Шестерых штрейкбрехеров поймали и отвели в Херрин. Вокруг них собралась толпа: мужчины, женщины, дети все били их. Так злополучных рабочих из Чикаго согнали на местное кладбище и связали друг с другом. Раздался ружейный залп, и связанные рухнули на землю. Стрельба продолжалась. Когда увидели, что три жертвы еще живы, им перерезали горло ножом. Мертвые тела осыпали проклятиями. Один человек на кладбище даже мочился на них и никто его не останавливал. Когда в городке худо-бедно навели порядок, раненых отправили в больницу, а мертвых отнесли на местный склад. Там тела раздели, отмыли и выставили на потеху публики на несколько часов. Мимо проходили шахтеры со своими семьями, некоторые плевали на мертвецов, слегка прикрытых тонкими простынями. Одна женщина, тащившая за собой детей, будто бы сказала им: «Вот они, грязные бездельники, что пытались отнять у нас хлеб!»
Шокирующие события в Херрине стали кульминацией одного из самых жестоких конфликтов между рабочими и нанимателями в США в 1922 году. А тогда подобные конфронтации были обычным делом. В следующем месяце бастовали работники железных дорог из нескольких профсоюзов. Первого июля около 400 000 человек и буквально, и фигурально бросили инструменты на землю и покинули рабочие места. Так же, как и владельцы шахт, железнодорожные компании в ответ наняли штрейкбрехеров и приставили к ним вооруженную охрану. И снова за этим неизбежно последовало насилие. Но на сей раз пострадали в основном забастовщики. Случаи, когда охранники открывали по рабочим огонь, происходили повсеместно: от Порт-Морриса в Нью-Джерси до Нидлза в Калифорнии. В городе Уилмингтоне в Северной Каролине «специально нанятый охранник» так обиделся на инженера Х. Дж. Саутвелла за то, что тот назвал его подлецом, что застрелил его на месте. По жестокой иронии, Саутвелл сам не участвовал в забастовке. В городе Буффало в штате Нью-Йорк железнодорожные полицейские случайно застрелили женщину с двумя детьми.
На чью сторону встанет правительство, сомневаться не приходилось. Гарри М. Догерти, генеральный прокурор администрации Уоррена Гардинга, страстно воевал с профсоюзами и за каждой забастовкой видел умысел злых сил. «Здесь заговор, достойный Ленина!» заявил Догерти, параноидально убежденный в том, что большевики хотят подорвать американскую промышленность. Он был более чем готов помочь правительству разрешить ситуацию на железных дорогах. Среди тех, кто боролся с забастовками и защищал железные дороги, все чаще мелькали федеральные маршалы. 1 сентября вышел повсеместный судебный запрет на забастовки, пикеты и вообще любую деятельность профсоюзов. Как сказал один историк, перед нами «одна из самых одиозных директив в американской истории, которая нарушает абсолютно все конституционные положения о свободе слова и свободе собраний». Да, запрет был неконституционен, однако именно он завершил железнодорожную забастовку 1922 года. В историю он вошел как «Судебный запрет Догерти». Но, как мы знаем, политическая карьера самого Догерти закончилась бесславно. Член «банды из Огайо», участник Типот-доумского скандала (см. главу «Апрель»), Догерти вынужден был оставить свой пост, когда президента Гардинга сменил Калвин Кулидж.
Политические убийства
в Лондоне и Берлине
Весь XX век заголовки газет по всему миру пестрели сообщениями о политических убийствах, и 1922 год не был исключением. 22 июня в Лондоне сэр Генри Уилсон возвращался с открытия военного мемориала на вокзале Ливерпуль-стрит. На Итон-плейс в районе Белгравии, у самого его дома, в сэра Генри выстрелили. По некоторым сведениям, возможно, фантастическим, после первого выстрела сэр Генри выхватил церемониальный меч, который взял на открытие мемориала, и кинулся на нападавших с криками: «Трусливые свиньи!» Те выстрелили в сэра Генри еще несколько раз и сбежали после того, как он упал замертво. Сэр Генри Уилсон был ирландец, бывший начальник Имперского Генерального штаба, командующий британской армии. Соотечественники ненавидели его за ту роль, которую он сыграл в Ирландской войне за независимость. Оба стрелка состояли в Ирландской республиканской армии, звали их Реджинальд Данн и Джозеф ОСалливан. Убив Уилсона, оба бросились бежать с места преступления, но ОСалливан, на Первой мировой войне потерявший ногу, не мог двигаться быстро, и его арестовали. Данн бросился ему на помощь, ранил двух полисменов и еще одного прохожего, но и его тоже схватили. Через два месяца обоих террористов повесили в Уандсвортской тюрьме.
Самое, возможно, значительное политическое убийство 1922 года произошло также в июне. Вальтер Ратенау, министр иностранных дел Германии, был примечательным человеком, и на каждого, кто знал его лично или по слухам, он производил впечатление. Стефан Цвейг писал о Ратенау: «Он всегда был начеку. Разум его был чрезвычайно точным и быстрым механизмом, какого я ни у кого более не видел. Он владел французским, английским и итальянским так же хорошо, как родным немецким. И память никогда не подводила его»
Вальтер Ратенау родился 29 сентября 1867 года в Берлине. Его отец Эмиль был хитроумным и дальновидным бизнесменом: он купил европейские патенты на электрическую лампу накаливания, которую совсем недавно изобрел Томас Эдисон. Ратенау-старший основал фабрику, которая в будущем станет AEG (Allgemeine Elektricitäts Gesellschaft Всеобщей электрической компанией), самым крупным немецким предприятием в сфере электроэнергии XX века. Ратенау стал чрезвычайно богатым человеком. Его сын Вальтер изучал в университете естественные науки, получил степень доктора физики и в конце концов пошел по стопам отца. В 1899 году он вступил в совет директоров AEG и через шестнадцать лет занял кресло председателя. Однако в промышленности Вальтер не добился особенного успеха. Он был человек высокой культуры, мечтатель, писал книги по социальной теории и экономике. Для миллионера его взгляды на капитализм были удивительны: он считал, что система, основанная лишь на погоне за прибылью, едва ли приведет человечество к процветанию. В 1918 году он стал одним из основателей Немецкой демократической партии: это была левоцентристская группировка, одна из многих в том плавильном котле, который представляла собой политика в годы Веймарской республики. В последние годы взгляды Вальтера Ратенау лишь еще больше полевели.
В 1921 году рейхсканцлер Германии Йозеф Вирт убедил Ратенау вступить в правительство в качестве министра реконструкции. Это была трудная должность: страна никак не могла оправиться от катастрофического поражения в войне и страдала от тяжелых условий Версальского мирного договора. Ратенау хорошо справлялся со своими обязанностями, однако не задержался на посту долго. В следующем году министр иностранных дел Фридрих Розен, заслуженный дипломат и эксперт в персидской поэзии, подал в отставку, устав нести тяжелую ношу. Вирту несколько месяцев приходилось самому исполнять функции министра иностранных дел, и Ратенау был самым очевидным кандидатом на замену. Поколебавшись, он согласился. Его мать страстно противилась этому назначению, считая, что сейчас для этого слишком опасное время. О том, что сын дал согласие, она узнала только из газет. «Вальтер, как ты мог так со мной поступить!» горестно вопрошала она, встретившись с ним за обедом. «Я не мог иначе, мама, отвечал Ратенау. Больше было некому».
Тревоги фрау Ратенау вскоре оправдались. В мае Йозефу Вирту передали, что против новоиспеченного министра иностранных дел готовится заговор. Вирт пригласил Ратенау к себе в кабинет, чтобы предупредить его и настоять на повышенной охране. Услышав такие вести, Ратенау утратил дар речи и долго стоял неподвижно. Вирт после вспоминал, что он «будто уставился в невидимую даль». Наконец Ратенау сделал шаг к Вирту и, положив обе руки ему на плечи, сказал: «Дорогой друг, это вздор. Зачем кому-либо вредить мне!» Но в глубине души Ратенау, скорее всего, знал, что ошибается. Навредить ему желали уйма людей. Он был еврей, миллионер и один из самых приметных членов правительства, которое многие немцы ненавидели и считали нелегитимным. Конечно, Ратенау грозила опасность прежде всего от правых террористов-антисемитов.
Информаторы Вирта не ошиблись. Заговор против Ратенау действительно существовал, и его будущие убийцы были настроены куда более серьезно, чем всякие бахвалы в барах и клубах, которых в то время было предостаточно. В центре заговора стояли двое мужчин, ни одному из которых еще не исполнилось тридцати, однако они уже давно участвовали в выступлениях фрайкоров, полувоенных группировок, которые осложняли жизнь Веймарской республике со дня ее основания. Звали этих двоих Эрвин Керн и Германн Фишер. Оба участвовали в войне и оба не готовы были принимать последствия поражения. Керн служил во флоте в звании лейтенанта, Фишер к концу войны дослужился до ротного командира. В 1920 году он принимал участие в так называемом Капповском путче, неудачном мятеже правых сил в Берлине. Ныне, объединившись и собрав вокруг себя разношерстных союзников, они планировали убить того, кого Керн считал «самым великим из его окружения» Ратенау.
Утром 24 июля 1922 года заговорщики начали действовать. Было около десяти часов, когда они сели в шестиместную машину в переулке у Королевской аллеи в берлинском районе Грюневальд. Они ждали, когда Ратенау медленно проедет мимо в своей машине с открытым верхом: он всегда следовал одним и тем же маршрутом от своего дома до центра города. Завидев машину, заговорщики дождались, пока она минует переулок, и поехали следом. Слегка набрав скорость, машина террористов обогнала Ратенау. Что произошло дальше, видел кирпичник по имени Кришбин. Керн «подался вперед, вытащил длинный пистолет, прижал приклад подмышкой и выстрелил». В машину Ратенау полетела граната, и не успел шофер остановиться, как она взорвалась. Удивительно, но машина практически не пострадала. Медсестра по имени Хелен Кайзер, случайно проходившая мимо, кинулась к машине, чуть взрыв улегся, чтобы помочь умирающему человеку. Как следует из ее показаний, у Ратенау «было сильное кровотечение», но он был еще жив и в сознании.