Сеня, товары, которые наш завод производит, никто потреблять не захочет, засмеялся Найман. Ни наш народ, ни любой другой.
Так начнем производить что-то еще. Что захотят.
Нельзя, объяснил Найман: План. Начцеха не позволит, ему нужно гнать план.
Захочет, успокоил его Каверин. Во-первых, он сдаст план по рублевому обороту; во-вторых, мы заинтересуем его материально. Кроме того, это инициатива правительства: проведем по комсомольской линии.
Скоро оказалось, что проще не производить товары самим. Проще получить под заказ ненужных товаров сырье в виде металла и продать его на сторону, что сокращало время оборота вложенных денег. А время не хотело ждать, оно летело вперед, и вместе с ним улетали возможности, сулившие счастливое будущее. Настоящее больше никого не устраивало.
Каверину эта идея быстро наскучила. Он забрал свои деньги от перепродажи металла и уговорил директора ДК открыть в их здании коммерческий ресторан. Ресторан назывался Соренто с одним р. Почему, не мог объяснить сам Каверин. Кухня в ресторане Соренто была грузинской. Туда не хотелось вернуться.
Захочет, успокоил его Каверин. Во-первых, он сдаст план по рублевому обороту; во-вторых, мы заинтересуем его материально. Кроме того, это инициатива правительства: проведем по комсомольской линии.
Скоро оказалось, что проще не производить товары самим. Проще получить под заказ ненужных товаров сырье в виде металла и продать его на сторону, что сокращало время оборота вложенных денег. А время не хотело ждать, оно летело вперед, и вместе с ним улетали возможности, сулившие счастливое будущее. Настоящее больше никого не устраивало.
Каверину эта идея быстро наскучила. Он забрал свои деньги от перепродажи металла и уговорил директора ДК открыть в их здании коммерческий ресторан. Ресторан назывался Соренто с одним р. Почему, не мог объяснить сам Каверин. Кухня в ресторане Соренто была грузинской. Туда не хотелось вернуться.
Тогда Найман и принял решение: не производить конечную продукцию, а монополизировать два важных металла медь и чугун, основы промышленности. Для этого нужно было скупить оставшиеся бесхозными рудники и заводы по производству металла, что требовало денег. Больших денег.
Он договорился о кредите под фальшивый заказ. На этот кредит Найман закупил в Турции псевдозолотые браслеты для часов и продал их за три цены на Кавказ.
Весь конец 80-х Марк искал товары, на которые был настоящий спрос, покупая их на кредитные деньги под никогда не выполненные заказы. Это продолжалось, пока он не понял, что кредитные деньги, если не съедали полностью, то серьезно уменьшали его прибыль.
Следующий шаг был естественным основать банк. Взять деньги вкладчиков и использовать для торговых операций. Так, в начале 90-х Найман решил организовать Металлбанк.
Каверин московский ресторатор с уже тремя точками в центре дал Найману главный совет:
Марик, люди приносят в банк деньги, оттого что они доверяют. А доверяют они тем, кто знает больше их. Тем, кому открыто неизвестное. Металлбанк хуевое название: в нем нет тайны. Металл в сознании населения не связан с деньгами. Сейчас никто толком не понимает, как делать деньги, но готовы отдать их тем, кто понимает.
Я уже зарегистрировал название. Заказали буквы на фасад золотом на черном.
Золотом на черном хорошо, согласился Каверин. А Металлбанк плохо. Он задумался. Знаешь, убери оба л. Так лучше.
Оба л? не понял Найман.
Да, оба л. Будет Метабанк. Понимаешь, никто не знает, что такое мета, но слово знакомое метаморфоза, метастаза, метафора. А твой банк знает, что такое мета. И знает, как мне дяде Пете заработать деньги. Можно верить и нести.
Семен Каверин оказался прав. Скоро все стали звать банк просто Мета.
Найман знал Семена Каверина с давних времен, но не решался рассказать ему о проекте КВОРУМ, пока не возникла необходимость: Найман не мог согласиться на вторую фазу проекта, как ее видели Покровский, Строков и Гнатюк. Их видение было слишком радикальным, слишком окончательным. Слишком бесчеловечным. Они мыслили как боги, которыми собирались стать. А Марк Найман был не готов стать богом.
Нужен был взгляд со стороны. Нужен был взгляд постороннего человека. И никто в этой ситуации не казался более посторонним, чем Семен Каверин.
Кворум 1.3
Снег тяжелые хлопья, безостановочно сыпавшие с неба мягким, беззвучным кружением, заметал ее следы сразу, и, если оглянуться, казалось, она пролетела, а не прошла по двору. Еще не рассвело, и ранний утренний холод жалил лицо. Воздух плотный от густившегося белого мороза словно идешь сквозь воду. Снег промочил легкие короткие сапоги на тонком высоком каблуке, и Даша то и дело проваливалась в неплотный наст, покрывший дорожку вдоль стоящих в каре домов. Дворники в ее дворе еще не вышли, и, казалось, никогда не выйдут расчистить налетевшую на город снежную беду.
Дома Даша села на диван в большой кухне, подобрав под себя голые ноги, и укрылась пледом: ее обметенные снегом джинсы сушились на батарее в ванной. Она грела замерзшие руки большой чашкой с душистым бергамотовым чаем и не спешила его пить.
Не хочу любить, сказала Даша вслух. Любовь болезнь. Вирус. Антибиотики не помогают.
Упавшие на щеки мокрые волосы пока не просохли от растаявшего в них снега. Даша отпила горячий чай. Поморщилась. Встала и, укутавшись в плед, пошла в спальню одеться.
В маленькой спальне казалось теплее. Хотя из окна дуло: финские стеклопакеты пропускали российский ветер.
Снег за окном перестал идти. Светлый воздух заполнил, залил пространство двора, укутал его и приглушил звуки скребков появившихся дворников. Сквозь расплывчатый туман раннего зимнего утра пробивался желтый свет кухонных окон в доме напротив. Люди вставали и начинали день.
Даша поежилась. Она не хотела начинать день.
В большой гостиной стояли два мольберта и прислоненный к стене широкий пустой квадрат из некрашеного дерева в ее рост. На расстеленном пластике на полу были навалены мотки ниток, ржавая, подобранная на улице, проволока, крупные гайки и куски ломаного металла. Отдельно на краю пластика были сложены руки, ноги и головы детских кукол: некоторые со все еще приклеенными волосами, другие же лишились волос в ходе трудной кукольной жизни. Рядом аккуратно, в определенном порядке лежали разных размеров молотки, гвозди, отвертки, шурупы, найденная у чужого гаража кривая доска в интересных разломах и главный инструмент художника клей COSMO CA-500.200: он клеил все. Раньше при создании композиций Даша не могла приклеить пластик к железу, теперь могла. Приклеивала. Только нужно было работать в резиновых перчатках, иначе кожа сойдет.
Любовь вирус, повторила Даша. Засмеялась: Не хочу заболеть. Хочу заболеть.
В противоположном углу гостиной у жалобно вздыхающей батареи стояла маленькая, тщательно вычищенная клетка. Клетка была пуста. Даша старалась на нее не смотреть.
Она села на пол рядом с разложенными на пластике предметами, которым предстояло воссоздать блуждающий, прячущийся в ее сознании образ, и долго глядела на них. Затем встала, пошла на кухню и принесла пакет с мусором. Надела одноразовые перчатки, развязала пакет и выбрала оттуда морковные очистки и огрызок яблока.
Любовь начинается с мусора.
Даша расположила огрызок в центре деревянного квадрата и залакировала его лаком, предохраняющим от разложения. Приклеила. Затем окрутила пространство вокруг проволокой, придав ей форму сердца с шипами из маленьких скрепок. Выбрала лысую кукольную головку с голубыми незакрывающимися глазами и прибила в левом углу будущего панно. На головку Даша наклеила морковные очистки развевающиеся оранжевые волосы. Залакировала. Отошла.
Пустота квадрата дерева перед ней обрастала деталями, начинала жить смыслом. Пустота квадрата неба за окном девятого этажа оставалась пустотой: на небо никто ничего не прибивал и не наклеивал; лишь, неведомо куда, плыли расползающиеся в клочья облака.
Птицы не летают за моим окном. Даша привыкла говорить сама с собой во время работы. Живу в космосе. Вакуум вокруг.
Она долго работала, оживляя коллаж осколками и обломками когда-то целых предметов, согревая комнату своим дыханием.
В конце Даша воткнула в огрызок яблока посреди проволочного сердца большую тонкую острую щепку, отколотую от старой занозистой доски.
Отошла. Посмотрела.
Получилась примитивистская, статичная, почти детская композиция с ясным сообщением: любовь жуткая вещь. Теперь ее нужно было сделать художественным произведением внести взрослое мастерство, оживить другими смыслами, подтекстом.
Даша закрыла глаза, сожмурилась, затем резко открыла, чтобы проверить впечатление от созданного: можно начинать.
Даша поставила рядом с деревянным квадратом легкую этажерку с круглыми отверстиями для баночек. Некоторые отверстия были пусты: краски закончились, и она не купила новые. Придется обойтись чем есть.
Она принесла три банки с водой, расположила их на высоком табурете с пластиковым, хорошо моющимся сиденьем, разложила кисти. На работе Даша пользовалась синтетическими кистями: удобно, прочно и легко моются. Но не сейчас. Сейчас она хотела работать с натуральными. Ее любимые были колонковые из хвоста колонка, дикого пушного зверька, но хороши только для акварели. По дереву лучше писать акрилом, и потому Даша выбрала щетину: чем гуще краска, тем тверже должен быть волос. Лучшие щетинные кисти изготавливают из волоса китайского борова, вспомнила Даша. Бедный боров, больше у него нет щетины. Да и борова больше нет. Жаль. Бегал бы себе по Китаю.
Она посмотрела на расщепленный кончик кисти и вздохнула:
Ушла, пока он спал. Даже не знаю, как его зовут. Ничего о нем не знаю. А зачем мне знать? И так все ясно. Провела по кончику кисти языком, словно пробовала на вкус.
Даша почувствовала, что согрелась, и утренний темный холод промерзшего за ночь двора, заливавший ее все это время, наконец испарился. Ее заполнило теплое внутреннее дрожание, как обычно перед работой и сексом. Словно внизу живота включили маленький, неровно, нервно работающий мотор. Мотор то гудел, то замирал, и нужно было поймать его ритм и слиться с ним.
Испугалась, что все закончится, как обычно: номер телефона, смешки, обещание встречи. Еще один. Испугалась и ушла. Убежала.