Там Бог! И чем страшнее бушевало житейское море на поверхности, тем ощутимее была близость Божия и Его дыхание на глубине. Сила Божия надёжно ограждала мою немощь».
Батюшка не раз и не два свидетельствовал таких горячих и чистых молитв, как в лагере, он не творил больше никогда. Молился и на лесоповале, и в заброшенном бараке, и просто накрывшись с головой одеялом, чтобы не слышать окружающего людского гула. Одному из братий Псково-Печерского монастыря о. Иоанн рассказывал: «Вот, помню, в лагере: забежишь в сарай, поднимешь голову и молитву льёшь и льёшь... Сейчас такой молитвы у меня нет». А ещё говорил:
Это были самые счастливые годы моей жизни, потому что Бог был рядом! Почему-то не помню ничего плохого. Только помню: небо отверсто и Ангелы поют в небесах!
Сила веры священника была настолько явственной, что люди потянулись к нему, словно бабочки к свету и верующие, и неверующие. Ему помогали прятать во время «шмонов» Евангелие, просили окрестить. А. М. Поламишев вспоминал: «В лагере батюшка своим теплом и любовью перевернул моё сознание, и я стал вместе с ним молиться. Мы молились на нарах, на улице. Утром по солнцу определяли, где восток, и молились на восток». Исповедовались у о. Иоанна во время прогулок. За углом барака, чтобы не видела охрана, он быстро накрывал человека полой своей арестантской робы и читал разрешительную молитву.
Свидетельств, описывающих быт о. Иоанна в первый год заключения, почти не осталось. Одно из немногих воспоминания журналиста Б. А. Дьякова «Повесть о пережитом», вышедшие в издательстве «Советская Россия» в 1966 году (журнальная версия в 7 «Октября» за 1964-й). Это была одна из «последних ласточек» оттепели книг, посвящённых жертвам репрессий; после этого на двадцать лет эта тема была изгнана из литературы и журналистики. На страницах «Повести о пережитом» имя о. Иоанна встречается несколько раз (фамилия слегка изменена Крестьянинов), и, по-видимому, это первое упоминание о нём в советской печати вообще.
«Рядом двигались с досками Рошонок и Крестьянинов. У Рошонка под очками ко всему безразличные глаза. Видимо, приготовился так жить все десять лет. А Крестьянинов ещё больше вытянулся, чёрные усы, борода и лицо как у Иисуса. Нёс доску, словно крест для распятия. Шептал молитву...»
«Священник Крестьянинов получил десять лет за проповедь, в которой призывал верующих повышать нравственность, и тем самым якобы утверждал безнравственность советских людей...»
«Нарядчик переписал спецов. Прошёлся по бараку. Вскинул глаза на Крестьянинова.
Ты, отец святой, тоже поедешь медведям обедню служить!»
Другое свидетельство оставил соузник о. Иоанна, о. протоиерей Вениамин Сиротинский: «В леденящие до самой глубины морозы святили мы тайно с ним на Крещение воду, а потом этой водой и молитвой успешно лечили заключённых. Однажды дошёл слух, что у начальника лагеря смертельно заболела дочка. Врачи предсказывали скорую смерть и заявили, что ничего нельзя сделать для выживания. В отчаянии начальник послал за нами, мы попросили всех выйти, сокращённым чином окрестили ребёнка, дали выпить освящённой воды, помолились, и чудо! на другой день ребёнок был здоров... Дух Христов осиял душу отца Иоанна, потому в лагере он был утешением для многих отчаявшихся людей».
Стал о. Вениамин Сиротинский и свидетелем сцены, которая говорит о том, как тяжело было о. Иоанну: «Однажды в порыве нечеловеческой усталости и изнеможения отец Иоанн упал на снег и взмолился: Матерь Божия! Возьми меня! Не могу больше! И вдруг явилась ему Матерь Божия и сказала: Нет, ты ещё людям будешь нужен». Об этом о. Вениамин вспоминал в 1974 году.
Сохранились письма, которые батюшка посылал своим духовным чадам на волю. По лагерным правилам, в месяц можно было отправлять два письма и одну посылку, и неизменными адресатами о. Иоанна, кроме родной сестры Татьяны, стали Галина Черепанова и Матрона Ветвицкая. Арест о. Иоанна вызвал смятение в умах и душах тех, кто уже не мыслил своей жизни без него. Батюшка чувствовал это и пытался мягко сгладить горечь расставания, одновременно наставляя своих чад. «Не могу, мой дорогие, не поскорбеть о том, что все вы, дети мои, очень душевные, но ещё не совсем духовные, писал он 6 декабря 1950 года. А последнее совершенство, конечно, выше первого. Совершенствуйтесь!» Задача совершенствования была непростой, и ещё не раз о. Иоанну приходилось подробно разъяснять Галине Викторовне и Матроне Георгиевне правила жизни для Бога, давать советы и им, и другим верующим москвичам, которые не забывали своего духовного отца. И как же были счастливы они получить хотя бы краткий и зашифрованный (иначе было опасно) привет в письме, подписанном «Н/и И-н» «Недостойный иерей Иоанн»: «Приветствую и благословляю Ел. Серг. с сестрой (пусть не унывает), Ан. Матв. (пусть бодрствует), Евг. Серг. с семьёй (благодарите за любовь и внимание), Лелю с семьёй (поздравьте Левочку с днём Ангела)»; «О Любе будем молиться Небесному Врачу душ и телес наших, чтобы Он облегчил её бол. страдания. Ел. Ант. благословляю на новое жительство в Москве <...> о. С. Ор-ву ещё передайте от меня отдельный земной поклон и глубокую сердечную благодарность за его искреннюю любовь ко мне, грешному. Приветствую всех-всех своих бывших сокурсников по Академии». А как светло, радостно звучало поздравление с Рождеством: «Христос родился! <...> Дорогие мои, семья моя, дети мои! Кто и что может отлучить нас от любви Христовой, кто и что может поколебать нашу любовь, рождённую во Христе!»
Такие поздравления, приветы, письменные благословения передавались в Москве из уст в уста, их ждали, на них надеялись. «Нам не было известно, в чём батюшку обвинили и сослали в лагерь, вспоминала прихожанка измайловского храма Анастасия Иванникова. Только уже после его ареста мы, молодые девушки, которые так любили батюшку, очень осторожно где-то встречались, передавали друг другу, где находится батюшка, как его самочувствие, и молились за него». Негласным местом встреч прежних «измайловцев» стал теперь Богоявленский собор в Елохове. Из конспирации о. Иоанна называли при этом не батюшкой, а дедушкой, друг другу тоже придумали прозвища Настя-ткачиха, Вера-бегунок и т. п. А. Иванникова: «Встречались, общались, дружили по-прежнему, но очень боялись стукачей, доносов, слежки».
Такие поздравления, приветы, письменные благословения передавались в Москве из уст в уста, их ждали, на них надеялись. «Нам не было известно, в чём батюшку обвинили и сослали в лагерь, вспоминала прихожанка измайловского храма Анастасия Иванникова. Только уже после его ареста мы, молодые девушки, которые так любили батюшку, очень осторожно где-то встречались, передавали друг другу, где находится батюшка, как его самочувствие, и молились за него». Негласным местом встреч прежних «измайловцев» стал теперь Богоявленский собор в Елохове. Из конспирации о. Иоанна называли при этом не батюшкой, а дедушкой, друг другу тоже придумали прозвища Настя-ткачиха, Вера-бегунок и т. п. А. Иванникова: «Встречались, общались, дружили по-прежнему, но очень боялись стукачей, доносов, слежки».
Особенно трогательно сегодня читать письма, которые о. Иоанн адресовал своим младшим друзьям детям духовных чад. Так, Алексея Ветвицкого он благословил на продолжение учёбы в старших классах школы (тогда оно было платным), советовал вести «жестокую борьбу со своей ленью и легкомыслием, в плену у которых он, как юноша, сейчас находится, и тогда все его труды увенчаются победой». А одиннадцатилетнему сыну Ольги Воробьёвой Льву писал: «Радуюсь за проявленный тобой особый интерес к изучению литературы. Старайся больше изучать классиков. Читай только такие классические произведения, которые предназначены для детско-школьного возраста и могут служить духовной пищей как для твоего ума, так и для сердца. Уделяй должное внимание чтению душеполезной литературы. Постепенно приготовляй себя к поступлению в Духовную семинарию. <...> Все пробелы в своих знаниях по математике нужно немедленно ликвидировать, т. к. в старших классах будет ещё труднее одолевать её (алгебру, геометрию, тригонометрию). <...> Все языки при их серьёзном изучении требуют ежедневного (систематического) занятия по 1-2 часа, а не урывками <...> Прежде всего, надо каждый день упражняться в чтении, чтобы уметь правильно читать и произносить иностранные слова, а потом уже запоминать грамматические правила. Будешь стараться так делать, тогда все трудности останутся позади, и ты с помощью Божией окажешься победителем».
В том же письме батюшка давал мальчику и несколько главных советов: «Будь послушен во всём своим горячо любящим тебя родителям и всем старшим. Украшай себя кротостью и нежностью. Твоё поведение, как дома, так и в школе, всегда должно служить образцом для всех детей, а всех родных, близких и учителей радовать и утешать. Всех люби! Никого не осуждай! Не будь побеждён злом, но побеждай зло добром (Рим. 12: 21). Чаще утешай мамочку своим пением. Береги своё здоровье, планомерно распределяй как часы своих учебных занятий, так и часы своего отдыха. Не ленись. Лень мать всех пороков. Молись и трудись. Приобретение глубоких знаний всегда достигается упорным трудом. Будь строг и требователен к самому себе».
О себе «Н/и И-н» если и писал, то мельком. 6 декабря 1950-го, в преддверии Рождества Христова, он скромно просил прислать «лично для меня свечечки ёлочные с подсвечниками и ёлочный дождичек». 24 апреля 1951-го скупо описал, как отметил свой 41-й день рождения: «11 /IV с. г. я провёл, слава Богу, хорошо. Вспоминал в этот день всех своих родных и друзей и мысленно был среди них. <...> В данный момент я жив и здоров, и у меня всё по-прежнему обстоит благополучно, чего от души желаю всем, всем вам. <...> Для меня вполне достаточно будет того, если вы изредка будете иметь возможность присылать мне немножко сухариков, чая и сахара. Ничего другого присылать мне не надо».
А вот если дело касалось других людей, тут о. Иоанн проявлял и обстоятельность, и настойчивость, нагружая своих «жён-мироносиц» многочисленными заданиями. «Материал для туфель (две пары), краски для художника (по ранее посланному заказу) с указанием их стоимости; струны для гитары 10 комплектов (с указанием стоимости); лекарство желудочный сок»; «Пришлите, пожалуйста, календулы и арники для полоскания горла и что-либо особое целебное от ревматизма и кашля, который при простуде многих мучает»; «а) крестики со шнурочками, б) иконочки мал. размера, в) богоявленскую Воду агиасма, г) Евангелие мал. размера на русском языке»; «Купить ниток мулине для супруги начальника охраны, такой же добросердечной, как и он сам»; «Приготовить лекарственный состав для юноши, страдающего туберкулёзом, чтобы ему легче было перенести весенний период времени <...> не забудьте положить самую элементарную славянскую азбуку и краткий словарик, нужные одному филологу во временное пользование». Наверное, самой экзотической просьбой, которую высказал батюшка своим чадам, было раздобыть... жидкость для сведения татуировок. И Галина с Матроной, выполняя послушание, бегали по всей Москве в поисках словарика и ниток мулине, лекарств от туберкулёза и гитарных струн. Вскоре безотказностью о. Иоанна и добротой «мироносиц» начала пользоваться и лагерная администрация, «размещая заказы» на «бумаги писчей 3000 л., скрепок, кнопок, лент для пиш. машин 10, счётных линеек 5 шт., арифмометров». И женщины безропотно везли из Москвы в Ерцево эти ленты и арифмометры. Причём ехали на двух товарных поездах, в кабинах паровозных машинистов, а потом ещё пересаживались на узкоколейку и добирались пешком несколько километров, увязая по колено в снегу. В обмен они получали возможность хоть ненадолго увидеть любимого батюшку через колючую проволоку, в присутствии конвоира. А батюшка извинялся: «Простите меня как неисправимого, но моя излишняя отзывчивость к просьбам и нуждам людей снова понуждает меня просить вас»...