Впрочем, они всегда были жадными им всегда было мало, всегда не хватало времени, чтобы надышаться друг другом, наговориться, наслушаться. Просто быть рядом.
Тогда, на Плющихе, у них появился собственный угол. Нет, не так у них появился роскошный дворец, туго набитый сокровищами. Сундуки с золотом и драгоценными камнями они открывали каждый день и ослеплялись их светом. Нет, правда каждый день, каждый час и каждая минута были наполнены счастьем таким ярким, ошарашивающим, о котором они и не догадывались.
И еще было страшно а вдруг? Так же не бывает, не может быть, чтобы все совпадало, все, от мелочей до самого важного.
Никому ни матери, ни отцу, ни жалкой кучке тут же забытых без сожаления подруг она ничего не рассказывала боялась сглазить.
А однажды мать со вздохом сказала, пристально поглядев на нее, как всегда, заскочившую накоротко, на час (Мам! Я спешу! Мишка с работы вернется!):
Ох, пропадешь ты, Кирка! Пропадешь ни за грош! Тебя же бьет как в лихорадке, ну посмотри на себя! Так не живут, Кира! Так может быть месяц, полгода. Ну в крайнем случае год. А потом просто не выживают после такого.
Кира удивилась. Глупость какая! Что получается? Быть счастливой нельзя? Запрещено законом природы? А для чего тогда рожден человек? Для слез и страданий? Спасибо, она сполна нарыдалась. Нет, глупости! И она опровергнет всю эту чушь! А для чего тогда люди встречаются, ищут друг друга всю жизнь и наконец находят? Она долго рассматривала себя в зеркало, пытаясь понять, что там увидела мать. Да, кажется, ничего особенного. Ну да, глаз блестит. Посвежела, зарумянилась кожа. Волосы, пышные и пушистые от природы, распушились еще больше. Еще похудела, и походка стала другой, какой-то свободной. Но замечала мужики оборачиваются вслед. Что так испугало мать? Нет, непонятно. Все это глупости, материнские страхи.
Отец, кстати, Мишку принял спокойно душу не открывал, проникновенных бесед не вел. Так, сели за стол, открыли бутылку коньяка, да и ту не допили отец из-за возраста, Мишка вообще пил неохотно и мало, как говорил, для аппетита. Да и к еде он был довольно равнодушен, что очень облегчало Кирину жизнь. А мать, кажется, тогда обиделась как это так? Новый зять не оценил фирменный холодец, и вправду всегда удававшийся ей: светло-желтый, прозрачный, средней крепости. И пирожкам ее не подивился тоже коронное блюдо. Не восхитился наполеоном. Так, пожевал и кивнул:
Вкусно, спасибо.
Вяленько как-то, без особого энтузиазма. Тут же, конечно, вспомнился первый зятек, Володечка. Вот кто любил ее холодец и пирожки! Вот кто ел с удовольствием и не скупился не похвалу!
Вспомнила и взгрустнула: «Ох, что-то не так в этом Мише. Странный он сложный какой-то. Не очень понятный. И что у него в голове? И что еще придет на ум? Чует материнское сердце выкинет еще что-то, обязательно выкинет! И втянет туда нашу дуру вот уж не сомневайтесь! Правда, ее и втягивать не надо гуськом потянется, паровозом пойдет. Без уговоров. Потому что рехнулась, свихнулась от этой любви это же очевидно! А страсти, как известно, до добра не доводят». Хотя что Кирина мать знала о страстях? В восемнадцать выскочила замуж за молодого лейтенантика и прожила с ним всю жизнь. И совсем неплохо, кстати, прожила всем бы так. Многие ей завидовали: сестры, подруги, не у всех ведь сложилось. Да, разумеется, просто не было. Это когда появилась квартира в Жуковском! После сорока. А до того были и дальние гарнизоны в тайге, и военный городок в Азербайджане, под Кировабадом. Вот там настрадались! Жара, пыль, в магазинах ни мяса, ни молока все на базаре. А откуда у них деньги на базар? Только для ребенка винограда веточку, кураги горсточку, мяса кусочек. Сначала их поселили возле аэродрома в так называемой гостинице. Мест, как всегда, не было дали комнатку, где хранились поломанные кровати и списанные матрасы. Там и устроились. Ничего, как-нибудь. Комнату в городке в ДОСе, доме офицерского состава дали почти через год. Уж получше гостиницы, но вода по часам утром и вечером. Набирали полные ведра как ребенка помыть? Правда, за комнату надлежало платить девяносто рубликов в месяц. А зарплата у мужа была сто шестьдесят! Вот и попробуй прожить на семьдесят! Да еще и с ребенком! Но выживали. Вспоминала с горестью, как Костя, муж, приносил из офицерской столовки котлету серую котлету на куске подмокшего хлеба. И с какой жадностью она ее съедала! И не было ничего вкуснее Учительствовать там было негде местных учителей было некуда девать. Устроилась хронометристом, и это была удача. Считала налеты, урсы и шторки. Но мечтали скорее уехать к местному климату так и не привыкли. Да и Кира все время маялась животом. Все дети маялись дурная вода, зеленые фрукты. Помнила, как уже тогда, в те, казалось, спокойные годы, на окраине города дрались армяне с азербайджанцами насмерть дрались. Потом была Кема в Вологодской области, следующей Чугуевка в Приморье здесь уже было полегче.
Комнату дали сразу, в комнате печка тепло. Но холода они не боялись после Кировабада боялись жары. Маленький домик на две семьи, общая кухня. Женщины держали кур и вечно скандалили на эту тему моя, не моя. А потом пометили разноцветной краской зеленой, синей, красной. И скандалы закончились. Помнила, как однажды, муж был в командировке, ночью услышала тяжелый стук в дверь. Не встала и не открыла испугалась до холодного пота. Так и продрожала всю ночь до рассвета. А потом оказалось медведь. Огромный медведь-шатун. Спасли ставни на окнах.
Глупые мужики притащили из тайги медвежонка маленького, пушистого симпатягу. Жены ругались, а те говорили, что детям на развлечение. Соорудили клетку, и медведик зажил. Детишкам, конечно, забава. А потом медведик подрос и стал порыкивать на старых друзей. А в Новый год пьяная компания пришла навестить медведика. Ну и оторвал он кусок нового пальто у майоровой жены. Та села в снег и давай рыдать! Пальто было жалко, конечно. А вредную бабу не очень. Потом мишку отдали в зоопарк, и дети ревели, провожая его на пристани в новую жизнь медведика увозили на пароходике.
Ладно, не про это, не о бытовых трудностях. Она задумалась, какие у них с мужем были отношения. Да нет, все было нормально. Без особых эксцессов. Жили как все. Ссорились, конечно. А как же? Мирились тоже как все. Обсуждали домашние проблемы что купить, как скопить, куда поехать в отпуск. Все как у нормальных людей. А что о жизни не говорили, о чувствах своих, не обсуждали ничего такого Так это же правильно. Так их воспитывали. Так было у их родителей. Так было у всех.
Ну уж, во всяком случае, глаза у них не сверкали, и температура от этой вашей любви и страстей не кипела, не поднималась. Да и слава богу! И еще слава богу, что все остальное уже в прошлом. Нет, не то чтобы это ей было совсем не нужно А вот закончилось с возрастом и хорошо, как гора с плеч. Кончились строгие обязательства, негласный договор, обязывающий идти мужу навстречу, часто против желания.
Кирина мать искренне не понимала во имя чего копья ломать? Да что такого необычного в этом обыденном деле? Получалось, что-то прошло мимо нее? Да и бог с ним многое прошло мимо. Вся жизнь. Пролетела, прошелестела, проскочила, как вор в подворотне едва зацепив плечом. Вроде все было нормально хороший и негулящий муж, нормальная дочь. Работа, квартира. Участок в четыре сотки не участок, огород. Но и это счастье и радость. Только хорошо это или не очень то, что это ни разу ее не коснулось? Пронесло или обделили?
В конце концов она решила, что нечего вспоминать все как у всех. Нормально они прожили. Потому что не знали, как можно прожить иначе.
А Кира? Вот дурочка! Аж дрожит. Прямо трясет ее от этого Мишки. И чем он ее взял? Непонятно. Мужик как мужик, даже вполне средненький среднего роста, обычной комплекции. Никаких там атлетических плеч и мускулистого торса. И лицо обыкновенное нет, неплохое лицо. Глаза хорошие ясные, разумные. Спокойные. Нос, рот да все самое обычное. Кстати, Володя, бывший ее, был куда интереснее! И повыше, и поплечистее. Да и вообще симпатичный был парень, приятный. Как они радовались с отцом! А вот понесло ж эту дуру!
Кире и Мишке даже на день расставаться было ужасно. Утром прощались, как навсегда, не могли расцепиться. Он уходил на полчаса раньше, а Кира стояла у окна сначала махала ему, а потом, когда он скрывался за поворотом, все продолжала стоять как в ступоре. Как будто ждала, что он вернется. Нет, точно дура.
Потом она стряхивала с себя морок и быстро, кое-как, красила глаза, одевалась и выскакивала на улицу и, как обычно, опаздывала. Минут на пятнадцать уж точно. На работе смотрела на часы когда же закончится эта мука? Мука, естественно, заканчивалась, и она первая, стремглав, выбегала из комнаты. Мужики посмеивались, а женщины судачили, что, дескать, ничего, пройдет. Молодожены им положено, знаете ли. Но все же немного завидовали.
Самыми сладкими днями были выходные. В субботу подолгу спали, тесно, до перехвата дыхания, прижавшись друг к другу. Даже поворачивались с боку на бок одновременно, боясь на минуту потерять телесный контакт.
Первой вставала Кира шла готовить обильный завтрак: кастрюлю вареной картошки с селедкой. Завтрак выходного дня так это у них называлось. Конечно, кофе большой кофейник кофе, который с удовольствием выпивался до дна.
Кире и Мишке даже на день расставаться было ужасно. Утром прощались, как навсегда, не могли расцепиться. Он уходил на полчаса раньше, а Кира стояла у окна сначала махала ему, а потом, когда он скрывался за поворотом, все продолжала стоять как в ступоре. Как будто ждала, что он вернется. Нет, точно дура.
Потом она стряхивала с себя морок и быстро, кое-как, красила глаза, одевалась и выскакивала на улицу и, как обычно, опаздывала. Минут на пятнадцать уж точно. На работе смотрела на часы когда же закончится эта мука? Мука, естественно, заканчивалась, и она первая, стремглав, выбегала из комнаты. Мужики посмеивались, а женщины судачили, что, дескать, ничего, пройдет. Молодожены им положено, знаете ли. Но все же немного завидовали.
Самыми сладкими днями были выходные. В субботу подолгу спали, тесно, до перехвата дыхания, прижавшись друг к другу. Даже поворачивались с боку на бок одновременно, боясь на минуту потерять телесный контакт.
Первой вставала Кира шла готовить обильный завтрак: кастрюлю вареной картошки с селедкой. Завтрак выходного дня так это у них называлось. Конечно, кофе большой кофейник кофе, который с удовольствием выпивался до дна.
Ну а потом снова в кровать вот оно, счастье! И никуда не надо спешить, никуда! Валялись целый день: спали, болтали, читали, дремали.