Жанне хотелось кричать, смеяться и плакать. Прыгать с воплями и танцевать. Но она держала себя в руках, потому что вокруг были другие люди, волшебные жители волшебного мира. Сидели спокойно, смотрели в окна, двое читали газеты. Как-то не похоже, что здесь принято в трамваях плясать и орать.
Жанне хотелось кричать, смеяться и плакать. Прыгать с воплями и танцевать. Но она держала себя в руках, потому что вокруг были другие люди, волшебные жители волшебного мира. Сидели спокойно, смотрели в окна, двое читали газеты. Как-то не похоже, что здесь принято в трамваях плясать и орать.
Интересно, что будет, если я выйду на какой-нибудь остановке? думала Жанна, во все глаза разглядывая незнакомые улицы, совершенно не похожие на улицы Вильнюса; до сих пор она почему-то представляла, что на изнанке реальности должен быть точно такой же город, полный близнец. Останусь в этом волшебном мире, или снова окажусь там, откуда пришла? И если второе, то как будет выглядеть удаляющийся трамвай? Как трамвай? Или как троллейбус? Или никак, просто исчезнет, и всё?
Она погибала от любопытства, но выходить не спешила. Потому что если всё сразу закончится, будет очень обидно. А так, думала Жанна, хоть из окна на этот мир посмотрю. Какое же здесь всё странное! У нас такие дома не строят. Жалко, что уже смеркается, деталей не рассмотреть. Какой-то малоэтажный модерн с элементами готики; хотя на самом деле, никакой это не модерн и не готика, а просто неведомо что. Вот проехали улицу, освещённую факелами, словно там снимают кино. А здесь фонари болтаются на ветру, как развешенное на просушку бельё. Господи, думала Жанна, спасибо, спасибо, спасибо! Со мной случилось самое лучшее. Самое невозможное! Я еду в трамвае по волшебному миру. Мне же не снится? А если всё-таки снится, можно я никогда не проснусь?
Наконец трамвай остановился на конечной. Все пассажиры вышли. Жанна ещё какое-то время стояла в салоне, надеялась, что сейчас трамвай поедет обратно, и можно будет снова проехать весь маршрут. Но водитель, вагоновожатый, или как он называется правильно, загорелый старик в ярко-красном комбинезоне, с длинными белоснежными волосами, связанными в узел на затылке, выглянул из кабины, сказал: «Просыпайтесь, моя дорогая, конечная, мы приехали!» Жанна не стала с ним спорить, вышла, беззвучно шепча молитву: «Пожалуйста, пусть я здесь останусь, пусть волшебный мир никуда не исчезнет!»
Он не исчез.
Несколько часов Жанна бродила по улицам, заходила во дворы, которые здесь не запирали, хоть от зависти плачь, с любопытством заглядывала в окна какая там обстановка, какие лица, какие картины на стенах, на что вообще похожа здешняя жизнь? Но людных мест она пока избегала. Опасалась: а вдруг таким как я не положено здесь находиться, и меня отправят обратно домой? Никогда не спрашивала Люси, можно ли тем, кому повезло однажды приехать сюда на трамвае, остаться тут жить. Просто в голову не приходило, что однажды эта информация может зачем-то понадобиться. Жанна вообще не особо верила в этот волшебный трамвай. То есть, верила, что он существует для самой Люси, но из «существует для Люси» вовсе не вытекало «возможно и для меня».
В общем, Жанна решила сперва гулять по волшебному миру, пока ноги держат, а уже потом устанавливать контакт с местными жителями. Может быть даже пойти прямо в полицию, честно всё им рассказать и спросить, нельзя ли, случайно, как-нибудь остаться тут навсегда. Ей совсем не хотелось возвращаться домой, к новым карантинным порядкам, обязательным тряпкам на лицах, закрытым границам, угрюмым очередям у входов в торговые центры и ежедневным паническим новостям; даже сейчас, когда все вокруг внезапно перестали бояться болезни и исполнились оптимизма, Жанна не верила, что эта тягомотина скоро закончится, ей упорно казалось, что мир безнадёжно испорчен первым же штрафом за дыхание свежим воздухом, первым оставленным без плановой операции пациентом, первым стариком, которого не впустили туда, куда разрешается входить молодым. Люди уже позволили обращаться с собой, как с преступниками, подчинились нелепым правилам, обменяли свободу на иллюзию безопасности, это неотменяемо, поэтому хорошо не будет больше вообще никогда.
Мои дети уже почти взрослые, думала Жанна, сами разберутся, как жить и что делать. Без меня им даже лучше. Я совсем за эту весну испортилась, стала злющая, сама на себя не похожа. То есть теперь уже снова похожа с тех пор, как оказалась здесь.
Она чувствовала себя не только счастливой и бесконечно лёгкой, как накачанный веселящим газом воздушный шар, но и почти неестественно бодрой, вообще ни капельки не устала, даже вечно ноющие в последнее время колени перестали болеть; ну, на то и волшебный мир, чтобы всё было легко и приятно, думала Жанна. В том числе, долго ходить пешком.
В конце концов, она страшно проголодалась. Местных денег у неё не было, но к этому моменту Жанна уже надышалась воздухом волшебного мира до состояния «сам чёрт не брат». Расхрабрилась, зашла в маленькую пекарню и попросила хлопотавшего за прилавком громилу с разбойничьей бородой подарить ей какую-нибудь ненужную чёрствую булку, потому что она очень голодная и где-то посеяла кошелёк. Пекарь ужасно развеселился и одновременно впал в умиление. «Ненужную чёрствую булку! Ненужную чёрствую булку!» восхищённо повторял он, собирая в пакет круассаны и ещё тёплые пирожки. В итоге, Жанна была обеспечена едой, как минимум, на всю ночь. А потом, говорила она себе, видно будет. Это же другая реальность. Волшебный мир. А в волшебных мирах всё должно складываться как-нибудь странно и неожиданно, но обязательно хорошо.
Когда Жанна наконец вышла к морю, удивилась даже больше, чем сев в трамвай. Причём она помнила, что Люси про море рассказывала. И кто-то ещё из завсегдатаев Тониного кафе. Но одно дело теоретически знать, что в городе на изнанке реальности есть море, и совсем другое увидеть его своими глазами. Свернуть с широкого пустого проспекта в узкий проулок и выйти оттуда не в чей-то двор, а на пляж.
Ночь была очень тёплая, словно на дворе не май, а июль. Жанна села на согретый за день песок, съела очередной пирожок. Когда прятала пакет обратно в рюкзак, заметила, что руки стали прозрачными, как очень толстое стекло, или глубокая вода. Долго внимательно их разглядывала показалось? Не показалось? Да, правда просвечивают. Закатала штаны, посмотрела на ноги. Вроде, тоже чуть-чуть прозрачные. Слегка.
Жанна совершенно не испугалась. Наоборот, обрадовалась. Сразу подумала: это я же, наверное, превращаюсь? В местную? Получается, да. Вспомнила, как Тони когда-то объяснял, почему ей трудно подолгу находиться в его кафе. Говорил, что материя там иная, не та, из которой в нормальном мире всё состоит. Поэтому когда приходишь в кафе наяву, с тобой происходит полная трансформация, или что-то вроде того. Поначалу непросто, но потом привыкаешь. И она действительно быстро привыкла, часами у Тони сидела и чувствовала себя отлично. А здесь, думала Жанна, не просто маленькое волшебное кафе, а целый огромный мир. Иная реальность! Естественно, я трансформируюсь. Превращаюсь в здешнюю жительницу. И скоро окончательно превращусь. Люси, правда, ничего подобного не рассказывала, но она вообще редко и неохотно об этой тайной реальности говорит.
Жанну неодолимо клонило в сон. Но это как раз нормально, объясняла себе она. На дворе глубокая ночь, перед этим часов восемь в сумме гуляла, сначала с Люси, потом здесь, одна. И наконец присела, расслабилась. Тут и без всяких трансформаций уснёшь без задних ног. Но Жанна всё равно заставила себя встать, потому что ну море же. Море! Если не искупаться немедленно, зачем тогда вообще всё.
Однако купаться она не стала: вода оказалась неожиданно ледяной. Жанна немного постояла на мелководье в закатанных до колена штанах, переминаясь с ноги на ногу, наконец, сказала: «Извини, дорогое море, что не ныряю в тебя с головой. Ты прекрасное, но очень холодное. Я не морж, мне слабо.
После этого признания Жанна с чистой совестью упала на тёплый песок, больше не в силах сопротивляться сонливости. Успела подумать: «Когда я последний раз спала на пляже? Лет тридцать назад, на Каролино-Бугазе, когда мы опоздали на последнюю электричку? Тогда мне совсем не понравилось лежать на песке, а сейчас почему-то нравится. Ну, на то и волшебный мир, чтобы от всего было хорошо».
Люси
Тоничек! воскликнула Люси, повиснув у него на шее. Как же круто, что я вас нашла! Ну или вы меня. Как я соскучилась! Я от счастья сейчас заору!
Так ори же! рассмеялся Тони. Ни в чём себе не отказывай. Хочешь я тебе помогу?
А давай, согласилась Люси, и оба истошно завопили: ААААААААААААА!
Ничего так у вас дуэт, заметил Иоганн-Георг, всё это время наблюдавший за сценой с подоконника. В цирке можно показывать Ну или нельзя. Это смотря какая в том цирке акустика. Если шибко хорошая, будут жертвы, точно вам говорю.
Значит на площадях будем выступать. В открытом пространстве, сказал ему Тони. Они с Люси переглянулись, кивнули друг другу и с удвоенной силой заорали: ААААААААААААААААА!
Нет, ну трындец вообще, вздохнул тот. Армагеддон на ровном месте устроили. Спасибо, мои дорогие. Зашёл называется отдохнуть.
Значит на площадях будем выступать. В открытом пространстве, сказал ему Тони. Они с Люси переглянулись, кивнули друг другу и с удвоенной силой заорали: ААААААААААААААААА!
Нет, ну трындец вообще, вздохнул тот. Армагеддон на ровном месте устроили. Спасибо, мои дорогие. Зашёл называется отдохнуть.
Будешь много ругаться, пригрозила ему Люси, и тебя обниму.
Так я затем и стараюсь. Чтобы ты наконец обратила внимание, что я сижу обделённый лаской, как сирота.
Я тебя вообще-то боюсь, напомнила Люси. Ты ужасный. Но ладно, чёрт с тобой, обниму.
И действительно обняла, сперва бесцеремонно стащив за ногу с подоконника. Потому что иначе технически сложно обнять.
Тот хохотал, страшно довольный:
Хренассе боится она! Вот интересно, что бы ты со мной сделала, если бы не боялась? Веником бы отлупила?
Да почему же именно веником? удивилась Люси.
Потому что, подал голос Тони, пылесоса у нас тут нет.
Смеялись так, что стаканы на стойке звенели, Люси больше от облегчения, потому что Иоганн-Георг оказался совсем не ужасный, то ли он изменился, то ли она сама.
У меня в половине девятого встреча, успокоившись, вспомнила Люси. Но я её отменю. Только позвонить надо, чтобы не ждали, а то невежливо. Если я на минутку на улицу выйду, вы не исчезнете? Потому что если исчезнете, я ну вот честно, сяду и зареву!
Да не должны, по идее, сказал ей Тони. Кафе обычно перемещается, пока я сплю, да и то не всегда. Иногда два-три дня остаётся на месте, а здесь, на Вингрю ты же с Вингрю зашла? мы только с сегодняшнего утра. С моего утра, то есть, примерно с обеда. Но ты на всякий случай просто дверь оставь приоткрытой. Тогда точно не денемся никуда.