Декстер?.. произнесла Дебора каким-то тихим и сдавленным, хриплым голосом.
Да, действительно. Напоминает Декстера.
Глава 23
Уверен, что Дебора отвела юного любителя грязных волос назад в холл, потому что, когда я снова поднял глаза, она стояла передо мной одна. Несмотря на синюю форму, теперь она совсем не походила на копа. Выглядела Деб озабоченной, как будто не могла решить кричать или плакать, как мамочка, которая узнала, что такой хороший и любимый сыночек по-крупному подставил ее.
Ну? потребовала она, и я согласен у нее был на то повод.
Не то чтобы слишком плохо, сказал я. А ты?
Она пихнула ногой стул. Стул упал.
Черт возьми, Декстер, брось умничать! Скажи мне что-нибудь. Скажи, что это был не ты! Я не произнес ни слова. Ну тогда скажи мне, что это был ты! Просто скажи что-нибудь! Хоть что-нибудь!
Я покачал головой. По правде, сказать мне было нечего, и я снова покачал головой:
Я достаточно уверен, что это не я. То есть я не думаю, что это я.
Даже для меня эти слова звучали так, будто я крепко стою обеими ногами на тропе, ведущей в страну хромых ответов.
Что это значит «достаточно уверен»? продолжала требовать Деб. Значит ли это, что ты не совсем уверен? Что на записи мог быть ты?
Ну Я выдал поистине блестящий и находчивый ответ. Может быть. Не знаю.
А «не знаю» означает, что ты не знаешь, сказать мне или нет, или что ты на самом деле не знаешь, ты ли это на записи?
Я почти уверен, что это не я, Дебора, повторил я. Но я и правда не знаю наверняка. Похоже на меня, так ведь?
Черт! Она еще раз ударила ногой по стулу, и тот с грохотом врезался в стол. Как ты можешь не знать, черт побери?!
Это довольно сложно объяснить.
Попробуй!
Я открыл рот и впервые в жизни ничего не смог сказать. Как будто все вокруг не так уж плохо, а вся сообразительность куда-то ушла.
У меня просто у меня были эти сны, но, Деб, я и правда не знаю, запинаясь, пробормотал я.
Черт! Черт! ЧЕРТ! С каждым словом Дебора пинала стул.
И очень трудно было не согласиться с ее анализом ситуации.
Все мои глупые мазохистские мечтания повернулись ко мне своим блестящим и насмешливым краем. Конечно, это не я как я мог там быть? Разве бы я не знал, если бы это был я? Очевидно, нет, мой дорогой мальчик. Очевидно, ты вообще ничего не знаешь. Потому что наши темные и глубоко сумеречные маленькие мозги рассказывают нам кучу всяких разных историй, которые втекают в реальность и вытекают из нее, а вот видеозаписи не лгут.
Деб начала еще одну серию жестоких атак на стул и вдруг успокоилась. Ее лицо залилось краской, глаза стали похожи на глаза Гарри больше, чем когда-либо.
Хорошо, сказала она. Значит, так.
Она моргнула, сделала паузу, потому что в этот момент до нас обоих дошло, что Деб только что произнесла одну из любимых фраз Гарри.
И всего на секунду Гарри возник в комнате между мной и Деборой, такими разными, и все же его, Гарри, детьми двумя странными побегами его уникального наследия. Стальная осанка вдруг куда-то пропала, и Деб стала выглядеть совершенно по-человечески, я давно такого не видел. Она долго смотрела на меня, потом отвернулась.
Ты мой брат, Декс.
Уверен, это не то, что она на самом деле намеревалась сказать.
Никто тебя не осудит, ответил я.
Черт тебя возьми, ты мой брат! прорычала Деб, и ее свирепость просто поразила меня. Я не знаю, что там было между тобой и отцом. Вы об этом никогда не говорили. Но я знаю, что бы сделал он.
Выдал бы меня, сказал я.
Правильно, кивнула Дебора. Он бы выдал тебя. Что я и собираюсь сделать. Она отвела от меня взгляд, в окно, далеко за горизонт. Мне нужно закончить опрос свидетелей. Оставляю тебя ответственным за определение важности этой улики. Возьми запись домой, на свой компьютер, и разберись, если найдешь, в чем разбираться. А когда я здесь закончу, перед тем как вернуться, чтобы сдать смену, я заеду за ней и послушаю твои объяснения. Она посмотрела на часы. Восемь часов. И если после этого мне придется тебя сдать, я тебя сдам. Деб посмотрела на меня долгим взглядом. Черт возьми, Декстер! тихо сказала она и вышла из комнаты.
Я подошел к окну. Внизу кольцо копов, репортеров и зевак кружилось как водоворот никаких перемен. Вдалеке за стоянкой виднелась скоростная дорога, забитая машинами и грузовиками, мчащимися с предельно разрешенной в Майами скоростью девяносто пять миль в час. А за всем этим в далекой дымке поднимались очертания Майами.
А здесь, на переднем плане, стоит плохо соображающий, оцепенелый Декстер, смотрит в окно на город, который не умеет разговаривать, а если бы и умел, то все равно ничего бы не сказал.
Черт возьми, Декстер!
Не знаю, как долго я смотрел в окно, но вдруг до меня дошло, что там ответов на вопросы не найти. Но они могли быть в компьютере капитана Прыща. Я подошел к столу. У машины есть пишущий дисковод. На верхней полке я нашел коробку чистых компакт-дисков, вставил один в дисковод, скопировал весь файл записи с веб-камеры и вынул диск. Подержал в руке, осмотрел; ему нечего было сказать мне, и тихий смешок, который, как мне показалось, напомнил голос с заднего сиденья, возможно, был плодом моего воображения. Но на всякий случай я стер файл с жесткого диска.
Пока я шел к выходу, дежурные копы из Броуарда ни разу не остановили меня, даже не пытались заговорить, однако мне казалось, что все они смотрят на меня с явным и очень подозрительным безразличием.
Интересно, именно так чувствуешь себя, когда у тебя есть совесть? Я полагал, что никогда этого не узнаю в отличие от бедняжки Деборы, разрываемой на части слишком большим для нее грузом. Меня поразило то, что она предоставила мне решать, существенна ли улика. Очень тонко. Очень в духе Гарри. Это как оставить на столе перед виновным другом заряженный пистолет и уйти, зная, что вина сама нажмет на спусковой крючок и сэкономит городу затраты на расследование. В мире Гарри совесть мужчины не способна ужиться с бесчестьем.
Впрочем, как сам Гарри очень хорошо знал, его мир давно мертв, а у меня нет ни совести, ни стыда, ни чувства вины. Все, что у меня есть, это компакт-диск с несколькими картинками. И конечно, эти картинки имеют еще меньше смысла, чем совесть.
Должно же быть какое-то объяснение, в котором спящий Декстер не раскатывает по Майами на грузовике. Понятно, большинству водителей, кажется, это удается, но они хоть частично бодрствуют, когда садятся за руль и заводят двигатель, не так ли? И вот он я, весь такой светлоглазый, энергичный и собранный, совсем не похожий на парней, рыскающих по городу и убивающих бессознательно. Нет, я парень, который хочет всегда бодрствовать, чтобы не пропустить ни одного мгновения. И дойти до самой последней черты, как было в ту ночь на эстакаде. Я ведь физически не мог бросить голову в собственную машину, не так ли?
Если только я не заставил себя поверить, что могу находиться в двух местах одновременно, в чем, в общем-то, есть смысл: предположим, что единственная альтернатива, которую я могу предложить, это вера в то, что я только думал, что сижу в своей машине и наблюдаю, как кто-то швыряет в нее головой, тогда как на самом деле именно я бросаю голову, и тогда
Нет. Смешно. Я не смог бы уговорить остатки извилин моего некогда гордого мозга поверить в столь сказочную историю. Должно быть какое-то очень простое и логичное объяснение, и я найду его. И, напоминая человека, пытающегося убедить себя, что под кроватью никого нет, я произнес это вслух:
Есть простое и логичное объяснение. А так как никогда не знаешь, кто еще может тебя услышать, добавил: И под кроватью никого нет.
И снова единственным ответом было многозначительное молчание Темного Пассажира.
Несмотря на обычную задорную кровожадность водителей, по дороге домой ответов я не нашел. Или, если быть честным до конца, не нашел ответов, в которых был бы смысл. Глупых-то ответов имелась целая куча. Но все они вращались вокруг одной и той же центральной предпосылки, гласившей, что не все так хорошо в черепной коробке нашего любимого монстра, и с этим мне трудно было согласиться. Возможно, дело в том, что я не ощущал себя более безумным, чем бывало раньше. Я не заметил уменьшения объема серого вещества; кажется, мыслительная деятельность не замедлилась, не стала странной; пока я еще не вел разговоров с невидимыми приятелями, о существовании которых мне хорошо известно.
Разве что во сне, но можно ли это серьезно рассматривать? Ведь во сне все мы сумасшедшие, не так ли? Что такое, в конце концов, сон, если не процесс, посредством которого мы сваливаем свое безумие в темную яму подсознания, а потом выходим с другой стороны, готовые позавтракать овсянкой, а не детьми соседа?
Если не считать снов, которые мне снятся, во всем есть смысл: кто-то другой бросил в меня голову на эстакаде, оставил у меня в квартире Барби, уложил все тела в таком интригующем порядке. Кто-то еще, не я. Кто-то другой, а не милый темный Декстер. И этот кто-то наконец пойман, прямо здесь, в кадрах на компакт-диске. И я просмотрю эти кадры и докажу раз и навсегда, что что, похоже, как будто убийцей мог быть я?..
Хорошо, Декстер. Очень хорошо. Я говорил тебе, что есть логическое объяснение. Кто-то еще, который на самом деле я сам. Отлично. В этом масса смысла, не правда ли?
Я добрался до дома и осторожно заглянул в квартиру. Кажется, тут никто меня не ждал. Конечно, а разве есть причина, чтобы было иначе? И все же мысль о том, что дьявол, терроризирующий мегаполис, на самом деле знает, где я живу, несколько тревожила меня. Он доказал, что является тем типом монстра, который способен на все, он даже может зайти сюда в любое время и оставить еще несколько фрагментов кукольных тел. Особенно если он это я.
Чего на самом деле быть не может. Разумеется, нет. Запись на диске покажет какое-нибудь очень маленькое свидетельство того, что сходство чистое совпадение, и тот факт, что я так странно чувствую эти убийства тоже совпадение, нет сомнения. Да, налицо явно целая серия совершенно логичных, чудовищных совпадений. Может, пригласить людей из Книги рекордов Гиннесса? Интересно, как будет номинироваться мировой рекорд по неуверенности в совершении серии убийств?
Я поставил диск Филипа Гласса и сел в кресло. Музыка размешала пустоту внутри меня, и через несколько минут что-то похожее на мое обычное спокойствие и ледяную логику наконец вернулось. Я подошел к компьютеру и включил его. Вставил компакт-диск в дисковод и начал просматривать запись. Я увеличивал изображение, уменьшал, делал все, что умел, пытаясь добиться более четкого изображения. Я пробовал приемы, о которых только слышал, варианты, которые придумывал спонтанно, и все без толку. Прошло довольно много времени, а я так и не сдвинулся с места. Просто неоткуда было взять разрешение, достаточное, чтобы лицо человека стало различимым. Но я все смотрел и смотрел на эти картинки. Поворачивал их под разными углами. Распечатывал их и рассматривал на свет. Словом, я сделал все, что может сделать нормальный человек. И хотя мне импонировала имитация меня самого, я так ничего и не обнаружил, кроме того, что человек в кадре похож на меня.