У Булгарина же мы наблюдаем интерес к религиозному многообразию и местами даже к религиозной толерантности. В «Иване Выжигине» упоминаются и русское православие, и польский католицизм, мать главного героя происходит из староверов, тут же мы встречаем евреев, которые хотят обратить Выжигина в свою веру, еще более коварных евреев, принявших ислам, и в довершение мусульман («киргизов», как тогда в России называли казахов), чьи нравы описываются как образцовые и чья вера хотя и содержит множество элементов шаманизма, однако описывается в позитивном ключе и с этнографическим очарованием. Но сама религия понимается в романе весьма просто в крайнем случае все можно объяснить Божьим провидением.
Масальский в свою очередь создает образ православного священника, который оказывается идеальным союзником просвещенного помещика[331], в то время как его врагами в течение всего романа оказываются еврейские управляющие и арендаторы.
Следует отметить, что критика нравов в рассматриваемых текстах осуществляется чаще всего путем сатиры, однако ее характер меняется от текста к тексту. Красицкий и шубравцы практикуют просвещенческую дидактику, основанную на этике и ставящую целью исправление «неправильного» поведения, границы которого, в свою очередь, очерчены с помощью сатиры. Для Булгарина гораздо большее значение имеют элементы сенсации и развлечения, которые включают в себя не только сатирические моменты, но, как правило, и противопоставление хорошего и плохого представителя определенной социальной группы например, полицейского чиновника[332]. Часто к тому же персонажи носят говорящие имена, помогающие оценить их поступки (Виртутин, Дурачинский и т. п.).
В свою очередь Красицкий и Масальский гораздо сильнее интересуются общественно-политическими вопросами и социальными теориями: в их текстах тезисно указывается путь к построению совершенного общества. «Пан Подстолич» Масальского даже нередко выглядит как учебник новых прикладных наук начала ХІХ века. Наряду с агрономией при этом особенно подробно описывается экономика. Примером может служить седьмая глава первой части[333], где объясняется связь между экономикой и денежным обращением, вполне в духе классической экономической теории.
Причиной столь большой значимости систематической перестройки общества и социального анализа в польских текстах является их ориентация на проблемы польской государственности, находящейся под угрозой полного исчезновения. Тексты Красицкого появлялись в протонациональных рамках. Его повествование развивается на фоне польской национальной культуры и польского политического дискурса, которые наполняют весь мир его нравоучительных романов. В них не упоминается экспансия государств-соседей, а различные меньшинства, населявшие старую Речь Посполитую, тоже остаются почти полностью вне поля зрения. Чтобы понастоящему встретиться с чем-то чужеродным и ощутить настоящую инаковость, Николай Досвядчиньский должен пережить кораблекрушение, оказаться на южноамериканских приисках или в испанской тюрьме. В романе «Пан Подстолий» региональный горизонт оказывается еще более узким.
В отличие от Красицкого у Булгарина мы встречаем иное обрамление имперское. Биография Ивана Выжигина это биография жителя империи: безвестный сирота из польской провинции социализируется в Москве, много путешествует и в конце концов оседает в Крыму. Опыт жизни в империи выходит едва ли не на первый план. В связи с этим мультиэтничность становится не просто важной темой, но также и объектом гордости и патриотизма, которые проявляются, например, в словах спасителя Выжигина Петра Петровича Виртутина, убежденного монархиста, который с гордостью говорит о «пространной России, составленной из разнородных племен»[334]. Помимо этого у Булгарина проявляется значительный интерес к меньшинствам. Многие сцены романа происходят в Литве / Белоруссии и изображают польские нравы, но в то же время язык произведения (а это русский роман!) и включение всех этих традиций и мотивов в биографию Выжигина усиливают межкультурную составляющую произведения. Критика дворянства перестает быть лишь критикой нравов, как это было у Красицкого и шубравцев, и перерастает в критику самой Польши. Это обусловлено языком произведения и совсем иной позицией говорящего, а именно поляка, живущего в России.
В отличие от Красицкого у Булгарина мы встречаем иное обрамление имперское. Биография Ивана Выжигина это биография жителя империи: безвестный сирота из польской провинции социализируется в Москве, много путешествует и в конце концов оседает в Крыму. Опыт жизни в империи выходит едва ли не на первый план. В связи с этим мультиэтничность становится не просто важной темой, но также и объектом гордости и патриотизма, которые проявляются, например, в словах спасителя Выжигина Петра Петровича Виртутина, убежденного монархиста, который с гордостью говорит о «пространной России, составленной из разнородных племен»[334]. Помимо этого у Булгарина проявляется значительный интерес к меньшинствам. Многие сцены романа происходят в Литве / Белоруссии и изображают польские нравы, но в то же время язык произведения (а это русский роман!) и включение всех этих традиций и мотивов в биографию Выжигина усиливают межкультурную составляющую произведения. Критика дворянства перестает быть лишь критикой нравов, как это было у Красицкого и шубравцев, и перерастает в критику самой Польши. Это обусловлено языком произведения и совсем иной позицией говорящего, а именно поляка, живущего в России.
Другим отличием «Ивана Выжигина» от романов Красицкого становится более широкое развитие еврейской темы, которая присутствует в романе «Пан Подстолий», где говорится о пагубном влиянии еврейских шинкарей[335]. Дискуссии о еврейском вопросе можно найти и у шубравцев[336]. В «Воспоминаниях» Булгарина наряду с весьма критическими высказываниями о евреях (например, о евреях в Курляндии, здесь булгаринские мемуары перекликаются с текстом Масальского) упоминается и очень позитивный опыт общения с ними (сентиментальный эпизод с шинкарем Иоселем)[337]. В свою очередь в романе «Иван Выжигин» заметно явно враждебное отношение к евреям, оставшимся верными еврейским обрядам и традициям[338]. Истоки этой враждебности уходят не только в традиционную юдофобию, но и в идеологию Просвещения (в Польше самым известным представителем просвещенческой критики евреев был Юлиан Урсын Немцевич). Повествователь Булгарина с точки зрения рационалистического моралиста отвергает старопольские, домодерные порядки, характерной особенностью которых была специфическая роль евреев как посредников в экономических отношениях между помещиками и крестьянами. Оборотной стороной таких порядков становилось преступное, по его мнению, обогащение «коварных» евреев. Он придерживается идеи о необходимости распространения «универсальной цивилизации» в еврейской среде. Таким образом, хорошим мог считаться лишь тот еврей, который соблюдает шабат в воскресенье и делает покупки в местной мясной лавке[339]. В полностью развернутом виде, то есть в «специфической» форме безудержного антисемитизма, такое отношение наблюдается у Эдварда Масальского. Его выразитель, Пан Подстолич, считает погром и изгнание единственными приемлемыми способами обращения с евреями.
Помимо этнокультурных отношений, страну и общество, в которых булгаринский Выжигин учится жизни, тоже можно охарактеризовать как имперские: Россия держится на армии и верности царю (что автор оценивает весьма позитивно). С точки зрения структуры текста нипуанская утопия из «Приключений Миколая Досвядчиньского» (то есть безупречно организованное общество, которое не найти на карте) соответствует эпизоду у «киргизов» из «Ивана Выжигина»[340]. Однако у Булгарина собеседником рассказчика является не образованный человек из вымышленной страны (как нипуанец Ксао у Красицкого), но выросший в России «киргиз», который становится проводником пророссийской политики у себя на родине имперский дискурс соединяется здесь с просвещенческим интересом к «первобытности» (первобытным народам), причем такого рода соединение становится возможным во многом благодаря религиозной толерантности.
Совсем по-другому подходит к этим вопросам Масальский: в своем романе «Пан Подстолич» он далек от понимания новых российских властных структур и даже не упоминает их. Он остается верен логике польского реформатора, и лишь положительная оценка некоторых восточнославянских элементов косвенно указывает на то, что в Польше / Литве наступают новые времена.
Еще одно важное различие обсуждаемых произведений: все они несут в себе различные идеалы мужского и имплицитно гражданского поведения. У Красицкого[341] и у шубравцев мы находим образ провинциального патриарха разумного, опытного и просвещенного хозяина (по-польски: dobry ziemianin), который не просто владеет землей, но и выступает как политический субъект. Этот же образ представляет Масальский, при этом уделяя внимание и региональным особенностям. Как говорится в самом тексте: «Но мне хотелось бы видеть сочинение, в котором бы в меньшей сфере, но равно забавным образом [как в Иване Выжигине], выставлены были напоказ преимущественно обычаи нашего сословия и обязанности наши к обществу, о чем люди нашего сословия почти нигде ничего не слышат»[342].
Еще одно важное различие обсуждаемых произведений: все они несут в себе различные идеалы мужского и имплицитно гражданского поведения. У Красицкого[341] и у шубравцев мы находим образ провинциального патриарха разумного, опытного и просвещенного хозяина (по-польски: dobry ziemianin), который не просто владеет землей, но и выступает как политический субъект. Этот же образ представляет Масальский, при этом уделяя внимание и региональным особенностям. Как говорится в самом тексте: «Но мне хотелось бы видеть сочинение, в котором бы в меньшей сфере, но равно забавным образом [как в Иване Выжигине], выставлены были напоказ преимущественно обычаи нашего сословия и обязанности наши к обществу, о чем люди нашего сословия почти нигде ничего не слышат»[342].
У Булгарина, напротив, вместо просвещенного хозяина мы видим идеального, справедливого подданного. Иван Выжигин обладает рыцарским благородством и чувством чести, а также прекрасно ездит верхом и обращается с оружием. Эти солдатские навыки, которые он приобрел у киргизов, становятся подспорьем для его карьеры в русской армии. И хотя булгаринский герой тоже в конце концов оседает в провинции (в Крыму) и, как Досвядчиньский, Подстолий и Подстолич, посвящает свое время семье и сельскому хозяйству, в самом тексте романа эти мотивы не находят развития.