Большая Полянка
Прогулки по старой Москве
Алексей Геннадиевич Митрофанов
© Алексей Геннадиевич Митрофанов, 2017
Замоскворечье всегда отставало от времени. Причина тому кроется в самом названии. Замоскворечье значит, за Москвой-рекой. То есть где-то там, не в главной части города, а на отшибе. Тем более, что именно оттуда, с юга, чаще всего приходили монголо-татарские завоеватели. И, разумеется, селиться там мудрый москвич не торопился.
Как ни странно, это запоздание по времени наблюдается и сейчас.
Замоскворечье рай для тех, кто любит путешествовать по прошлому. Здесь, например, нет сталинских высоток. Ни одной. Замоскворечье вообще приземисто. Два этажа уже много. Можно обойтись одним.
И вместе с тем, Замоскворечье не похоже на провинциальный русский город. Это именно Москва, с присущими этому городу достоинствами и недостатками интеллектуальность, достоинство, многообразие уживаются с самовлюбленностью и снобизмом. И, конечно же, здесь есть неповторимый запах Москвы тот самый, который в первую минуту ощущает путешественник-москвич, вернувшийся в свой город.
Правда, в Замоскворечье этот запах гуще, чище. Здесь пахнет старыми московскими домами, здесь сохранился уникальный старомосковский дух.
Поэт Сергей Дрофенко посвятил этому месту, а точнее говоря, этому миру одно из своих замечательных стихотворений:
Старые улицы Замоскворечья.
Особняки.
Арки, ворота, жилье человечье,
Близость реки.
Есть еще камни, калитки, заборы.
Держитесь вы,
Скверы, скворечни, подвалы, соборы,
Иней Москвы.
И хотя многое исчезло безвозвратно, до сих пор именно здесь, в Замоскворечье, можно ухватить за кончик хвостика этот московский иней.
Прогулки по Замоскворечью продолжительны, бесцельны и занятны. Цели тут и вправду быть не может все необходимое для жизнедеятельности города сосредоточено на левом берегу реки Москвы там, где Тверская, Кремль, Новый Арбат и площадь Трех вокзалов.
Зато кафе и ресторанов здесь много, и на разный кошелек. Замоскворечье место для прогулок, а уставший путник в конце концов обязательно захочет выпить чашку кофе или съесть большой шашлык с сухим вином.
А посему начинаем первую прогулку по замоскворецкой улице. По Большой Полянке.
Дом отживших кошмаров
Дом на набережной (улица Серафимовича, 2) построен в 1931 году по проекту архитектора Б. Иофана.
По традиции, начнем прогулку несколько раньше от Кремля, точнее, от Большого Каменного моста. Герой «Студентов» повести Юрия Трифонова восхищался этим мостом, вернувшись с фронта в 1945 году: «Большой Каменный!
Самый красивый мост в мире. Теперь он не сомневается в этом, он видел мосты в Праге и в Вене и множество других мостов в разных странах. Отсюда город кажется беспорядочно тесным улиц не видно, дома воздвигаются один над другим в хаосе желто-белых стен, карминных крыш, башен, облепленных лесами новостроек, искрящихся на солнце окон. Но по отдельным знакомым зданиям можно угадать улицы: вон блестит стеклянная крыша Пушкинского музея, левее, у самого берега, раскинулась строительная площадка еще до войны здесь начали строить Дворец Советов, как огромные зубья, торчат в круге массивные опоры фундамента. А по правую руку высоко на холме Кремль. Старинные башни, подернутые сизой, почти белой у подножия патиной, и гряда зелени за стеной, на кремлевском дворе, а над зеленью стройный, белогрудый дворец с красным флагом на шпиле».
Этот мост и по сей день одна из так называемых «визитных карточек» Москвы. А еще более известен вид на Кремль, который открывается с него. Во времена Советского Союза именно он служил заставкой к телепередаче «Время» главной и, по большому счету, единственной информационной программе тех лет.
А телевизионные работники называли этот вид «трехрублевым» именно он украшал денежную купюру в три рубля.
* * *
Первая наша достопримечательность мрачна, загадочна и романтична. Дом Правительства, построенный Борисом Иофаном на месте древнего Винно-Соляного двора с Корчемной конторой, аустерией и прочими подразделениями соответствующего характера. Или же «Дом на набережной», как его прозвали с легкой руки писателя Юрия Трифонова одного из здешних обитателей.
Пока Трифонов не стал писателем и не издал свой роман, (который так и называется «Дом на набережной»), дом часто называли «Допром». Игра слов невеселая ведь «Допр» это «дом предварительного заключения». Отчасти, так и было дом впереди не только по числу мемориальных досок, но и жильцов, увезенных отсюда на Лубянку.
Когда журналисту Михаилу Кольцову дали здесь квартиру, друзья поздравляли его. Но получалось неискренне. И лишь Корней Чуковский высказал, что думал:
Ах, какая напасть! Вселяться в этот жуткий замок решительно нельзя. Но ведь и ослушаться и не вселиться тоже невозможно. Вот беда-то!
Кольцов, ясное дело, вселился. И однажды зашел по-соседски к Подвойскому. Вскоре пришел и писатель Антонов-Овсеенко. Оглядел всю компанию. И мрачно сказал:
А ведь по нынешним временам, собравшись втроем, мы попадаем под подозрение.
Увы, он в очень большой степени был прав.
* * *
Дом делали на совесть: 24 подъезда, 505 квартир, почта, телеграф, сберкасса, прачечная, трехэтажный корпус с продовольственным и промтоварным магазином и парикмахерской, столовая, детский сад, поликлиника, клуб, спортзал, кинозал.
Мимо проплывали прогулочные теплоходики, и экскурсоводы рассказывали гостям столицы:
Вот, товарищи, архитектор Иофан построил дом символ новой жизни. В таких бытовых условиях будут жить вскоре все советские люди.
«Серая громада висла над переулочком, по утрам застила солнце, а вечерами сверху летели голоса радио, музыка патефона. Там, в поднебесных этажах, шла, казалось, совсем иная жизнь, чем внизу, в мелкоте, крашенной по столетней традиции желтой краской», писал Юрий Трифонов. Действительно, задача ставилась не пообещать «всем людям», пусть даже советским, заманчивое будущее, а, напротив, подчеркнуть недосягаемость той жизни, что происходила в этом сером здании.
Так и получилось, на протяжении всего советского периода это был дом для избранных. Здесь проживал маршал Тухачевский. Академики Варга, Тарле. Авиаконструктор Микоян. Композитор Александров. И множество советских деятелей кто со счастливой судьбой, а кто и с трагической.
Правда, иной раз случались критики, не понимавшие, куда на самом деле ветер дует. Они могли и мимоходом нелицеприятно отозваться о постройке. К примеру, журнал под названием «Бригада художников» дерзнул поместить его фото с таким комментарием: «Дом Правительства на Берсеневской набережной. Фонарь в стиле ампир хорошо гармонирует с домом, показывая неприемлемость данного объекта для искусства СССР».
И автор сразу получил гневную отповедь. Да не от кого-нибудь, а от Ильфа и Петрова. Ирония названных фельетонистов была беспощадной: «Точка. Объект неприемлем. Обвинение тяжелое. Мы готовы даже допустить, что справедливое, предварительно узнав, в чем дело. Но положение безнадежное. «Не задавай кассиру вопросов».
После такой лаконичной и беспардонной критики обхаянному архитектору остается одно снять лиловые подтяжки и повеситься на том самом фонаре в стиле «ампир», который «так хорошо гармонирует с домом». Хорошо, что фонарь снесли уже вместе с храмом, и жизнь архитектора покуда в безопасности
Обратимся прямо к редакции.
Товарищи редколлегия, дорогие товарищи (по алфавиту) Вильямс, Вязьменский, Дейнека, Кондраков, Малкин, Моор, Мордвинов, Новицкий, Перельман, Соколов-Скаля и Точилкин! Не считаете ли вы, что критик уже сделал свое дело и ему давно пора уйти из журнала? Не бойтесь! Вперед! Ведь вас много (если считать по алфавиту), а он один. Его очень легко взять врасплох. Подстерегите его, когда он будет сочинять очередные трамвайно-архитектурные выпады, схватите его (вас так много!) и унесите из редакции».
Ильф и Петров в порыве праведного гнева даже не заметили, что слово «гармонирует» здесь используется, мягко скажем, некорректно. И сами принялись его использовать в том же кривом значении. Еще бы под угрозой новый дом, архитектурный флагман. Здесь не до филологических изысков.
* * *
Даже кинотеатр «Дома на набережной» известный всем «Ударник» был лучшим из московских кинотеатров. В журнале «Строительство Москвы» за 1931 год вышла статья с абсурдным заголовком: «Ударник самое мощное кино в СССР». Словно намек на то, что северный фасад этого дома напоминает гусеничный трактор.
Многое в этой статье было посвящено недостаткам. Но зато каким!
Многое в этой статье было посвящено недостаткам. Но зато каким!
«Гардероб слишком мал, не рассчитан на полную вместимость зала и имеет малый фронт приема и выдачи одежды». Или вот еще претензия: «Удивление вызывает лестница на второй балкон Она представляет весьма сложный узел, очень опасный при пожаре». Много ли кинотеатров имеют балконы? Здесь же их первый, второй Да еще сложный узел какой-то.
* * *
Есть в этом доме и театр. По иронии судьбы, самый несерьезный в городе Театр эстрады. Правда, въехал он сюда гораздо позже в 1961 году. Ранее вместо него размещался клуб имени Рыкова, затем клуб имени Калинина, потом Детский театр, после него кинотеатр и, наконец, Театр эстрады.
Что там говорить сам жанр эстрады далеко не театральный. Это и не поэма, и не пьеса. Даже не легкий водевиль. Это для праздничных концертов с алкогольной составляющей. А тут целый театр. Театрище. И в самом центре столицы.
Он, кстати, являлся главной эстрадной площадкой страны. Купить в кассе билеты? Полноте! Их надобно было «доставать» через знакомых, с переплатой.
Здесь же устраивались просмотры и прослушивания новичков. Николай Павлович Смирнов-Сокольский грозно восседал в жюри, на месте председателя. Был строг. Его побаивались.
Однажды некий молодой актер выступил, в общем-то, с вполне приличным номером. Но, глядя на Сокольского, засмущался и что-то вышло смазанно, неловко.
Номер закончился. Все напряженно смотрели на председателя. И тут джазмен Утесов, тоже член жюри, проговорил:
Коля, не надо ругать. Ты уже давно заслужил право хвалить.
У Леонида Утесова был легкий характер.
* * *
Была здесь и своя парикмахерская. И тоже не простая, элитарная. Поэт Лариса Миллер вспоминала: «Возле кинотеатра Ударник находилась наша придворная парикмахерская, куда мама часто брала меня с собой за компанию и для забавы. Я и правда забавляла весь зал, читая стихи и распевая песни. Особенным успехом пользовались песни Вертинского, которые всегда бисировала. А публика там была требовательная. Парикмахеры походили на лордов: сдержанные, корректные, целовали дамам ручки. Один из них седовласый и статный был, конечно, первым лордом и лучшим мастером. Все они, независимо от габаритов и возраста, как бабочки вокруг цветка порхали в безукоризненно белых халатах вокруг своих дам, орудуя щипцами с легкостью необычайной: нагревая, осуждая, вертя их в воздухе, прикладывая на мгновенье к губам, чтоб, доведя до нужной кондиции, соорудить нечто феерическое на дамской голове. Огромные зеркала, широкие окна, где на подоконниках почему-то стояли потрескавшиеся от времени мраморные бюсты не то древнеримских богинь, не то матрон. Не парикмахерская, а дворцовая зала».