Такая вот неспешная, медитативная полудачная и полупарковая жизнь.
Николай Тарасов, меценат, предпочитал прогуливаться тут с Алисой Коонен. А книгоиздатель Сытин именно в Нескучном романтично объяснился со своей будущей супругой (правда, оказавшейся впоследствии сварливой и сквалыжной женщиной).
Историк Соловьев и вовсе проживал тут ежегодно во флигеле, который ему выделила царская фамилия. В одном из писем он хвалился своему коллеге и, опять-таки, ценителю Нескучного, Ключевскому: «По воскресениям исправно освежаюсь прохладой широколиственных деревьев Нескучного. Жаль только, что эта прохлада несколько уменьшается, с одной стороны, от жгучих страстей, с другой от семейной философии. Во все время прогулки не слышно голосистых птичек за шумом слов Лавровский, Каченовский, Костомаров, Хмельницкий, Тетеря и т.д.»
Даже перед самой смертью Сергей Михайлович больше всего любил сидеть в кресле перед своим флигелем, укутавшись с ногами большим пледом.
* * *
Заведенное в самом начале позапрошлого столетия Нескучное каким-то образом сумело сохранить свое очарование. Даже путеводитель по Москве 1896 года восхищался этим местом: «В саду, великолепно разбитом, на громадном пространстве, в английском вкусе по склону горы и многочисленным оврагам, обращают на себя внимание: цветник перед дворцом, разбитый по рисунку придворного инспектора садов К. И. Миллера, на террасах, образуемых горой; оранжереи с великолепными тропическими растениями; медальон, устроенный чрез искусственную вырезку ветвей в громадных липах и вид на Москву с многих мест сада. Павильоны, пруды, мостики, беседки все сделано умелою рукой и достойно осмотра. Это лучший сад в Москве».
Впрочем, и после революции в Нескучное чаще всего ходили просто погулять. Романтичная Дункан, случайно оказавшись тут, сразу же размечталась:
Вот здесь, среди зелени должен быть грандиозный массовый театр без стен и без крыши Вот тут природная орхестра, площадка древнегреческого театра, на которой будет происходить действие. Вон там места для тысяч зрителей. А вот там хороший дом для моей школы.
Айседора не предполагала, что стоит практически на том же самом месте, где сотню лет назад располагалась сцена старого и доброго Воздушного театра, по сути и описанного ею.
Михаил Булгаков с приятелем Сергеем Ермолинским любили здесь кататься на лыжах. Ермолинский писал: «По Москве-реке в ту пору свободно катались лыжники. Теплые стоки не мешали окрепнуть ледяному покрову. И по наезженной лыжне, запорошенной ночным снежком, можно было лихо и быстро докатить до самых Воробьевых гор. На горках этих или по Нескучному саду мы бродили не спеша. Обычно это был будничный день, народу мало, главным образом детвора. Иногда лишь пролетал заправский спортсмен, сверкнув красным свитером и не заметив нас.
Михаил Афанасьевич бегал на лыжах лучше меня. Скатываясь с горки чуть покруче, я не мог удержаться, лыжи разъезжались, и я валился на бок. Это обязательно происходило когда мы, возвращаясь, съезжали с Нескучного в реку. Тут спуск крут, и я летел вниз, теряя палки. Но однажды, когда сгустились сумерки и в синеве тумана не видно было реки внизу, я вдруг покатился, чуть присев, и хотя чувствовал, что несусь быстро, в лицо бьет ветер и, кажется, уже чересчур долго несусь, но не падаю. Вылетел на реку, не упал, завернул и не без лихости притормозил. Булгаков стоял неподалеку и кричал мне, смеясь:
Михаил Афанасьевич бегал на лыжах лучше меня. Скатываясь с горки чуть покруче, я не мог удержаться, лыжи разъезжались, и я валился на бок. Это обязательно происходило когда мы, возвращаясь, съезжали с Нескучного в реку. Тут спуск крут, и я летел вниз, теряя палки. Но однажды, когда сгустились сумерки и в синеве тумана не видно было реки внизу, я вдруг покатился, чуть присев, и хотя чувствовал, что несусь быстро, в лицо бьет ветер и, кажется, уже чересчур долго несусь, но не падаю. Вылетел на реку, не упал, завернул и не без лихости притормозил. Булгаков стоял неподалеку и кричал мне, смеясь:
Оглянись, погляди, горка-то какая!
Я оглянулся. Снизу, с реки, косогор, с которого я съехал, открылся мне: как это я не упал?
Молодец! воскликнул Булгаков. А почему? Да потому, что не боялся. Не видел, какая горка, и не боялся. Главное, Сергей, не бояться. Вот как, брат».
А в 1923 году здесь состоялась дуэль по тому времени уже редкость. Стрелялись, разумеется, из-за любви. По одну сторону барьера некто Дьяконов, бывший царский прапорщик. По другую некто Тертов, опять же, рубака, но уже новой формации, красноармеец. Причиной дуэли послужила юная грузинская красавица Тамара Мечабелли.
Тертов на дуэли убил Дьякова и получил полтора года.
* * *
Последняя из судьбоносных перемен Нескучного произошла в 1935 году, когда в Нескучный дворец из Ленинграда переехала Академия наук СССР. Географ Обручев сразу же написал о новой академии довольно вялый фантастический рассказ, назвав его, опять-таки, банально «Событие в Нескучном саду». Хотя само событие, придуманное Обручевым, было весьма занятным северная экспедиция нашла труп мамонта, свезла его в Нескучный сад, где мамонт отогрелся, ожил и начал хулиганить, распугивая сторожей и пионеров. А тем временем участники «мамонтовой экспедиции» сидели во дворце и проводили заседания, даже не догадываясь о том, что происходит за окном.
Вероятно, таким образом аукнулись китовые скелеты, которыми Орлов-Чесменский обозначал границы карусели.
Но большинство ходило в сад не ради обитателей дворца, а просто прогуляться. Правда, гулять уже было опасно. Как-то раз артист Михаил Болдуман, получив после спектакля большой букет сирени, сплошь покрытый тлей, взял свою супругу и отправился в Нескучный сад стряхивать тлю на листья.
К сожалению, в то время наша страна боролась не только с краеведами, врачами и космополитами, но и с американскими агентами, разбрасывающими на советских землях американского, точнее, колорадского жука. Так что, Болдуманов сразу же схватили, отвезли в НКВД, дело дошло до Сталина, который, кстати, их и спас.
Лаврентий, отпусти их, сказал Сталин. Они же юродивые.
Отпустили.
Старые беседки разрушались, зато в 1947 году, в честь восьмисотлетия Москвы, на месте резиденции Голицыной «Пиковой дамы» возникло новое сооружение круглый павильон-ротонда, посвященный этому славному событию. Правда, павильон сделали исключительно декоративным, и сидеть там было не на чем.
Борис Пастернак философствовал:
Как всякий факт на всяком бланке,
Так все дознанья хороши
О вакханалиях изнанки
Нескучного любой души.
Он тоже сад. В нем тоже скучен
Набор уставших цвесть пород.
Он тоже, как и сад, Нескучен
От набережной до ворот.
И, окуная парк за старой
Беседкою в заглохший пруд,
Похож и он на тень гитары,
С которой, тешась, струны рвут.
Юрий Каменецкий радовался:
Нескучный сад.
Листвы прибой.
И в дымке Ленинский проспект.
Плывет курантов звонкий бой,
Шагает по Москве рассвет.
Нескучный сад стал неофициальной достопримечательностью. Которую не посещают иностранцы, но без нее города не представляет любой москвич.
* * *
И все-таки, в Нескучное нужно ходить зимой. И одному.
Войти все также, между домом восемнадцать и домом двадцать. Пройти мимо пинг-понговских столов, покрытых снегом. Вспомнить о прошлом. Нет, не о прошлом Нескучного сада, а о собственном. С ухмылкой про себя отметить: так вот, оказывается, из-за чего столы такие исковерканные. Еще бы, столько снега намело.
Стараясь не ступать в сугробы (надо было сапоги обуть!), доковылять до маленького желтенького домика, оставшегося с прошлого столетия. Свернуть налево. Удивиться, вдруг увидев какого-то чудного человека на велосипеде. Это в саду-то пустынном и запорошенном. И, опять же, выйти к беленькой ротонде.
Стараясь не ступать в сугробы (надо было сапоги обуть!), доковылять до маленького желтенького домика, оставшегося с прошлого столетия. Свернуть налево. Удивиться, вдруг увидев какого-то чудного человека на велосипеде. Это в саду-то пустынном и запорошенном. И, опять же, выйти к беленькой ротонде.
Истерический звон сотового телефона самое нелепое, что только можно тут себе представить.
Алло! Да! Я заблудился в Нескучном саду. Нет, как-нибудь выберусь. Всегда сориентируюсь по муравейникам. Да, снег, но кучки все равно под снегом видно. Конечно же, шучу. Да, скоро буду.
Выключайте телефоны, когда входите в Нескучный сад.
Памятник Гольцу
Жилой дом (Ленинский проспект, 22) построен в 1940 году архитектором Г. Гольцем.
Ближе к площади Гагарина застройка сталинских времен. Выдающихся шедевров здесь, к сожалению, не найти. Дома заурядные, и архитекторы, что называется, второго эшелона. К примеру, творение архитектора Гольца.
Бове вошел в историю Москвы Большим театром, Тон храмом Христа Спасителя, Щусев мавзолеем. Архитектор Гольц вошел в историю домом 22 по Ленинскому проспекту.
6 марта 1893 года в подмосковном городке Болшево родился будущий архитектор Георгий Павлович Гольц.
Маленький Георгий был примерным сыном. По достижении соответствующего возраста, его отвезли в Москву и отдали в девятую классическую гимназию. Ее он и окончил.
А в 1913 году Гольц поступил в Училище живописи, ваяния и зодчества. На отделение живописи. Юноша очень любил рисовать. Однако же родители хотели, чтобы у сына была более вещественная, что ли, профессия. И через год Георгий перешел на отделение архитектуры.
Разумеется, училище окончил с отличием, и юного маэстро отправили на стажировку в далекую Италию. Где он с успехом, а главное, с удовольствием рисовал.
По возвращении в Москву он снова рисовал. Для себя. Однако же и подхалтуривал в театрах. Между делом строил всяческие актуальные сооружения мосты, шлюзы, насосные станции. Он был примерным архитектором.
Даже этот дом скорее рисунок, нежели архитектура. Он напоминает театральную декорацию, и в сильный ветер кажется, что его фасад чуть-чуть пошатывается. Говорят, что в гольцевских квартирах не очень-то удобно жить.
Правда, дом отмечен Государственной премией СССР. Кроме того, он вошел в учебники архитектуры. Искусствоведы хвалят Гольца за смелое применение в строительный материал добавок из серого графита и розового сиенита.
В 1946 году Георгий Павлович скончался. Как рядовой, обыкновенный, в общем, архитектор и несостоявшийся художник.
Дом, однако же, относится к элитному фонду московского жилья.
* * *
На противоположной стороне находится еще одно дореволюционное строение так называемая Медведниковская богадельня, ныне больница 5. Это здание построено в 1900 году московским архитектором Сергеем Иустиновичем Соловьевым и стилизована под древнюю архитектуру Пскова.