Исторически именно верующие христиане и иудеи сыграли решающую роль в становлении и развитии библеистики как науки и составляют, насколько мы можем судить, большинство среди библеистов и сегодня. Казалось бы, здесь можно сказать, что ученый должен быть религиозно нейтральным: он может исповедовать любую религию, быть агностиком или атеистом, но это не должно сказываться на его работе. Словом, можно быть в какие-то моменты своей жизни ученым, а в какие-то христианином. Но однажды возникает желание собрать все клипы воедино: калейдоскопичность утомляет, и хочется цельности мировосприятия. Она не приходит сама собой, и на пути к ней неизбежны трудные вопросы и внутренние конфликты.
Также можно сказать, что верующие разных деноминаций и направлений неизбежно прочитывают библейский текст изнутри своих «интерпретационных сообществ», как назвал это Стэнли Фиш[26], каждому из которых присущи свои установки и своя методология интерпретации текста. При этом приходится отдавать себе отчет, что подобных интерпретационных сообществ достаточно много и они зачастую предлагают несовместимые друг с другом идеологии.
В начале XXI в. все громче заявляли о себе такие методы прочтения Библии, которые ставят на первый план угнетенные прежде категории людей и предлагают им находить в Библии обоснования своей борьбы за равноправие. Прежде всего это феминистское и постколониальное прочтения Библии, их суть в отказе от традиционного толкования Библии как якобы патриархального, европоцентричного текста. По сути, это настолько же идеологизированное понимание, как в Шестодневе или любом другом святоотеческом труде.
Также можно сказать, что верующие разных деноминаций и направлений неизбежно прочитывают библейский текст изнутри своих «интерпретационных сообществ», как назвал это Стэнли Фиш[26], каждому из которых присущи свои установки и своя методология интерпретации текста. При этом приходится отдавать себе отчет, что подобных интерпретационных сообществ достаточно много и они зачастую предлагают несовместимые друг с другом идеологии.
В начале XXI в. все громче заявляли о себе такие методы прочтения Библии, которые ставят на первый план угнетенные прежде категории людей и предлагают им находить в Библии обоснования своей борьбы за равноправие. Прежде всего это феминистское и постколониальное прочтения Библии, их суть в отказе от традиционного толкования Библии как якобы патриархального, европоцентричного текста. По сути, это настолько же идеологизированное понимание, как в Шестодневе или любом другом святоотеческом труде.
Но что делать тому, кто хочет быть одновременно ученым и верующим? Первый и самый простой путь заключается в том, чтобы, опираясь на упрощенное понимание 19-го правила Шестого Вселенского собора (о нем говорилось в разделе 1.2. «Что такое на самом деле»), повторять сказанное отцами. Если мы видим среди них полное согласие (что, вообще говоря, встречается нечасто), ответ на интересующий нас вопрос найден; если же между несколькими отцами существуют противоречия, то необходимо следовать более авторитетным из них. Самостоятельный анализ текста при таком подходе только усложняет задачу: если он приведет исследователя к другим выводам, их все равно придется отвергнуть, а если эти выводы подтвердят сказанное отцами, то ничего не добавят. Это полезная работа, но чисто источниковедческая. Исследователь при таком подходе не библеист, а библиограф, который должен систематизировать и ввести в оборот накопленный прежде материал, не добавляя ничего от себя.
Второй подход допускает и самостоятельный научный анализ, но при этом тщательно отбирает из современных комментариев наиболее консервативные и созвучные традиции. Остальные взгляды более или менее обоснованно игнорируются, и в результате исследователь приходит к тому выводу, с которого и начал работу: оказывается, традиция права. Этот подход тоже не удовлетворяет требованиям, предъявляемым к научному методу с его объективностью и доказательностью. Скорее, стоит называть этот способ не научным, а апологетическим: он приводит аргументы в защиту традиционных ценностей.
Третий подход, к которому призывал упомянутый в разделе 1.2. «Что такое на самом деле» русский ученый (а заодно последний обер-прокурор Синода и министр исповеданий Временного правительства) А. В. Карташев, заключается в том, чтобы применять обычные научные методы анализа, учитывать все факты и все доказательные гипотезы, делать самостоятельные выводы и лишь после этого стремиться согласовать их с церковной традицией (причем именно согласовать, а не переписать, подгоняя под заранее заданный ответ). Но возможно ли это на практике? У меня нет однозначного ответа на этот вопрос, и я не могу найти хороший пример конкретных научных достижений, которые были бы получены подобным образом. Попытку вписать православное понимание Библии в современное гуманитарное знание предпринял американский экзегет и православный священник Теодор Стилианопулос[27], но это скорее декларация о намерениях, поскольку новых научных результатов его труд не содержит.
Русская наука и русское богословие принесли богатый урожай во многих областях знания, связанных с историей церкви, например в литургике и византинистике. Но про библеистику этого никак не скажешь, она вообще занимает очень скромное место в жизни Русской православной церкви достаточно сказать, что на Рождественских чтениях, самом представительном православном форуме в России, лишь пару раз за все время их проведения действовала секция, посвященная Писанию. Библеистика оказывается в церкви невостребованной, а ведь, казалось бы, должно быть наоборот: именно Библия главный для всех христиан текст. Но в этом и кроется основная проблема.
Возьмем, к примеру, жития святых. Для верующего ученого вполне допустимо ставить под сомнение историчность того или иного эпизода конкретного жития, считая его, к примеру, литературным заимствованием. И для литургиста ничего скандального нет в том, чтобы утверждать: тот или иной текст прошел разные этапы развития и вовсе не был дан изначально в готовом и окончательном виде. А вот допустимо ли сказать нечто подобное о библейских текстах? Знаю по опыту, что для многих христиан недопустимы, например, следующие утверждения:
Возьмем, к примеру, жития святых. Для верующего ученого вполне допустимо ставить под сомнение историчность того или иного эпизода конкретного жития, считая его, к примеру, литературным заимствованием. И для литургиста ничего скандального нет в том, чтобы утверждать: тот или иной текст прошел разные этапы развития и вовсе не был дан изначально в готовом и окончательном виде. А вот допустимо ли сказать нечто подобное о библейских текстах? Знаю по опыту, что для многих христиан недопустимы, например, следующие утверждения:
Моисей не записывал все Пятикнижие в том виде, в котором оно до нас дошло;
численность израильтян, принимавших участие в сражении при Гиве Вениаминовой, никак не могла составлять 400 000 пехотинцев, как повествует 20-я глава Книги Судей;
автор Книги Бытия, употребляя множественное число применительно к Богу, не имел в виду Пресвятую Троицу.
В то же время практически для любого ученого, занимающегося исследованием библейского текста, каждое из этих высказываний выглядит не просто справедливым, но прямо-таки очевидным.
Это только три примера, их список можно было бы продолжать, но общий смысл понятен: наука необходимо предполагает критический анализ текста, а вера вера воспринимает его как высший авторитет. И какое может быть между ними согласие? Не унижает ли критический анализ священный текст?
Конечно, есть способы как бы обойти этот ключевой выбор, говоря о вещах, безотносительных к природе библейского текста. Можно выделить три таких основных направления, не приводя конкретных примеров. Итак, как можно заниматься библеистикой, не задаваясь сложным вопросом о природе этого текста?
Источниковедение. Можно изучать сугубо прикладные и материальные памятники, например различные рукописи (их датировку, происхождение, взаимозависимость) или археологические находки (опять-таки датировку, интерпретацию, привязку к историческим событиям и т. д.). Вопрос о библейском тексте как таковом, о его происхождении и соотнесенности с историческими событиями при таком подходе оказывается полностью вынесенным за скобки.
Патрология. Можно изучать не сам библейский текст, а историю его святоотеческих толкований. Это может быть очень интересный и плодотворный подход, но проблема в том, что он вторичен по отношению к собственно библейскому тексту это не столько библеистика, сколько патрология.
Гармонизация. Можно подбирать такие святоотеческие и современные научные источники, которые будут говорить примерно об одном и том же, создавая непротиворечивую картину. На первый взгляд это выглядит убедительно, но проблема в том, что ученый призван учитывать все серьезные источники и все наблюдаемые факты, а также рассматривать все существующие объяснения, а не только те, которые вписываются в заранее заданные рамки.
Но что дальше? У честного исследователя неизбежно возникнет желание идти вперед и постараться понять: а что там было на самом деле, можем ли мы об этом судить, каковы пределы нашего знания? Собственно, об этом и вся наша книга.
Нередко можно услышать подобие диалога глухих, в котором обе стороны отказываются слушать друг друга: с одной стороны приводятся спорные гипотезы в качестве окончательно доказанных и неопровержимых научных истин, а с другой цитаты из небрежно составленных брошюрок в качестве подлинно святоотеческого учения, и каждая сторона свято (!) уверена в собственной нерушимой правоте. Коллеги, которые занимаются текстами исламской или буддийской традиции, говорят, что тоже сталкиваются с подобными проблемами.
Полагаю, что такие вещи стоит обсуждать, и обсуждать честно, не обходя молчанием те предпосылки и убеждения, которые формируют наше отношение к библейским текстам и влияют на их прочтение и понимание. Иначе в наших диалогах будет больше глухоты, нежели общения.
Начнем с простых вопросов: откуда мы взяли эту самую Библию, почему так много людей ей доверяют? Кто ее, в конце концов, написал?