Чувство движения. Интеллектуальная история - Роджер Смит 53 стр.

Илл. 9. Эдвард Вимпер на Маттерхорне. 1861. Движение свободного падения

Викторианские мужчины моралисты, одержимые идеей физически активного мужского тела как первого условия закалки характера. Тогда (да и теперь, несомненно) слово «здоровый» несло в себе не только медицинский, но и моральный смысл, и потому часто говорили не только о здоровье человека, но и о здоровье общества. Разумеется, британские пионеры альпинизма тоже исповедовали неразрывность физического и нравственного усилия для воспитания характера. Какой еще мотив нужен для опасного восхождения? Литература той эпохи отмечена сугубо маскулинным и откровенно националистическим акцентом на усилии, воле, решимости, упорстве, стойкости, тренированности и познании самого себя[217]. Альпинисты-викторианцы преодолевали пешком огромные расстояния, а восхождения совершали в условиях, которые сегодня сочли бы опасными и почти непереносимыми (особенно ввиду полулюбительской, по нынешним меркам, экипировки и отсутствия надежных карт). Стивен, автор популярной и тогда, и сейчас книги «Спортивное поле Европы» (1871), дает превосходный образчик типичного для того времени культа здорового телесного напряжения. Вот что пишет об этом Брюс Хейли: «Если Вордсворт воспринимал природу в первую очередь зрительно, а во вторую ментально, Стивен с самого начала воспринимал ее всем телом. Это свойство ко всему прикладывать мерку мускульного напряжения, веря в то, что здоровая воля и тело действуют заодно как средства познания мира,  вызывает у читателя ощущение реальности автора и реальности окружающего пейзажа» (Haley, 1978, p. 254). В альпинизме викторианской эпохи Хейли усматривает опыт преодоления сопротивления, физического и психического, позволяющий человеку найти себя. Воссоздание через активное действие философской теории познания, которая обретает реальность в движении,  явление поразительное.

Но сами альпинисты, воплощая на практике теорию познания, не склонны были писать об этом в терминах движения-сопротивления. Не будет преувеличением сказать, что знанием движения обладало их тело, а не их авторское «я». Той же линии придерживались и последующие поколения скалолазов, они избегали прямых описаний движения, однако пытались представить восхождение как преодоление сопротивления и таким образом обретение понимания собственного «я». Литература по альпинизму строится на тех же принципах, что и литература по естественным наукам: обе дисциплины ставят человека (если быть исторически точным мужчину) перед фактами. Способность постигать факты, как внутри себя, так и вовне, уметь с ними жить и преодолевать их вот что традиционно составляло суть мужского характера. Аристократ среди альпинистов по рождению и «послужному списку» восхождений, сэр Мартин Конвей писал: в горах «человек сталкивается с холодной суровой реальностью, и это заставляет его проявлять все лучшее, что есть в его натуре» (Conway, 1900, p. 41)[218]. Эдвард Уимпер, руководитель первого в истории восхождения на вершину горы Маттерхорн, завершил свою книгу-бестселлер об этом достижении (с привкусом трагедии) нравоучительной сентенцией: «Кто хочет, тот добьется».

«Для нас, скалолазов, поставленная цель, настойчивость в ее достижении выше грубой силы <> и сколько бы препятствий ни пришлось нам одолеть или обойти, мы твердо знаем: кто хочет, тот добьется. И когда мы возвращаемся к нашим повседневным занятиям, мы намного лучше готовы к той борьбе, что зовется жизнью» (Whymper, 2002, p. 379).

Именно эту телесно воплощенную этику подхватил и развил возникший в последние десятилетия XIX века широкомасштабный, институционализированный международный интерес к физкультуре и спорту. Для Стивена «горы олицетворяют всесилие природы, с которым мы вынуждены считаться» (Stephen, 1936, p. 181). И далее он задается вопросом: «Так где же кончается Монблан и где начинаюсь я сам?» (Stephen, 1936, p. 180)[219]. Таким образом, альпинизм на практике, в жизни конкретных людей, претворял ту самую корреляцию между силами природы и силами человеческой активности, которая стала предметом научных дискуссий как новейшее открытие в теории познания. Язык силы связал природу и человека. Физик Джон Тиндаль, издали глядя на гору Вайсхорн, размышлял: «Но ее красота ассоциируется с мощью, и для нас она не символ жестокости, а символ величия и силы» (Tyndall, 1871, p. 81). Силы человеческие и силы природные соединились в пронизанной морализаторством эстетике восхождения. Вот что написал о своем покорении (о своем «первовосхождении», как говорят альпинисты) неприступной вершины Вайсхорн этот североирландский протестант: «Я думал об англичанах на поле брани, о тех качествах, которые их прославили, и о том, что главное среди этих качеств не ведать, когда пора отступить, до конца сражаться и хранить верность своему долгу, даже если надежда оставила тебя. Такие мысли и вознесли меня на вершину» (ibid., p. 104). Этот стиль, явно перекликавшийся с маскулинным чувствованием, достиг своего апогея в описания феномена «мускулистого христианства», в соответствии с которым здоровое мужское тело есть вместилище здорового христианского духа[220].

Нет сомнения в том, что в горах сила воли на вес золота. В стихотворении Теннисона «Воля», опубликованном в 1857 году, сила духа сама представляется скалой (в русском переводе «утесом»), окруженной, правда, не снегом и льдом, а бушующим морем.

Оказывая сопротивление скалолазу (или морю), будучи той силой, на преодоление которой направлен волевой порыв индивида, скала являлась одновременно и твердью, опорой для противостояния силам мира; недаром о мужественном и стойком человеке говорят «тверд, как скала». Иными словами, эта незыблемая основа сопротивляется движению и вместе с тем делает движение возможным. Физическое усилие, направленное на преодоление сопротивления могучих гор, служило эталоном опыта усилия-сопротивления, в том числе и для решения менее обременительных с точки зрения физической нагрузки задач, связанных с ментальной и моральной активностью. Анализируя отношение Стивена к альпинизму, Кэтрин Холлис отводит сопротивлению центральное место: «Горы в своем величии равнодушны к нам: внутреннее сродство, о котором говорит Стивен, не в том, что горы похожи на людей, а в том, что в процессе восхождения, скалолаз как бы уподобляется горе, становится более материальным он скорее мыслящее тело, чем воплощенный разум» (Hollis, 2010, p. 4041). В мире викторианской морали то или иное осознание действия сопротивления было присуще каждому. И альпинист, преодолевающий экстремальное физическое сопротивление, символизировал героическое нравственное усилие до такой степени, что «моральным» виделось даже его тело.

На первый взгляд, викторианские походы по равнинам и горам занятие сугубо мужское. Женские заботы, не говоря о женском платье, как и вековой обычай мужчин собираться своей компанией, казалось бы, не оставляют в этом никаких сомнений. Однако не все так просто. В конце концов не только мужчины зарабатывали на жизнь тяжелым физическим трудом, да и бесконечная домашняя работа требует здоровья и сил, если нужно одолеть «горы» грязи, трудно поддающиеся уборке. Известно, что в России того времени существовала система найма бурлаков рабочих, которые собирались в артели для буксировки судов на бечеве вверх по течению Волги (человеческая тяга обходилась судовладельцам дешевле лошадиной), причем артели бывали как мужские, так и женские. В покорении альпийских гор участвовало немало чрезвычайно решительных и сильных женщин. Так, одной местной жительнице удалось с третьей попытки почти добраться до вершины Маттерхорна с итальянской стороны[222]. Многие британки и американки регулярно совершали восхождения. Как только горный отель, откуда альпинистка трогалась в путь, скрывался из виду, она путем только ей известных ухищрений быстро производила перемены в своем гардеробе, обеспечивая себе необходимую свободу движения. И некоторые мужчины с пониманием и поддержкой относились к участию женщин в альпинистских экспедициях[223]. Как писала Айрис Мэрион Янг, пресловутая женская неловкость при выполнении определенных движений коррелирует с тем, что женщина не чувствует себя хозяйкой своего тела: «Существование в условиях телесной объективации приводит к тому, что женщина стесняется своего тела и в итоге сама от него дистанцируется» (Young, 1980, p. 154). В горах же, где никто, кроме товарищей-альпинистов ее не видел, женщина вновь, так сказать, становилась хозяйкой своего тела. В публичном пространстве аналогичную оздоровительную роль играли занятия спортом, велосипед и современный танец.

На первый взгляд, викторианские походы по равнинам и горам занятие сугубо мужское. Женские заботы, не говоря о женском платье, как и вековой обычай мужчин собираться своей компанией, казалось бы, не оставляют в этом никаких сомнений. Однако не все так просто. В конце концов не только мужчины зарабатывали на жизнь тяжелым физическим трудом, да и бесконечная домашняя работа требует здоровья и сил, если нужно одолеть «горы» грязи, трудно поддающиеся уборке. Известно, что в России того времени существовала система найма бурлаков рабочих, которые собирались в артели для буксировки судов на бечеве вверх по течению Волги (человеческая тяга обходилась судовладельцам дешевле лошадиной), причем артели бывали как мужские, так и женские. В покорении альпийских гор участвовало немало чрезвычайно решительных и сильных женщин. Так, одной местной жительнице удалось с третьей попытки почти добраться до вершины Маттерхорна с итальянской стороны[222]. Многие британки и американки регулярно совершали восхождения. Как только горный отель, откуда альпинистка трогалась в путь, скрывался из виду, она путем только ей известных ухищрений быстро производила перемены в своем гардеробе, обеспечивая себе необходимую свободу движения. И некоторые мужчины с пониманием и поддержкой относились к участию женщин в альпинистских экспедициях[223]. Как писала Айрис Мэрион Янг, пресловутая женская неловкость при выполнении определенных движений коррелирует с тем, что женщина не чувствует себя хозяйкой своего тела: «Существование в условиях телесной объективации приводит к тому, что женщина стесняется своего тела и в итоге сама от него дистанцируется» (Young, 1980, p. 154). В горах же, где никто, кроме товарищей-альпинистов ее не видел, женщина вновь, так сказать, становилась хозяйкой своего тела. В публичном пространстве аналогичную оздоровительную роль играли занятия спортом, велосипед и современный танец.