Вот гады, все почки отбили!
Сейчас, Андрей Васильевич! высоко задирая ноги, Безсонов побежал к колодцу. «Да мальчишка давно замерз!» донесся до Безсонова Генкин голос. Женька машинально обернулся: Генка, подбросив на спине мешок, понес его к машине. Вот козел!
На колодезный валок была намотана ржавая цепь, заканчивающаяся старым помятым ведром. Увидев ведро и тонкий пар, поднимавшийся над срубом колодца, Женька, еще не добежав до него, понял, что искать надо не здесь. Заглянув в колодец, он разглядел в сырой глубине черный, дышащий стужей квадрат. Холодное солнце зажгло один его угол там блестела живая вода.
«Динамо», вздохнул Женька и, крутанув ручку, отправил ведро вниз. Раздался мягкий, словно виноватый шепот ребенка, всплеск воды.
Что там? крикнул Шубин.
Ничего! Вода! Безсонов развел руками и быстро пошел обратно. Он усиленно вспоминал запись, которую «лесные братья» крутили на мониторе: колодец (ведра на нем Женька не помнил), черный высохший (как казалось при просмотре) шурф, чумазое лицо мальчика Чумазое. Есть!
Андрей Васильевич, я догадываюсь, где нужно искать вашего сына. Бежим в дом!
Возле крыльца бабка Тэтяна из крошечного тазика умывала Тараса. Хлопец сидел на низком табурете и тихо скулил. При появлении Женьки и Шубина он замолчал и повернул голову в их сторону. На Женьку смотрели кровоточащие слепые глазницы. «Боже, это же я сделал!» пронеслось в сознании Безсонова, отразившись болью в висках.
Бабусю, чи цэ воны?.. Падлюки!! Тарас вскочил, выбив тазик из рук старухи, и, хрипло вопя, швырнул табурет. Тот пролетел в метре от Шубина.
Уважаемая, нам нужно в дом, сказал Шубин.
Чего вы там забыли? недовольно буркнула старуха.
Я ищу своего сына. Я должен обыскать этот дом!
Старуха, опустив голову, промолчала. Тарас, вытянув вперед руки, шагнул было к Шубину, но споткнулся обо что-то и тяжело рухнул лицом в снег.
Падлюки! Хай вам грэць!
7
Пройдя темные сени, полные немых сумерек и незнакомых запахов, нырнув под штопаную холстину, которой был завешен вход, Безсонов оказался в большой комнате.
Не жарко тут, поежился шедший первым Шубин. Хоть и печь вон какая громадная!.. Вчера меня отдубасили здесь на славу! невесело пошутил он.
Печь, занимавшая, наверное, четвертую часть комнаты, находилась напротив входа. Слева от порога струило молочный свет расписанное морозными узорами окно, справа темнел громоздкий древний буфет с разбитым стеклом.
Но дымом пахнет А вы видели, чтобы из трубы дым шел? подумав, спросил Безсонов.
Нет. А вы?
И я нет Ага, зато я вижу буржуйку! Женька обошел буфет и заглянул за край, ближний к печи и невидимый с порога. Возле небольшой, с тумбочку, буржуйки была сложена горка душистых поленцев и щеп, к ним прислонена старая кованая кочерга. Сбоку из буржуйки под прямым углом выходила жестяная труба. Она была короткой, не больше метра, из нее вился тонкий дымок. Он, как чья-то безымянная душа, поднимался к потолку и там исчезал в отверстии размером с хороший мужской кулак, грубо вырубленном в стене. «Вот откуда тянет холодом», подумал Безсонов. Он потрогал бок буржуйки он был горячим, открыл дверцу с литыми узорами на него сверкнули уютным огнем угли. Потом Женька перевел взгляд на печь, коснулся ее стенки: «Холодная!» И вдруг, неожиданно даже для самого себя, рванул заслонку. Из печи раздался испуганный детский вскрик.
Сынок!! Шубин бросился к печи.
Папа! отозвался слабый мальчишеский голосок, и на свет показалось чумазое худенькое личико. Папа, ты нашел меня!
Шубин схватил сына в объятия, он то осыпал его голову поцелуями, то крепко прижимал к груди. Безсонов почувствовал, как наворачиваются слезы, и отвернулся.
Нашли его все-таки, мальчишечку-горемыку! на пороге стояла бабка Тэтяна. В руках у нее был знакомый чугунок. Я знала, что так будет.
Что же вы не помогли? стараясь сдерживать поднимавшуюся в душе ненависть к этой старой несчастной женщине, спросил Безсонов.
На все воля Господня.
Когда-то сгорела ваша мать. Это тоже была воля Господня или, может, виной тому ваша преступная, порочная душонка?
Что же вы не помогли? стараясь сдерживать поднимавшуюся в душе ненависть к этой старой несчастной женщине, спросил Безсонов.
На все воля Господня.
Когда-то сгорела ваша мать. Это тоже была воля Господня или, может, виной тому ваша преступная, порочная душонка?
И душа моя в руках Господа нашего! Соткана на веретене его небесном. Как пример греха и поступков непотребных! назидательным тоном произнесла старуха. Выдвинув из буфета доску и таким образом соорудив импровизированный столик, она поставила на него чугунок и направилась к выходу.
Сейчас сахару принесу. Кукуруза без сахара как любовь без греха.
Это ж надо кукуруза в Рождество! снова восхитился Безсонов. Шубин молчал. Он целовал, целовал сына и, что-то тихо шепча, гладил его спутанные, слипшиеся волосы.
Дядя, дайте мне кукурузку, глядя на Безсонова, попросил Сережа. Женька выхватил из еще горячего бульона золотистый початок и протянул его ребенку: Держи, малыш!
Стой! А вдруг она отравлена? Шубин перехватил Женькину руку.
Перестаньте, Андрей Васильевич, кабы старуха хотела давно бы нас на тот свет отправила!
Да, вы правы. Простите, почему-то извинился Шубин и отдал сыну кукурузу. Ешь, сынок, и мы поедем домой.
Безсонов прошелся по комнате, рассматривая потрескавшиеся от старости, изъеденные какими-то насекомыми бревенчатые стены. Они были побелены в светло-синий цвет. Когда-то синева стен, наверное, была чиста и свежа, как небесная лазурь, сейчас в одних местах она поблекла, в других потемнела, покрывшись грязными пятнами. Стены тут и там были увешаны пучками сухой травы, золотыми косами цибули, связками носатого красного перца и крутобокого чеснока.
Слева от окна, привязанный к бечевке, висел радиоприемник «Филипс», на нем, за рыжим огарком свечи в самодельном подсвечнике, поместилась малюсенькая иконка. Под иконкой стоял детский гроб, крышка на нем была сдвинута в сторону, сквозь щель блестела пустая бутылка из-под шампанского. Безсонов включил приемник, он тут же ожил, настроенный на одну из сумских FM-станций. Из динамика ворвалась в дом песенка, воскрешенная известной поющей парой: «Ты сказала: Поверь, долгий путь нельзя пройти без потерь».
Безсонова заинтересовал старый буфет. Сверху на нем, одинокая и неживая, замерла елочка из крашеных спичек. Множество осколков стекла валялось на липком полу рядом с буфетом.
Похоже, недавно разбили, предположил Безсонов.
Вчера, когда я ударил Ульяна по лицу. Старик отлетел и разбил плечом стекло, сказал Шубин.
Па, я слышал, как тебя били. Мне было так страшно! Я хотел отомстить за тебя! воскликнул Сережа.
Женька наугад открыл одну из четырех дверец буфета с сохранившимся мутноватым, как водка с лимонным соком, стеклом и наткнулся на старую выцветшую фотокарточку. На черно-белом фото замерли трое подростков двое мальчишек и девочка лет десяти-двенадцати. Она на полголовы была выше пацанов. Волосы у одного из них были белые-белые, как шапка одуванчика. Мальчишка сложил руки лодочкой, в них уткнулся мордочкой (видимо, что-то ел из них) маленький белый козленок с черным пятном на боку. Повинуясь необъяснимому порыву, Безсонов спрятал карточку во внутренний карман куртки. Потом подошел к буржуйке, подбросил в нее поленцев, поворошил их кочергой и минуту смотрел на оживший беспокойный огонь. Из трубы густо повалил дым, какая-то часть его таяла в дыре под потолком, другая заполняла комнату. Сережа закашлял.
Андрей Васильевич, чего мы ждем? забеспокоился Женька. Надо поторопиться, иначе
Да-да, надо спешить, согласился Шубин. Счастливое оцепенение, овладевшее им в тот момент, когда он увидел сына, прошло. Лицо его вновь приняло деловито-суровое выражение. Пойдем, сынок, а то сейчас придет баба-яга
Словно дожидаясь этих шубинских слов, в комнату вошла старуха. Она внесла миску с белоснежной горкой сахара.
Не пойду, неожиданно заупрямился мальчик. Я есть хочу!.. Баба Таня, я еще хочу кукурузки!
Бабка Тэтяна улыбнулась виноватой улыбкой, щедро обмакнула в сахар золотой початок и молвила нежно:
Вот, Сереженька, тебе сладкая кукурузка! На дворе мороз крепкий трещит, за щеки хватает, а кукурузка сама на языке тает. Сумела я ее сохранить мягкой и душистой, как редкие старики сохраняют свою душу юной да отзывчивой. Тебе по вкусу, Сереженька? Ну кушай на здоровье! Теперь ты
В сенях раздался шум, холстина, прикрывавшая вход, взметнулась как от внезапного сквозняка, и в комнату, дико размахивая топором, ввалился разъяренный Тарас. Глаза его (точнее, то, что осталось от них) были завязаны белым вафельным полотенцем, на нем, будто линии жизни на бледной ладони, растекались алые разводы.
Ну шо, собаки тру слыви? Без ок мэнэ залышилы, так мрийитэ, шо я вас нэ зачиплю?!.. Я вас, падлюк, сэрцэм видчую й пошматую всих до одного!..
Тарас еще долго выкрикивал проклятия, упрямо стараясь кого-нибудь зацепить топором. Все молчали, оцепенев и следя за взмахами топора.
Дяденька, вы в такие жмурки играете? вдруг спросил Сережа. Как вы будете меня ловить? У вас же руки заняты!
У-у-у! зарычал хлопец и слепо кинулся на голос. Старуха кинулась ему под ноги, заслонив на долю секунды собой мальчишку. В следующую секунду на нее обрушился топор. Истошный детский крик взрывным эхом потряс хату: «Баба Таня!!» Шубин резко развернул за плечи сына и прижал к себе. Безсонов ощутил холодную пустоту в руках ружье-то он оставил на чердаке! но не растерялся: мигом подхватил с пола кочергу и со всей силы въехал Тарасу в правое ухо. Хлопец вздрогнул, покачнулся, как только что срубленное дерево на лесоповале, и грузно повалился на старуху. Женька пару секунд смотрел, как Тарас неподвижно распластался на бабке Тэтяне, потом нагнулся, порываясь скинуть с нее тяжелое тело парня, но замер рядом с головой старухи растекалось акварельная лужица крови.
Ей уже ничем не поможешь, сказал Шубин. Пошли. Нужно торопиться. Вот-вот вернутся «лесные братья».
Увидев согбенного под тяжестью мешка Генку, Безсонов пришел в ярость. Он слетал на чердак, схватил ружье, минуты две, злясь на самого себя, искал сумку с патронами, зарядил первыми попавшимися под руку, потом, едва не сорвавшись с лестницы, спустился.