Вы полагаете, после всего, что Рассу пришлось пережить за последний год, ему пойдет на пользу переезд в другой город, перевод в новую школу, расставание со всеми, кого он знает?
Джим хмурится, поднимает кружку с пивом и рассматривает ее на свет, словно ищет ответ на вопрос, а потом делает глоток.
Он связался с плохой компанией. Школьный психолог говорит, что он прогуливает уроки и учится из рук вон плохо.
С плохой компанией он может связаться в любой школе.
Точно, соглашается Джим, оборачиваясь и разглядывая стайку проходящих мимо нас девиц. Так какая разница?
Джим, он страдает. Он все еще оплакивает Хейли, ему нужно смириться с ее гибелью. Если вы увезете его во Флориду, это лишь добавит ему причин для злости. Разве вы с Энджи не можете чуть-чуть подождать? Через несколько лет он поступит в колледж, и вы сможете уехать.
Мы и так уже отложили отъезд из-за Расса. Мы собирались поехать еще в том году. Все было решено. Но потом умерла Хейли
Какая досада.
Я крепко сжимаю кружку, жалея, что не способен расколошматить ее о голову Джима. Вероятно, он забил бы меня до смерти своими кулачищами, а потом подал на мой труп в суд. Чертовы адвокаты.
Джим примирительно поднимает руки.
Мы и так уже отложили отъезд из-за Расса. Мы собирались поехать еще в том году. Все было решено. Но потом умерла Хейли
Какая досада.
Я крепко сжимаю кружку, жалея, что не способен расколошматить ее о голову Джима. Вероятно, он забил бы меня до смерти своими кулачищами, а потом подал на мой труп в суд. Чертовы адвокаты.
Джим примирительно поднимает руки.
Ладно, я не так выразился. Я имел в виду, что так как Хейли умерла и я принял опеку над Рассом нам с Энджи было нелегко свыкнуться с такой переменой.
А каково бы вам было, если бы ваша мать погибла в авиакатастрофе? Как быстро вы свыклись бы с этой переменой?
Джим опускает голову и делает глубокий глоток пива; когда он поднимает голову, я вижу у него на кончике носа пятнышко пивной пены.
Не надо читать мне мораль, Дуг. Хейли годами настраивала мальчика против меня, и вы это знаете. Думаете, так просто взять к себе в дом, к своей жене и сыну ребенка, который привык тебя ненавидеть? Мой первый брак распался из-за меня, и знаете что: я не хочу, чтобы и второй развалился по моей милости.
Поэтому вам наплевать на Расса.
Разумеется, это не так. Но Энджи для меня тоже кое-что значит. Он делает глубокий глоток. Я все-таки не подлец.
Ну нет. Вы, черт подери, герой.
Джим с грохотом опускает кружку с пивом на стол, он так сильно сжимает ручку, что у него белеют костяшки пальцев. Лицо багровеет от ярости, от прежней маски вежливости не осталось и следа.
Послушай, ты, говнюк, угрожающе произносит он низким голосом. Я делаю скидку на твое горе, но ты начинаешь действовать мне на нервы. Я с Хейли немало дерьма хлебнул и не собираюсь терпеть взбрыки всякой срани вроде тебя. Я люблю Расса, но хочешь не хочешь, у меня есть жена и еще один сын, о которых я должен заботиться, а с Рассом куча проблем, которые не должны их касаться. Ты ни черта не знаешь о моей жизни, ты просто приперся сюда, и черт меня подери, если я позволю тебе меня судить. Ты не член этой семьи, ты лишь жалкий ее обломок, не пришей кобыле хвост, ты до сих пор болтаешься у нас под ногами только потому, что еще не решил, куда податься.
Мы пристально смотрим друг на друга через стол, и я вижу неприкрытую ненависть, которая, словно дикий зверь в клетке, бешено бьется в его глазах. Я два года жил с женщиной, которую он некогда любил, и с его ребенком, в доме, который купил он. Джим променял семью на секс, а потом секс променял на другую семью, которую, как мне иногда кажется, он не очень-то любит. Пока Хейли была жива, у Джима хватало наглости думать, будто единственное, что мешает ему вернуться к прежней, лучшей жизни, мужик, который каким-то образом занял его место. И это не просто моя догадка: я сужу об этом по длинным пьяным сообщениям, которые Джим время от времени посреди ночи оставлял на нашем автоответчике, слезно умоляя Хейли ему позвонить.
Я не осуждаю вас, Джим.
Черта с два.
Дело не в вас и не во мне, поясняю я. Я думаю о том, что будет лучше для Расса.
Джим смотрит на меня долгим взглядом.
Если вы думаете, что это так просто, почему же вы тогда не возьмете его?
Что?
Джим пожимает плечами.
Пусть живет у вас и проблема решена.
Он не мой сын.
А мог бы им быть.
Он откидывается на стуле и допивает пиво, тут же доливая себе из кувшина.
Как вы думаете, чего бы хотела Хейли?
Дело не в этом.
Разве?
Меня можно в расчет не принимать. Как вы и сказали, я лишь обломок.
А вы сказали, мы здесь обсуждаем, что будет лучше для Расса, самодовольно ухмыляется Джим. Похоже, мы оба несем чушь, да?
Ради всего святого, он ваш сын! Вы не можете вот так просто его отдать.
Джим откидывается на спинку стула, закидывает руки за голову и напрягает бицепсы, чтобы понравиться дамам.
Энджи несчастна, Расс тоже несчастен, говорит он. Моя задача сделать их обоих счастливыми, и, как мне кажется, есть лишь один выход из ситуации: ваша помощь. Я знаю, что только лишний раз подтвержу всеобщее мнение обо мне как об отвратительном отце, но в конце концов главное чтобы сыну было хорошо, и неважно, как это выглядит в чужих глаза, правда?
Вы полагаете, что отдать сына в чужие руки благородный поступок?
Я не отдаю его. Я просто даю ему свободу.
Я смотрю на Джима в мокрой от пота рубашке-поло, уверенного в том, что он одержал победу, и думаю о Хейли, о том, как широко распахивались ее глаза, когда она рассказывала мне о Рассе и о том, что она изо всех сил старалась быть хорошей матерью. Я вспоминаю, как Расс плакал на надгробии Хейли, я представляю себе, как он лежал в промозглом подвале у Джима дома и слушал, как Джим трахает Энджи. Я думаю о том, как я одинок: одиночество, точно раковая опухоль, опутывает мое нутро. У меня в голове раздается голос Клэр, но я уверен, что слышу, как говорю это сам:
Да.
В каком смысле «да»?
Просто согласись.
В смысле, я согласен. Пусть живет со мной. Я его заберу.
Если Джим и удивился, то ничем этого не выказал. Он просто произносит: «Ладно», и протягивает мне через стол руку для рукопожатия, как будто только что продал мне машину. Сам не понимая почему, я пожимаю ему руку, идиотски улыбаясь.
Расс может приезжать к нам в Боку на каникулы, предлагает Джим.
Он будет счастлив это услышать.
Вот и отлично, заключает Джим, поднимаясь на ноги. Расс поживет с нами до января, пока мы не уедем. Может, если он узнает, что ему уже не надо ехать с нами, он успокоится и повеселеет, получше сойдется с Энджи и своим братиком.
Звучит неплохо, соглашаюсь я.
Ладно, подытоживает Джим, протянув руку и похлопав меня по плечу. Хорошо поговорили.
А потом он уходит, протискиваясь сквозь толпу, чтобы скорей добраться домой и сообщить Энджи хорошую новость. Наверняка он рассчитывает, что за это сегодня ночью она будет с ним особенно ласкова.
После его ухода я долго сижу в баре, уставясь в пространство и не обращая внимания на людей вокруг меня, я провожу языком по гладкому краю кружки с пивом. В музыкальном автомате играет старая песня Билли Джоэла: мне снова пятнадцать, и я только что разбил угнанный «мерседес». Я прикусил язык и чувствую вкус крови в горле, у меня кружится голова. Я вижу, как ко мне, словно в замедленной съемке, подбегают копы, и в который раз удивляюсь: как же я ухитряюсь вляпаться во все эти передряги?
Глава 21
Спустя много лет после того, как грядущий ледниковый период погубит эту цивилизацию, археологи откопают центр Нью-Рэдфорда, и первым, во что ударят их лопаты, будет гигантская чашка кофе «Старбакс» из фибергласа, возвышающаяся над торговым центром на Бродвее, словно воздушный шар на параде по случаю Дня благодарения. Это, несомненно, самая высокая конструкция на улице, она уступает по величине только башне с часами над начальной школой в трех километрах отсюда. Изучив, как город разрастается концентрическими кругами от Бродвея, археологи, может статься, придут к выводу, что «Старбакс» был храмом, а кофе нашим богом. Но, как и в Бога, я не верю в кофе. Мне наплевать, что его ароматизируют, варят на пару, добавляют карамель, заправляют взбитыми сливками или делают пенку. Кофе разъедает стенки желудка, приводит к одышке и сдирает кожу с нервов, оставляя их раздраженными и беззащитными. Исследователям пока еще не удалось доказать, что «Старбакс» вызывает рак, но судебные иски не за горами. Я в этом уверен.
Проблема с центром Нью-Рэдфорда в том, что он не так-то велик. Из-за маниакального стремления муниципалитета сохранить в городе сельскую атмосферу ближайший деловой район находится в пяти с половиной километрах к югу, где Бродвей становится Южным Бродвеем, а Нью-Рэдфорд просто старым Рэдфордом. Но в Нью-Рэдфорде на Бродвее есть только один торговый квартал: «Пицца Антонелли», «Си-Ви-Эс», несколько на удивление заурядных ресторанов, семейный магазинчик канцелярских товаров, офисы двух конкурирующих городских агентств недвижимости, расположенных по соседству друг с другом, парикмахерская «Ривьера», салон маникюра «Розовые лепестки» и лавка «Мамочкино домашнее мороженое». За углом, на Роринг-Крик-роуд, находятся «Супер Стоп & Шоп» и видеосалон «Блокбастер». Кучка инвесторов хотела выкупить часть парковки «Стоп & Шоп», чтобы построить здесь пассаж, но совет по городскому зонированию подрезал им крылышки, точно так же, как раньше угробил планы «Икеи», магазина «Все для спальни и ванной», и поставил крест на расширении городской синагоги. Как и во всех зажиточных пригородах, здесь главное, чтобы все оставалось по-прежнему, не развивалось и не росло.
Следовательно, практически невозможно пройти по центру Нью-Рэдфорда, не наткнувшись на какого-нибудь знакомого. Потому что так или иначе приходится идти мимо «Старбакса», и всегда кто-то из знакомых входит или выходит из кафе. До гибели Хейли я об этом как-то не задумывался, поэтому обычные походы в магазин за мылом и лезвиями для бритвы превратились в изнурительное преодоление полосы препятствий в виде жалости и навязчивого внимания друзей и соседей, которым не терпелось пожать мне руку, обнять меня, спросить, как дела. А еще они, проезжая мимо, сбрасывали скорость и показывали на меня пальцем, а кто-то любопытно глазел на меня на стоянке, словно я сломавшийся тягач с прицепом на обочине шоссе.