Эко! Умыслили. На месте Филарета пять Филаретов будет али пятьдесят. Сколь верижников-то? Калистратушка! От такого апостола упаси бог. От одного взгляда Ларивона или Мокея у Калистрата в штанах мокро. И барин тоже. Один глаз в Рязань, другой в Казань. Не примет он ни веры нашей, ни крепости.
Чуждый, чуждый, поддакнул Данило.
А верижник Лука? напомнил Третьяк.
И в самом деле, есть еще, кроме апостола Калистрата, верижник Лука, тайно проживающий со вдовой Пелагеей. Лука терпеть не может старца Филарета.
Данило пожурил:
От Луки ни потрохов, ни муки. Солома одна. Притихли. Задумались.
В избе стало темно, но огня не зажгли. По очереди глядели в оконце.
Послали Семена лазутчиком к избе Филаретовой, и тот вернулся вскоре, сообщил:
Ефимию пытают. Голос слышал. Онемели.
К избе не мог подползти, верижники залегли: ноги в ноги, голова в голову, и все с ружьями и с рогатинами.
Третьяк схватился за бороду:
Знать, жди нагрянут. На сонных, зело борзо. Огнем пожгут, собаки.
Данило схватил подушку и закрыл единственное оконце. Третьяк засветил сальник. Семена послали за своими мужиками.
Да гляди, чтоб тихо было.
Ладно! И Семен ушел.
Беда, беда, стонал Данило. Надо бы послать человека в город, власти призвать на помощь. Казаков али жандармов. Открыть про убийства, какие учинили верижники. Спасение будет.
Каторга будет, батюшка Данило, прогудел Микула. Всем каторга: Филарет никого не помилует.
И мне будет виселица, вздохнул Третьяк.
Куда денешься сами беглые, каторжники! А Третьяк приговорен к смертной казни через повешение еще в 1813 году!..
VIII
Костыли в стене железные, веревки пеньковые, не порвешь, и кляп рушником притянут. Сутки кляп во рту. Веревки впились в руки, и в ноги, и в грудь.
Пятеро апостолов Калистрат, Андрей, Тимофей, Ксенофонт, Иона расселись на судной лавке. Прямо перед ними Ефимия
Филарет сидел в переднем углу за столом, под иконами, в торжественном облачении: на голове поморский колпак духовника с восьмиконечным крестом и пурпурным верхом, на рубахе золотой крест на цепи, в руке посох, через левое плечо перекинута широкая лента, шитая золотом, с пурпурными крестами. В таком облачении обычно Филарет спускался в подвалы Выговского монастыря пытать ведьм и еретиков
Кроме Калистрата, все апостолы носили власяницы и вериги, но в избу вошли без вериг так положено. Обитель духовника что рай небесный: можно ли в рай тащить вериги, ружья, гири, рогатины, железяки?
Как всегда в подобных случаях, изнутри дверь закрыли на деревянную перекладину в железных скобах: ломись впятером не согнется, и два маленьких оконца закрыли досками, укрепив перекладиной в скобах.
Воняло лампадным маслом, чадом свечей. У старинных икон горело двенадцать толстых свеч по числу апостолов Исуса Христа, именем которого вершился судный спрос и казнь. Кроме стола с глиняными кружками да еще двух лавок возле стен, дощатой лежанки с волосяным матрасом и волосяной подушкой, накрытых дерюгой, в избе старца ничего не было: вся рухлядь хранилась в двух избушках сыновей. Чуть поодаль от двери и от стены чернела железная печка с прямой, как оглобля, трубой, выведенной на крышу. Возле печки лежали березовые дрова, щепки и железная клюшка.
Помолились, пропели псалом во славу Исуса, испили из кружек святой водицы, окропленной Филаретом, и тогда уже обратили взор на еретичку.
У, как стрижет глазищами-то, ведьма! начал тщедушный и желчный апостол Андрей.
Филарет повелел вынуть кляп изо рта еретички. Андрей тут же исполнил.
Ефимия не могла сразу закрыть рот до того растянулись скулы и отерпли за сутки.
Филарет выждал (не первый судный спрос!), когда Ефимия наберет воздух ртом.
Глаголь, ведьма, пред святыми угодниками, пред образом Спасителя сущую правду, начал Филарет. Ежли будешь таить правду, язык вытянем щипцами и тело твое поганое жечь будем. Аминь.
Лицо Ефимии за сутки до того побледнело и обескровело, что выделялось белым пятном на фоне прокоптелых круглых бревен.
«Помоги ему, богородица пречистая», тайно молилась Ефимия во спасение Лопарева. Про себя не думала смерть сидела перед глазами: шестиглавая, двенадцатиглазая, пятиязыкая, неотвратимая, как рок. Знала, с такого тайного спроса не уходят в жизнь. Только на смерть.
Молила богородицу за малого сына, за Лопарева возлюбленного, какого бог послал на один час жизни. Двадцать пять лет прожила на белом свете и только один час радость любви пережила. Не много же дано богом человеку!..
Сказывай пречистым апостолам, какие вершат господний спрос и суд, какой тайный сговор умыслили еретики Юсковы: Данило, Третьяк, Микула, Михайла и все ихо становище. Сказывай.
Если бы могла, Ефимия плюнула бы в лицо Филарету.
Сказывай! рыкнул Филарет и стукнул кулаком по столу. Али запамятовала, еретичка, как совратила святого Амвросия Лексинского? Забыла, как околдовала сына мово Мокея? Еретичка!
Еретичка, еретичка! гавкнули апостолы, кроме Калистрата и Ионы.
Дайте воды, батюшка. И голос Ефимии потух гортань пересохла.
Нету тут, ведьма, еретика, который дал бы те воды испить. Барин твой, щепотник поганый, шесть днев шлялся без воды по степи, а не сдох.
У Ефимии екнуло сердце: Лопарева, возлюбленного, пытать будут!
Праведник Андрей, растопи печку да накали клюшку.
Андрей кинулся к печке. Дрова уже наложены в печку, только серянку поднеси и засунь клюшку. Что и сделал праведник. Ефимия тяжко вздохнула пытать будут. Только бы не кричать, не смочить щек паскудными слезами, а все претерпеть без стона и не порадовать мучителей воплем.
Сказывай, еретичка! рыкнул старец и подстегнул своих апостолов свирепым взглядом: молчать собрались, что ли?
Тимофей, Ксенофонт и Андрей накинулись на Ефимию, как голодные псы на теплые кости:
Ведьма, ехидна стоглавая, сказывай!..
Не зрить неба Юсковым огнем-пламенем пожгем!
Пожгем, пожгем!
Совратительница, тварь ползучая, сказывай!
Блудница, сиречь ведьма и нечестивка, ехидна и змея стожалая, сказывай! трясся бесноватый Андрей.
Святой Филарет узрил промах.
Кара нам, кара! крикнул он. Как вы, праведники, не узрили убруса на ведьме? Как правоверна стоит, гли-ко! Аль затмение навела на вас?
Андрей испуганно попятился:
Свят, свят! Спаси мя, владыко небесный! Свят, свят! Ксенофонт сорвал убрус (платок) с Ефимии, кинул на пол и давай топтать.
За власы ее, за власы поторкайте! подсказал Филарет и сам вылез из красного угла, взял свой посох из кипариса с золотым набалдашником и с острием, окованным железом, прямя спину, любовался, как Ксенофонт, Тимофей и Андрей вцепились в волосы Ефимии, готовые оторвать голову. Такоже! Такоже! Благостно, благостно! радовался Филарет, и в глазах его просветленных играло умиление и блаженство: еретичку изничтожают.
Но нельзя же, чтобы судный спрос закончился в самом начале, не усладив сердца. Надо пытку растянуть на всю ночь, а под утро, как надумал старец, прикончить ведьму: привязать к ногам ее по большому камню, вывезти в лодке на середину Ишима, вниз по течению от становища верст за семь, и там утопить. «И господня благодать будет для всех, и радость великая!..»
Чурку дайте мне. Сесть! приказал старец. Апостолы оставили Ефимию и выкатили из-под лежанки березовую чурку. Старец торжественно сел, поправил на голове колпак и легонько ткнул острием посоха Ефимию в живот:
Не втягивай пузо, ехидна! Али смерти испужалась? Ефимия облизнула пересохшие губы:
Сразу бы убили батюшка. В сердце, в сердце ударьте посохом!
Погоди ишшо! Смерть твоя долгая, всенощная али тренощная, как господь повелит. Ежли скажешь, какую ересь умыслили Юсковы и дядя твой Третьяк, и смерти не будет. Помилую тя и епитимью наложу малую на месяц, не боле. Потом благословлю, и женой будешь Мокея.
Ефимия вздрогнула. Растрепанные волосы закрывали ей щеки, плечи. На лбу выступил пот. Радовалась: первую пытку перенесла без вопля.
Лучше смерть, а женой Мокея-мучителя не буду! Филарет вытаращил глаза. Еле промигался.
Лучше смерть, а женой Мокея-мучителя не буду! Филарет вытаращил глаза. Еле промигался.
Не хочешь быть женой Мокея?
Не хочу.
Эко!
Филарет перекрестился, обрадовался и, обращаясь к апостолам, сказал, чтобы они не забыли: Ефимия отреклась от Мокея. По своей воле без пытки.
Благостно, благостно! И, помолчав, старец спросил: Али те барин приглянулся?
Ефимия не сразу ответила.
Сказывай!
Мокей не муж мне, сами знаете. Не по моей воле взял меня, не по моей воле дерл?ал меня.
Такоже.
В Писании сказано: господь создал Еву из ребра Адамова, и она стала его женой. Так и всякая жена из ребра мужа своего. Разве из Мокеева ребра господь создал меня?
Филарет подпрыгнул на чурке:
Еретичка ты! Ишь что умыслила. Чтоб из Мокеева ребра да экая блудница вышла! Еретичка! И ткнул посохом Ефимию в плечо.
Ефимия ойкнула, закусила губы. На кофте появилась кровь.
Зрите, зрите, апостолы! Кровь-то у ведьмы черная.
На холостяной коричневой кофте да при свете свечей увидеть красную кровь было бы мудрено, но апостолы обрадовались: у ведьмы черная кровь суд праведный.
Сорвите с ведьмы хламье, чтоб поганое тело на суд вышло!
Расторопный Ксенофонт с бесноватым Андреем и безъязыким глухим Ионой накинулись, как черные коршуны, на Ефимию и рвали одежду руками.
Такоже. Такоже, умилялся Филарет, стукая в земляной пол посохом.
Наконец сорвана исподняя рубашка, и Ефимия предстала нагая. Веревки впились в ее тело, но она не чувствовала боли.
Не стыдно вам, старцы? Глаза Ефимии округлились и дико уставились в лицо Филарета, наливаясь смертельной ненавистью. Вы не праведники, а собаки нечистые! Собаки! Собаки грязные, кровожадные! Ефимия плюнула Филарету в лицо, тот подпрыгнул и ударил посохом, но промахнулся: железный наконечник посоха увяз в бревне возле шеи Ефимии. Чуть-чуть, и Ефимия отмучилась бы.
Кляп, кляп заткните! рыкнул Филарет, вытаскивая посох.
Апостолы подхватили с полу рванье и, как Ефимия не увертывалась, выкрикивая, что Филарет сатана, искуситель, дьявол нечистый, заткнули рот.
По телу Ефимии от плеча текла кровь.
Опьяненный зрелищем пытки, Филарет не обратил внимания на апостола Калистрата, которому вчера пообещал посох и крест золотой.
IX
Калистрат ни единым словом не очернил Ефимию. Ни вчера, ни сегодня. Похожий на патриарха Никона, с черной окладистой бородою в проседь, лобастый, вкусивший сладость престольных угощений в академии, одетый во власяницу из верблюжьего волоса, с кожаным поясом на чреслах, он лихорадочно думал, как бы ему самому избавиться от казни и пытки и в то же время завладеть посохом и золотым четырехфунтовым крестом Филарета. Без креста и посоха не жить ему убьют. По первому знаку старца каюк. Бежать разве? Если бы он знал, что угодит в ловушку! Грешен, подбивал пустынников, тайно сговаривался с Юсковыми, и вот кто-то предал. Кто же? Не Юсковы же!