Благотворительность это ведь далеко не справедливость.
Можно подумать, что перераспределение это когда одни должны отдать что-то, им принадлежащее, в то время как с другими, якобы менее успешными, менее умными и предприимчивыми, чем первые, надо обходиться покровительственно. Но трудно себе представить, что с 1980 года руководители предприятий в среднем стали на 1000 % умнее, трудолюбивее и предприимчивее, а рядовые сотрудники улучшили свои качества только на 12 %. Ведь распределение доходов американских компаний изменилось за это время именно в таком соотношении [[71] ]. Тома Пикетти в своем масштабном исследовании «Капитал в XXI веке» усмотрел причину прогрессирующего неравенства не столько в ударном росте продуктивности топ-менеджеров, сколько в государственном налоговом законодательстве. Кроме того, он обратил внимание на тот факт, что самые высокооплачиваемые сотрудники одной компании обычно сидят в совете директоров другой и поэтому выдают вознаграждения друг другу.
Но справедливость это не только честное распределение благ, а еще и равный доступ к возможностям. Одинаковый шанс не только на жизнь в человеческих условиях, но еще и на участие в создании условий, необходимых для достижения такой жизни.
И этот принцип также можно применить к государствам.
Институт мировых ресурсов несколько лет назад опубликовал график, отражающий распределение выбросов углекислого газа по странам с начала индустриальной эпохи [[72] ]. На нем видно, что США ответственны за 27 % общемировых эмиссий, произведенных с 1850 по 2011 год, затем следуют государства Евросоюза, включая Великобританию, на долю которых приходится 25 %. Такие страны, как Китай, Россия или Индия, идут за ними с большим отставанием. Естественно, это наводит на мысль о том, что все, что мы на глобальном Севере делаем или, по крайней мере, пытаемся делать для борьбы с изменением климата, будет все равно сведено на нет энергетическим голодом других стран.
Как показывает этот график, мы уже в течение долгого времени финансируем свое мощное развитие благодаря кредиту, полученному у глобальной климатической системы, и человечеству придется еще долго расплачиваться за эту ипотеку. И если мы не собираемся прийти к заключению, что единственный способ достичь справедливость это позволить тем странам выбрасывать в атмосферу по крайней мере столько же углекислого газа, как США, а США при этом не прекратят внезапно жить как прежде, то, значит, необходимо найти другие способы установить равновесие между государствами.
Как могло бы выглядеть такое равновесие?
Возьмем, к примеру, тропические леса Амазонии. Анализ, выполненный в Центре исследований окружающей среды им. Гельмгольца, показывает, что ими уже накоплено 76 млрд тонн углерода, и каждый год эти леса поглощают еще по 600 млн тонн [[73] ]. Это важный фактор в борьбе с изменением климата, и существование этих лесов значимо для всего мирового сообщества. Поэтому, с одной стороны, неудивительно, что французский президент Эммануэль Макрон выразил свою озабоченность, когда в 2019 году тысячи лесных пожаров уничтожили часть этих зеленых легких Земли [[74] ]. Но с другой стороны, большая часть этих лесов находится на территории Бразилии, и ее президент Жаир Болсонару считает вмешательством во внутренние дела его страны все проявления озабоченности, высказанные главами иностранных правительств относительно того, что Бразилии следует бороться с лесными пожарами быстрее и решительнее.
Перед нами классический конфликт.
Бразилия хочет, чтобы экономическое развитие позволило ей войти в число индустриальных стран с высочайшим ВВП. Страны с таким доходом на душу населения, как в Бразилии, на международной арене называются странами с пороговой экономикой, они уже близки к вступлению в клуб высокоразвитых стран. И для этого южноамериканское государство намерено использовать тропические леса: их древесину и любые виды сырья, которые они способны дать, не в последнюю очередь сельскохозяйственные площади на месте вырубок, которые используются сначала как пастбища для крупного рогатого скота и затем как поля для выращивания сои. Бразилия крупнейший экспортер говядины в мире [[75] ] и на втором месте по экспорту сои [[76] ], которой, как уже говорилось выше, мы в Германии откармливаем коров и свиней. Евросоюз как раз заключил с латиноамериканским торгово-экономическим союзом Меркосур соглашение, упрощающее торговлю.
Может ли Европа с помощью нравоучений и угроз стать сильной или скорее смешной?
Можем ли мы ставить Бразилии в вину ее планы?
Такие страны, как Германия или Великобритания, тоже использовали ресурсы на своих территориях так, как им хотелось, и никто из-за границы не мог им ничего указывать. Если бы они, допустим, оставили свои запасы угля под землей, то сегодня в атмосфере было бы меньше углекислого газа.
Южнокорейский экономист Ха-Джун Чанг в 2002 году в книге «Отбрасывая лестницу: Стратегия развития в исторической перспективе» (Kicking Away the Ladder: Development Strategy in Historical Perspective) описал, как индустриальные государства глобального Севера запрещают развивающимся странам применять как раз те методы, которые они сами использовали для обеспечения своего расцвета: высокие таможенные пошлины, защищающие национальную экономику, производство контрафактной продукции или концентрация на ключевых отраслях как это когда-то делали США, Великобритания, Германия или Япония и как они и сегодня делают это, стремясь к дальнейшему экономическому росту.
«Тот, кто забрался на вершину власти, пишет автор, достаточно умен, чтобы оттолкнуть лестницу, по которой он поднялся наверх» [[77] ].
Почему мы наперегонки мчимся к разрушению мира? Как нам прийти к такому пониманию справедливости, которое позволило бы нам действовать не друг против друга, а совместно и помогло бы объединить социальные и экологические цели?
Для меня ответ заключается в том, чтобы думать о будущем. Причем системно. Как мы увидели из-за «занавеса неведения» Джона Ролза, наши индивидуальные представления о справедливом распределении относительно близки, если мы откажемся от того, чтобы постоянно сравнивать себя с окружающими.
Попробуем использовать идеальные представления американцев, по мнению которых 10 % мирового ВВП должны принадлежать беднейшим 20 % населения мира, это 8,2 трлн долларов, которые лежат в налоговом раю. Более 10 000 долларов на человека в год. Или 27 долларов в день. Тогда уже не будет казаться такой нелепой мысль о том, чтобы установить границу крайней бедности на уровне 7,40 или даже 15 долларов в день, как я предлагала в главе «Люди и поведение». Скорее таковой кажется установленная Всемирным банком величина в 1,90 доллара в день. Система, которая вообще способна достичь нижней планки дохода в размере 1,90 доллара в день при том, какова верхняя, может считаться законной, как согласился бы Ролз, только теми, кто сидит на верхушке.
Глобальные цели устойчивого развития направлены на то, чтобы «не оставить никого позади». На планете с ограниченными ресурсами стоит ввести и обратное правило: «Не давать никому вырываться вперед».
С этой формулой мы можем уже приблизиться к тем условиям, при которых «невидимая рука» позволит добиться хороших и долгосрочных результатов для многих. Потому что, как пишут Оливер Рихтерс и Андреас Зимонайт в книге «Как исправить рыночную экономику» (Marktwirtschaft reparieren): «Собственность гарантирует ответственность и противодействует небрежности. Эти функции правильны и важны. Но собственность не должна быть неограниченной, так как она предназначена для выполнения прежде всего социальной, а не индивидуальной задачи: обеспечивать разделение труда между людьми, а не накопление. Собственности должны быть положены границы там, где она ограничивает свободу других, то есть ведет к чрезмерной аккумуляции власти и неизбежно облегчает возможность пожинать то, что не сеял» [[78] ].
Мысль о том, что установление верхних границ может помочь тем, кто наверху, оказывается не такой уж абсурдной. К этому выводу пришли многие представители социальных наук за последние годы, и они подтверждают то, что Тим Кассер описывал как психологический эффект материализма: общество отказывается от равенства возможностей и начинает выражать ценность только в деньгах, собственности или славе. Когда такая ситуация возникает в обществе, где и так уже плохо организовано распределение возможностей и благосостояния, это порождает большой стресс даже в зажиточных слоях общества.
В 2019 году сразу у двух авторов Дэниела Марковица и Майкла Сэндела вышли книги о том, почему подобная меритократия наносит вред всем, и чем те, кого мы считаем по-настоящему преуспевающими, расплачиваются за свои высокие доходы и возможность вести элитный потребительский образ жизни: они жертвуют ни больше ни меньше, чем всё свое здоровье, а бывает, что и жизнь. История разрушения начинается еще в детстве, когда их записывают в элитные учебные заведения. У учащихся привилегированных учреждений отмечается в три раза более высокий уровень стресса, чем у их ровесников в обычных школах. В Кремниевой долине доля студентов с признаками депрессии достигает 54 %, а со средними или сильными признаками перенапряжения более 80 % [[79] ]. Рабочий день банкира продолжается с 9:00 до 5:00 то есть с 9 часов утра одного дня до 5 утра следующего. Смысл в такой работе теряется так же, как и то время, которое можно было бы посвятить семье, друзьям или здоровью. Но если вскарабкался «наверх» и хочешь там удержаться, нельзя позволить себе упустить доход.
Знаете, как установить верхний предел?
С помощью прогрессивного налогообложения и разумного антимонопольного законодательства.
Тогда справедливость окажется не только социальной целью, но еще и способом обеспечения достойного уровня жизни и согласия в обществе.
А какое отношение имеет видение более здоровой социальной системы к проблемам окружающей среды?
В ситуации с тропическими лесами Амазонии можно привести пример соглашения, которое довольно широко обсуждалось правительством Эквадора при президенте Рафаэле Корреа. Предполагалось создание фонда, куда богатые страны должны были вносить деньги для того, чтобы Эквадор оставил в покое нефтяное месторождение в национальном парке Ясуни. В конце концов эта идея разбилась о недоверие: никто не мог быть уверен, что, использовав средства фонда, там не начнут все-таки добывать нефть. Но здесь все дело в политической воле и хороших структурах: напрашивается мысль о перманентных переводах, обеспеченных такими новыми технологиями, как блокчейн. Здесь нет конфликта интересов между социальными и экологическими целями, совсем наоборот.