, Т. Лаудер-Брантоном, осуществил эксперимент, который, по его замыслу, должен был окончательно решить вопрос об афферентной природе мышечного чувства: он применил прямую наружную стимуляцию мышцы, вызвав ее сокращение и, соответственно, мышечное ощущение. Ферьер пришел к выводу, что «распознавание мышечных ощущений наблюдается и тогда, когда мышечное сокращение вызвано искусственно посредством электрического стимула» (Ferrier, 1876, p. 227). Иными словами, ощущение возникает даже при отсутствии усилия, при полной невозможности моторной иннервации. Это позволило исследователю с уверенностью подытожить: «Во всех случаях осознание усилия обусловлено действительным фактом мышечного сокращения» (Ferrier, 1876, p. 223)[144].
И все же точку в полемике поставить не удалось Прекрасно сознавая это, Лондонское неврологическое общество собралось в 1887 году на заседание, где был заслушан доклад Бастиана. В последовавшем затем обсуждении приняли участие Джексон, Ферьер и другие клиницисты, желавшие положить конец давнему спору[145]. Однако вместо триумфального финала случился конфуз. Изумленный таким итогом англо-французский физиолог Август Уоллер несколько лет спустя написал: «Я не в состоянии объяснить, иначе как предположив, что выражение мышечное чувство используется для обозначения слишком разных объективных явлений, тех вопиющих и фундаментальных противоречий, которые вышли наружу в безапелляционных суждениях наших медицинских светил» (Waller, 1891, p. 238). Он, как говорится, попал в точку. Другие сочли, что проблема коренилась в рыхлости экспериментальных данных, положенных в основу как интроспективных, так и клинических сообщений на тему чувственного восприятия движения, и потому возлагали надежды на отыскание новых, более строгих экспериментальных методик для сбора достоверного материала. Да и сам Уоллер взялся приспособить для этих целей технические приемы, которые использовались в опытах по распознаванию веса[146]. Француз Огюст Шово для перепроверки результатов Бернара его опытов по перерезанию нервных корешков применил электрическое возбуждение. Его вывод был таков: в моторных нервах фиксируются «ретропульсивные волны» возбуждения, и эти центростремительные «волны» участвуют в мышечной координации (Chaveau, 1891, p. 153154, 175177).
Исследование мышечного чувства отличалось чрезвычайной многогранностью и представляло собой скорее калейдоскоп всевозможных тем, фактических данных и мнений, нежели ясно очерченную научную полемику по поводу конкретного явления. Анри Бони (Henri Beaunis), первый директор физиологической лаборатории в Сорбонне, именно на это указал в своем анализе мышечных ощущений, который он включил в общий обзор «внутренних чувств». Бони не обошел вниманием результаты психологических исследований и представил очень обзорный труд, однако не сумел свести все воедино и прийти к обоснованному заключению[147].