На огонь поволокете? спросил. Исус-то, он с огнем да с ворами и грабителями за одним столом трапезу правит.
Третьяк, долго не раздумывая, завернул в сени, нашарил там какую-то тряпку, помойную, должно, и этой тряпкой упаковал срамную пасть богохульника.
Подняли и потащили к избе Филаретовой на судный спрос
По всей общине вопль и стон
Мыслимое ли дело: еретик пощепал древнейшие иконы! Такого не зрили отроду до нынешнего века. Старушонки ревели в голос. Старики изрыгали проклятия. Молодые мужики и молодухи набожно крестились. Ну, а пустынники-верижники тут и говорить нечего: источались в вопле, как ветер в свисте в зимнем лесу.
Со всех землянок и избушек бежали мужики и бабы к избе Филарета, чтоб откреститься от еретика и отвести от себя кару господню.
Возле избы Филарета, на той самой телеге, где когда-то скрывался беглый каторжник Лопарев, соорудили стол, накинув на телегу скатерть, а на ней щепы от древних икон. По краям телеги свечи зажгли.
Сытый чернобородый Калистрат, умильный и благостный, торжествующий свою полную победу над Филаретом, возвышался возле телеги в облачении духовника. И крест золотой на цепи, и посох новый с золотым набалдашником от старого, и голос зычный, и в академии побыл к тому же. По всем статьям архиерей.
Мокея поднесли к телеге, развязали ноги.
Выньте кляп, повелел Калистрат и приказал, чтоб привели старца Филарета.
Мокея поднесли к телеге, развязали ноги.
Выньте кляп, повелел Калистрат и приказал, чтоб привели старца Филарета.
Низвергнутый духовник идти не мог; паралич хватил. Правая рука и нога чужими стали, и рот перекосился. Легко ли было пережить, как сын Мокей щепал самого Исуса?!
Отца и сына поставили рядом. Двое верижников поддерживали старца под руки.
Калистрат помолился, начал спрос:
Сын ли твой Мокей стоит рядом?
У Филарета что-то забулькало в глотке, не разобрать. Калистрат протянул руки к общинникам:
Братия и сестры многомилостивые! Зрите, зрите, вот он, пред очами вашими старец Филарет. Поднимали вопль, што я под спудом держу Филарета и посох отобрал силой, а того не ведаете, как я сбил тем посохом рога сатаны с башки старца.
Пронесся глухой стон: «Оглаголать, оглаголать еретика», что означало: обвинить. И Калистрат «оглаголивает»:
И вот, братия и сестры, заявился ноне вечером Мокей, сын Филаретов. Кабы старец не осквернил Исуса, и творца нашего, и духа святого, разве свершилось бы экое святотатство?! Зрите, иконы наши в щепу обратились. Образ Спасителя
Калистрат перечислил иконы.
Суеверная толпа старообрядцев придвинулась к телеге, требовала выдать еретика Мокея, чтоб тут же растерзать его и в Ишиме утопить.
Протодьяконский бас Калистрата угомонил единоверцев:
Волки вы али праведники? Под богом вы стоите али под сатаной? и ткнул ладонью в небо.
Мокей слушал, понимал и ухмылялся. Калистрат дурачит мужиков и баб, а сам себя почитает «вседетельным» совершенным.
Ты веруешь в бога, Мокей, сын Филаретов? толкнул бас Калистрата.
А ты веруешь, вседетельный Калистратушка? Али притвор едный, штоб брюхо набить дармовой снедью? Эко! Он верует! Чей крест носишь? Филаретов! Четыре фунта золота! С этим крестом отец мой Казань брал, а ты его себе нацепил. Хвально!
Калистрат затрясся от злобы:
Веруешь в бога али нет? Глаголь, брыластый сын еретика!
Ты сам брыластый боров!
Как можно стерпеть такое поношение? Духовник Калистрат да брыластый толстогубый, значит, срамной!
В третий раз вопрошаю: веруешь в бога?
А ты сам зрил бога? Исуса зрил? Угодников зрил? И где они, сказывай! На небеси? На тучах али под туча-пи? На звездах сидючи али под звездами?
Еретик, возвестил Калистрат.
Такоже ты, брыластый, еретик, паче того мытарь хитрый!
Еретик, еретик, промеж нас, братия! орал Калистрат.
Брыластый боров, вор, мытарь, крыж римский! отвечал Мокей.
Верижники попадали на колени от богохульства Мокея. Старухи визжали. И вдруг возле телеги появилась Ефимия в черном платке, укутанная до шеи в синее покрывало. Как она в таком одеянии прошла к телеге, никто не заметил. Приблизилась к Калистрату, распахнула на груди покрывало, спросила:
За что мне перси жгли железом, Калистрат, скажи? И ты зрил то и молчал. Глядите, люди, как мне праведники Тимофей, Андрей и Ксенофонт жгли железом перси и на иконы молились. Глядите! И под теми иконами сына мово и Мокея, Веденейку, подушкой удавили. Бог ли то заповедовал, скажите?!
Толпа притихла, замерла.
Старухи испуганно отпрянули: срам-то какой! Ефимия-то совсем сдурела голые перси выставила на судном моленье!
Голую меня пытали старцы, жгли огнем да на иконы молились! И то творилось по воле изгоя Филарета, сатано треклятого! И бог то заповедовал, скажите?
У Калистрата жилы вздулись на лбу. Он до того взмок в своей иоановской верблюжьей рубахе, что даже чувствовал, как по ложбинке спины течет пот.
Мучение ты приняла во имя господа бога нашего, Ефимия! ответил Калистрат и гаркнул во все горло: Помолимся, братия и сестры, за мученицу Ефимию!
Помолились, пропели аллилуйю.
Поди теперь, Ефимия. Негоже стоять как-то, погнал Калистрат.
Ефимия не уходила.
Мокея развяжите. Не делайте суд божий своими руками. И сказано в Писании: «До семи раз прощать брату моему, согрешившему против творца нашего?» И сказал Исус: «Не говорю до семи, а до семижды семидесяти раз». Тако ли в Писании, Калистрат? Калистрат подтвердил.
Сына мово и Мокея удушили. Чей грех?
Изгоя Филарета! Сатано!
У сатано были руки старцев: Тимофея, Ксенофонта, Андрея. Пошто не судите их, мытарей?
Верижники закричали: гнать бабу! Но Ефимия требовала свое:
Сына мово и Мокея удушили. Чей грех?
Изгоя Филарета! Сатано!
У сатано были руки старцев: Тимофея, Ксенофонта, Андрея. Пошто не судите их, мытарей?
Верижники закричали: гнать бабу! Но Ефимия требовала свое:
Не судите мытарей, не судите Мокея. Иконы он порубил в беспамятстве. И бога отринул от тяжести. Пусть идет в мир и там узнает: есть бог или нету. Развяжите его!
Третьяк подскочил к племяннице, чтоб увести ее, но помешал Лопарев.
Мокея судите судите меня! кричала Ефимия. Жгите огнем, и тогда погибель всем будет за мытарство, тиранство! И сказал Исайя
Калистрат сообразил, что решение надо принимать немедленно и что брыластого еретика Мокея не удастся сжечь, если оставить в живых Ефимию. А разве можно тронуть благостную мученицу, не посрамив самого себя?
Братья и сестры, затянул Калистрат, отторгнем еретика, яко не бымши с нами. Уйдешь ли ты сам, Мокей Филаретов, али гнать тебя батогами связанного?
Мокей умоляюще воззрился на Ефимию.
Подружия моя, Ефимия, пусть со мной уйдет. Не жить ей с вами, мучителями! Уйдем, подружия.
Ефимия откачнулась, молитвенно сложив руки на груди. А со стороны женщин и даже старух пронесся вопль:
Не уходи, благостная! Не уходи. На кого ты нас покидаешь, скажи?
Со Исусом оставайтесь! ответил Мокей. Со Калистратом-гордоусцем.
Батогами гнать еретика! Батогами!
Подружия, уйдем! звал Мокей супругу свою.
Не будет того, Мокей Филаретов. Не была я твоей подружней, а черной рабыней, сенной девкой в избе Филаретовой. Веденейку мово мучитель отторг от груди моей и удушил! Не стало Веденейки, чужие мы вовсе, Мокей Филаретыч. Прощевай! Пусть настанет в душе твоей просветление.
Оно у меня настало, не сдавался Мокей. Озрись, могет, и ты станешь, как я.
Не будет того, не будет!
Ничего не поделаешь. Надо уходить одному без подружки. И тяжко и горько.
Дозвольте на могилке чада мово побыть, попросил Мокей, и общинники разрешили ему погостить на могилке сына.
До солнцевсхода Мокей просидел со связанными руками на холмике могилы, и кто знает, что он передумал за это время?!
Сготовили Мокею лошадь в седле, на которой он вернулся с Енисея, положили в мешок каравай хлеба, сушеной рыбы и только тогда развязали руки. Третьяк и два надежных посконника стояли с ружьями, предупредив, если Мокей заартачится, стрелять будут.
Ефимия тоже пришла проводить Мокея.
Пусть дорога твоя будет светлой, яко солнышко, пожелала Ефимия, низко поклонившись. Прощевай!
Прощевай, подружия!..
Мокей погнулся в седле, тронул поводьями. Ларивон на лошади поехал провожать его.
ЗАВЯЗЬ ШЕСТАЯ
I
Черной застывшей рекою прорезался по степной равнине Московский кандальный тракт.
Два конца у тракта, как у веревки, да концов не видно.
Поверни коня на закат солнца в Тюмень уедешь, а там через Урал на Волгу иль в Москву, в Суздаль, в Поморье куда угодно.
По изведанной дороге легче ехать, было бы куда. Мокей подумал, повернул солового коня на восход солнца.
Ларивон помалкивал. Как там ни толкуй, а брат еретик, древние иконы пощепал, бога отринул.
Надолго ли расстаются? Кто знает! Может, навсегда.
Как теперь жить будешь, Ларивон? Ларивон перекрестился:
И жизнь и смерть в руце бога. Мокей покособочился в седле:
Богу молись, а за ум берись, скажу. Третьяк с Калистратом прибрали общинное золото, гляди, как бы холопом не стал у Третьяка.
Холопом не буду.
Зри за Третьяком. Волк зубастый; хвост лисицы.
Ларивон понимает: хвост у Третьяка что у лисицы, а пасть зверя.
Ежли узришь ощеру, шибани по башке да общину на свою сторону перетяни. На новом месте дом поставь о пяти стен, какой был в Поморье. Может, понаведаюсь к тебе на Енисей.
Дык говорили же: место приглядели не на самом Енисее, а в тайге?
Тамошнее Енисейским прозывается. Как у нас Поморьем.
Тако!
Батюшкин крест золотой сдери с брыластого.
Духовник он таперича, брыластый, как сдерешь?
Верижников зуди.
Неможно. Ересь будет.
Мокей уставился на старшего брата огненным взглядом, да разве прожжешь шкуру Ларивона?
Рухлядь твою Третьяк не ворошил?
Рухлядь твою Третьяк не ворошил?
Эва! У Третьяка своей рухляди много. На пяти рыдванах тащил. Али запамятовал?
Гляди! Деньги запрячь в землю. Паче того золото. Ларивон вытаращил глаза:
Откель деньги? Золото? Разве батюшка дозволил бы, штоб утаить кусок от общины? В ремне золото носил да в кованом сундучке. Третьяк с Калистратом взяли.
Дурак! Кругом общипанный. Чем жить будешь? Третьяк общину порешит, и ты в холопах будешь ходить.
И тут же достал из потайного кармашка в очкуре штанов несколько золотых и бумажных денег, припрятанных на черный день.
Бери! Да чтоб Третьяк не унюхал.
Ларивон запрятал деньги, подумал: ладно ли будет, если утаить от общины?
Тот барин, Лопарев, к Ефимии льнет?
Из-за того и батюшка пытал ведьму, чтоб порешить всех одним часом. И барина, и Третьяка; и всех иудов Юсковых. Чрез них пришла напасть. Барин-то у Данилы Юскова живет, а к Третьяку на оглядку ходит. К Ефимии, значит. И пачпорт достала барину от Юсковых, и сговор имели, как порешить духовника да Калистрата в чин возвести.