Вспоминаю, как мы с теткой встретили Кирилла Успенского в многолюдном ресторане на улице Воинова и она укоризненно сказала ему: «Кирилл, почему вы такой небритый?» в ответ на что Успенский громогласно воскликнул: «Советская власть не заслужила, чтобы я брился!»
Вспоминаю, как мы с теткой встретили Кирилла Успенского в многолюдном ресторане на улице Воинова и она укоризненно сказала ему: «Кирилл, почему вы такой небритый?» в ответ на что Успенский громогласно воскликнул: «Советская власть не заслужила, чтобы я брился!»
Политическая активность и небрежный внешний вид привели к тому, что он получил пять лет. В заключении он увлекся собиранием лагерного фольклора, которое и стало главным делом его жизни. В 1978 году он эмигрировал в США, где сумел удачно устроиться. Косцинский получил университетский грант на издание словаря ненормативной лексики. При этом он намеренно саботировал работу по изданию, чтобы сохранить выплаты по гранту.
Трудно представить искренний интерес Косцинского к роману «Зрелища», исключительно текст которого он обсуждал весь вечер. Хотя, как известно, «широк русский человек».
Вернемся к вопросу: зачем нужно было приглашать Довлатова в эфемерное «писательское» сообщество, которое не собиралось как-то проявить себя в литературном пространстве? Снова вернусь к интервью с Ириной Вахтиной журналу «Сумерки»:
Какое отношение к «Горожанам» имел С.Довлатов?
Он пришел самым последним. Причем по одному высказыванию Довлатова, как только он вошел в эту группу «Горожане», тут-то все и развалилось. Это фраза такая емкая, впечатляющая. Почему развалилась с его приходом, не могу сказать, но дело в том, что уже сгущались тучи над Марамзиным и его вот-вот должны были взять. У него уже, кстати, был обыск.
Внятного ответа нет. Есть косвенные свидетельства, которые можно принять во внимание. Есть ощущение, что «Горожане», вернее, их лидеры Вахтин и Ефимов, решили «поднять ставки». Каким образом это могло произойти? Можно предположить, что камерная ситуация с проталкиванием сборника могла перерасти рамки издательского проекта. «Горожане» поверх издательства, редакторов, цензуры обращаются непосредственно к читателю. Тогда есть смысл набрать авторов для числа, «укрупниться».
Для многих знатоков отечественной литературы напрашивается аналогия с «Метрополем». Напомню его историю. В конце 1978 года группа писателей собрала корпус текстов и представила их под одной обложкой как альманах «Метрополь». Инициаторами выступили Василий Аксенов, Виктор Ерофеев и Евгений Попов. Из известных авторов в альманахе приняли участие Белла Ахмадулина, Андрей Битов, Андрей Вознесенский, Фазиль Искандер. Часть приглашенных именитых литераторов отказалась участвовать в проекте. После колебаний и предварительного согласия изменил решение Булат Окуджава. Юрий Трифонов сказал «нет» сразу, объяснив, что он борется с цензурой с помощью издания своих собственных книг. Другая часть авторов «Метрополя» к тому времени уже обладала именами, но получила известность в несколько других сферах. Например, Юз Алешковский, Владимир Высоцкий, Фридрих Горенштейн, Генрих Сапгир. Детский писатель, актер и бард, сценарист, детский поэт открыли новые грани своего творчества. Наконец, третья группа малоизвестные авторы: Юрий Карабчиевский, Юрий Кублановский, Петр Кожевников.
Представленные в альманахе тексты обладали различной степенью непроходимости в официальной печати. Например, Белла Ахмадулина на страницах «Метрополя» предстала как прозаик. Ее сочинение «Много собак и собака» наносит удар не по советской власти или социалистическому реализму, а по претензии большого поэта стать автором хоть какой-то прозы:
Комната, одолженная Шелапутовым у расточительной судьбы, одинокая в задней части дома, имела независимый вход: гористую ржаво-каменную лестницу, с вершины которой он сейчас озирал изменившуюся окрестность. С развязным преувеличением постоялец мог считать своими отдельную часть сада, заляпанного приторными дребезгами хурмы, калитку, ведущую в море, ну, и море, чья вчерашняя рассеянная бесплотная лазурь к утру затвердела в непреклонную мускулистую материю.
Если отбросить все округло-вежливые, ускользающие от однозначности определения, то следует спокойно и честно сказать, что перед нами классическая графомания:
Шелапутов обнял разрушенную колонну, вслушиваясь лбом в шершавый мрамор.
В общем, при желании текст можно было назвать смелым экспериментом, поиском новых горизонтов. Евгений Евтушенко еще один «голос эпохи» практически в это же время публикует роман «Ягодные места» такой же по качеству пример стихийного словоизвержения. Он спокойно вышел в двух номерах журнала «Москва», отдельным выпуском в «Роман-газете». Все посмеялись и быстро забыли о шедевре.
К явно непроходным текстам можно отнести рассказы Виктора Ерофеева. В первом «Ядреной фене» чтец-декламатор исследует казенные сортиры, пытаясь через надписи и граффити проникнуть в сокровенные тайны бытия.
Дверь цвела. Здесь было все: советы, рационализаторские предложения, похрюкивания, вопли вздыбившейся плоти, элегические остроты, предостережения и угрозы, мрачная и смачная инвектива в адрес Леночки Сальниковой (не сердись, Лена!), отрывки, здравницы, автографы с датами и городами, намеки на толстые обстоятельства, истошные призывы и совершеннейшая дичь.
Пресноватое, несмотря на потенциальную запашистость, блюдо разбавляется щепоткой абсурдизма:
Отчего это у вас такой мягкий живот? поинтересовался он.
Ах, пустяки!
Нет, все-таки Хотелось бы знать.
Вы меня смущаете. Слезы брызнули. Нина Львовна отворотилась.
Нет, все-таки, а?
От клизмы она разрыдалась. Вы гадкий.
Чтец подумал и сошел с живота.
«Трехглавое чудовище» смесь политико-эротического треша. Игорь, главный герой, преподает философию в одном из вузов. Он участвует в институтских интригах, которые, впрочем, не угрожают благополучию Игоря, так как он удачно женился на дочери крупного партийного работника. Дерзкие зарисовки вольготной жизни партноменклатуры: игра на бильярде, пожирание клубники с коньяком. Но житейская устроенность не удовлетворяет героя. Удовлетворить его может сексуальная Надя студентка. Теперь не менее дерзкая эротика:
Он наклонился и, лаская, целовал ее маленькие груди с набухшими сосками, потом живот, языком щекотал пупок и гладил, гладил руками упругие нежные ягодицы; он спрятал лицо между ее бедер: дурманящая теплота, невыносимое наслаждение, до стона, до обморока и она впилась! не больно ничуть! ему в волосы и вздрагивала от ласк он застонал, с мукой оторвавшись от нее, и стал, не помня себя, срывать с себя одежду, словно она вспыхнула на нем факелом и они, голые, жаждущие утолиться друг другом, свалились на диван, обвиваясь ногами, руками, не отрывая губ от губ и сладкая судорога пробежала по ее чувствительному телу: она тихо ойкнула.
Расчет ясен ойкнуть должен и читатель, узрев ерофеевское чудовище. Ну а соответствующие инстанции и органы обязаны отреагировать. Естественно, что подобные тексты делали «Метрополь» заведомо непроходным. Организаторы предусмотрели невозможность сепарации, когда отдельные «безопасные» тексты извлекались из корпуса альманаха. Аннотация «Метрополя»: «Альманах Метрополь выпущен в виде рукописи. Может быть издан типографским способом только в данном составе. Никакие добавления и купюры не разрешаются». В наше время прекрасно видно, что свобода творческого самовыражения была всего лишь декларацией. Цель совсем иная громкая, намеренная скандальная акция с политическим звучанием. Авторы приглашались с расчетом увеличить состав не только качественно, но и количественно. Уже в другое время тот же Ерофеев говорит о том, что организаторы «Метрополя» не предполагали печатать альманах за границей:
Позже нас обвиняли в том, что мы задумали «Метрополь» с тем, чтобы его опубликовать на Западе. Это фактически неверно. Мы отослали через знакомых, которые с огромным риском для себя взялись вывезти альманах за границу, два экземпляра во Францию и Америку, но не для того, чтобы печатать, а на сохранение, и в этом оказались предусмотрительны. Когда же случился большой скандал и наши планы напечатать «Метрополь» в стране окончательно рухнули, авторы дали согласие на публикацию альманаха на русском языке в американском издательстве «Ардис».
Согласиться с подобным утверждением невозможно, слишком наивными хотят казаться вдохновители проекта. Другое дело, что не все авторы «Метрополя» имели внятное представление о его целях. Кого-то пригласили просто участвовать в неподцензурном издании Быть рядом с Аксеновым или Вознесенским, пусть и на страницах неофициального издания такое, конечно, соблазняло молодого автора. Если продолжить тему прельщения, то приходит на ум классическое библейское высказывание о соблазнении малых мира сего.
Хорошо известен Довлатову один из «метропольцев», который как раз был одним из «малых». Даже не просто хорошо Им стал Борис Вахтин. И снова интервью вдовы писателя журналу «Сумерки»:
Борису позвонил Вася Аксенов и сказал, что вот у нас возникла такая замечательная идея собрать сборник, мы будем его толкать, пробивать, давайте ваших ленинградцев. Аксенов был в Союзе, но думал ли он уже об отъезде, я не знаю. Борис организовал ленинградскую группу.
Хорошо известен Довлатову один из «метропольцев», который как раз был одним из «малых». Даже не просто хорошо Им стал Борис Вахтин. И снова интервью вдовы писателя журналу «Сумерки»:
Борису позвонил Вася Аксенов и сказал, что вот у нас возникла такая замечательная идея собрать сборник, мы будем его толкать, пробивать, давайте ваших ленинградцев. Аксенов был в Союзе, но думал ли он уже об отъезде, я не знаю. Борис организовал ленинградскую группу.
«Группа», мягко говоря, не отличалась солидностью. В нее, помимо самого «организатора», входил только молодой прозаик Петр Кожевников, который до этого нигде не печатался. В общем-то, это свидетельствует о падении авторитета Вахтина, который не сумел «подтянуть» перспективные кадры. В альманахе Вахтин представлен повестью «Дубленка», которая уже упоминалась. Повесть переписанный Гоголь с солидными добавлениями из Булгакова. Филармон Иванович Онушкин мелкий чиновник («инструктор») из литературно-театрального ведомства, переживает личный кризис. От него ушла жена, зато время от времени захаживает поэтесса Лиза, которая пытается пробить свое творчество с помощью легкого флирта. Герой и Лиза отправляются в театр. И там, в храме искусства, Филармон Иванович испытывает катарсис: