27 мая 1817 года Пушкину исполнилось 18 лет. 11 июня, через два дня после выпускного акта в Лицее, он зачислен в Коллегию иностранных дел и 13-го приведен к присяге. Уже закончено ученичество, и поэт живет в Петербурге. Ура! Да здравствует свобода!
И здесь имеет смысл опереться на свидетельства самого Пушкина, на его «Евгения Онегина», хотя, конечно, Онегин герой романа, а не автор. Впрочем, Пушкина тоже можно считать героем этого романа с его лирическими отступлениями и утверждением «Онегин добрый мой приятель».
Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде;
Как dandy лондонский одет
И наконец увидел свет.
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцовал
<>
Всего, что знал еще Евгений,
Пересказать мне недосуг;
Но в чем он истинный был гений,
Что знал он тверже всех наук,
Что было для него измлада
И труд, и мука, и отрада,
Что занимало целый день
Его тоскующую лень,
Была наука страсти нежной,
Которую воспел Назон,
За что страдальцем кончил он
Свой век блестящий и мятежный
В Молдавии, в глуши степей,
Вдали Италии своей.
«В Молдавии, в глуши степей» начнет Пушкин первую главу «Евгения Онегина», первого реалистического романа в русской литературе. Какой надо было обладать наблюдательностью, какой способностью вспомнить и осмыслить события пусть бурной, но короткой и очень юной жизни; трехлетнего пребывания в Петербурге после шестилетнего пребывания в Лицее, закрытом учебном заведении при летней императорской резиденции в Царском Селе (6 мая 1820 года он уже отбывает в Кишинев, в канцелярию генерал-лейтенанта И. Н. Инзова).
Прежде всего в послелицейском периоде жизни Пушкина всеми исследователями обычно отмечается его членство в «Арзамасе». «Арзамас» далеко не первое литературное объединение, существовавшее в Петербурге с начала века, и не единственное, в котором он участвовал. Хотя именно о Пушкине сказал Ф. Н. Глинка: «Овцы стадятся, а лев ходит один». Но «Арзамас» для него был важен. «На выпуск молодого Пушкина смотрели члены Арзамаса как на счастливое для них происшествие, как на торжество», считал Ф. Ф. Вигель[83], «человек, по словам Герцена, злоречивый, самолюбивый, обидчивый, колкий и умный»[84]. К запискам его мы будем обращаться еще не раз.
Формально «Арзамас» возник как реакция на постановку 23 сентября 1815 года комедии «Липецкие воды», содержавшей злой выпад против Жуковского. Автором ее был активный участник «Беседы любителей русского слова» кн. Шаховской.
Формально «Арзамас» возник как реакция на постановку 23 сентября 1815 года комедии «Липецкие воды», содержавшей злой выпад против Жуковского. Автором ее был активный участник «Беседы любителей русского слова» кн. Шаховской.
Уже 14 октября шестеро «карамзинистов», как они называли себя, Уваров, Блудов, Дашков, А. Тургенев, Жуковский и Жихарев решили создать «Анти-Беседу» в противовес сановной «Беседе» Арзамасское общество безвестных людей.
«Шесть присутствующих братий торжественно отреклись от имен своих, дабы означить тем преобразование свое из ВЕТХИХ арзамасцев, оскверненных сообществом с халдеями Беседы и Академии, в НОВЫХ, очистившихся через потоп Липецкий» значится в арзамасском протоколе[85].
«Арзамас» первоначально носил ернический, буффонадный характер, инициированный, в основном, Жуковским: «Арзамасская критика должна ехать верхом на галиматье».
Для Пушкина принятие в Арзамас «имело глубокий смысл, пишет Ю. М. Лотман, его принадлежность к литературе получила общественное признание. Зачисление в боевую дружину молодых литераторов романтиков, насмешников, гонителей века минувшего подвело черту под периодом детства и годами учения. Он почувствовал себя допущенным в круг поэтов общепризнанных»[86].
Еще лицеистом, подписав свое послание Жуковскому в 1816 году гордым именем «Арзамасец», включился он в это кипение страстей, литературных выпадов.
Из Царского Села 27 марта того же 1816 года пишет он в Москву П. А. Вяземскому: «Безбожно молодого человека держать взаперти и не позволять ему участвовать даже и в невинном удовольствии погребать покойную Академию и Беседу губителей Российского Слова»[87].
По выходе из Лицея Пушкина уже по всей форме приняли в «Арзамас» и дали имя Сверчок.
«Я не спросил тогда, за что его назвали Сверчком, вспоминал Вигель, теперь нахожу это весьма кстати: ибо в некотором отдалении от Петербурга, спрятанный в стенах Лицея, прекрасными стихами уже подавал он оттуда свой звонкий голос»[88].
Венец желаниям! Итак, я вижу вас,
О други смелых муз, о дивный Арзамас!..[89]
Но к этому времени, к 1817 году, «Арзамас» «повзрослел»: в нем появляются такие лица, как Николай Тургенев, Михаил Орлов, Никита Муравьёв. И если и до их прихода раздавались голоса о необходимости перехода от буффонады к критическим разборам литературных новинок и даже изданию журнала, то с их появлением этот вопрос был поставлен решительно. Единой же программы у «Арзамаса» не существовало: одно дело быть всем против чего-то, и совсем другое быть всем за что-то одно. В «Арзамасе» же собрались люди, близкие между собой по своим взглядам, но по-разному смотревшие на цели общества. На начало «серьезничанья» Жуковский отреагировал так: «Быть бычку на веревочке! Быть Арзамасу Беседой!»[90].
Назвать петербургский адрес «Арзамаса» невозможно его отсутствие было предопределено изначально. В противовес торжественным ритуалам заседаний «Беседы любителей русского слова», проходивших в доме Державина, в «Арзамасе» всё было навыворот: «Положено признавать Арзамасом всякое место, на коем будет находиться несколько членов какое бы оно ни было чертог, хижина, колесница, салазки должно именоваться во все продолжение заседания Новым Арзамасом»[91].
Заседания проходили не только в Петербурге. Президентом был избран А. И. Тургенев, один из основоположников этого литературного объединения. «Гром слов президента проникнул сквозь стены Арзамаса пронесся вдоль Фонтанки и вдоль Невы, раздавался в берлогах и гнездах, на рынках и клубах и в императорской библиотеке, и там и здесь все очнулись, все узнали победу Светланы и света над Беседой и тьмою», записано в одном из протоколов Арзамаса[92]. Надо напомнить, что Светлана это арзамасское имя Жуковского.
Многие заседания проходили по адресу: набережная Фонтанки, 20, где жил арзамасский президент. 7 апреля 1818 года состоялось последнее заседание общества. Члены объединения уже понимали, что у них нет единства взглядов на будущее «Арзамаса». Их дороги разошлись. Жуковский прочел свое прощальное напутствие:
Братья-друзья арзамасцы! Вы протокола послушать,
Верно, надеялись. Нет протокола! О чем протоколить?
Все позабыл, что было в прошедшем у нас заседаньи!
Все! да и нечего помнить! С тех пор, как за ум мы взялися,
Ум от нас отступился! Мы перестали смеяться
Смех заступила зевота, чума окаянной Беседы![93]
«Арзамас, с его заседаниями и протоколами, был лишь эпизодом, правда, наиболее красочным и колоритным, в истории арзамасского братства»[94], пишет известный пушкинист Максим Гиллельсон. «Арзамас» прекратился, но арзамасское братство продолжалось.
«Арзамас, с его заседаниями и протоколами, был лишь эпизодом, правда, наиболее красочным и колоритным, в истории арзамасского братства»[94], пишет известный пушкинист Максим Гиллельсон. «Арзамас» прекратился, но арзамасское братство продолжалось.
25 сентября 1818 года А. Тургенев сообщал Вяземскому: «В воскресенье Жуковский, Пушкин, брат [Николай Иванович будущий декабрист] и я ездили пить чай в Царское Село, и историограф [имеется в виду Н. М. Карамзин] прочел нам прекрасную речь, которую написал он для торжественного собрания Русской академии, по поручению корешкового ее президента»[95].
Во главе Российской академии стоял идейный вдохновитель консервативной «Беседы» адмирал Александр Семенович Шишков, «корешковый президент», как иронически называет его Тургенев.
5 декабря 1818 года Карамзин произнес свою речь. Он говорил, что «язык и словесность суть главные способы народного просвещения»; «Словесность возвышает и нравственное достоинство государств Если бы греки, если бы самые римляне только побеждали, мы не произносили бы их имени с таким уважением, с такою любовию; но мы пленялись Иллиадою, Энеидою, вместе с афинянами слушали Демосфена, с римлянами Цицерона»; «Петр Великий, могучею рукою своею преобразовав Отечество, сделал нас подобными другим Европейцам. Жалобы бесполезны Мы не хотим подражать иноземцам, но пишем, как они пишут: ибо живем, как они живут; читаем, что они читают; имеем те же образцы ума и вкуса; участвуем в повсеместном взаимном сближении народов, которое есть следствие самого просвещения Хорошо писать для россиян, еще лучше писать для всех людей»[96]. Таких речей в академии еще не слышали. Она произвела огромное впечатление. Отвечал в ней Карамзин и тем, кто критиковал монархическую концепцию его «Истории».
И вот снова Вигель о Пушкине: «Сами родители его не могли принимать в нем более нежного участия [чем арзамасцы]; особенно Жуковский, восприемник его в Арзамасе, казался счастлив, как будто бы сам Бог послал ему милое чадо. Чадо показалось мне довольно шаловливо и необузданно, и мне даже больно было смотреть, как все старшие братья наперерыв баловали младшего брата
Его хвалили, бранили, превозносили, ругали. Жестоко нападая на проказы его молодости, сами завистники не смели отказывать ему в таланте; другие искренно дивились его чудным стихам, но немногим открыто было то, что в нем было, если возможно, еще совершеннее, его всепостигающий ум и высокие чувства прекрасной души его
Его спасали от заблуждений и бед собственный сильный рассудок, постоянно в нем пробуждающийся, чувство чести, которым весь он был полон, и частые посещения дома Карамзина, в то время столь же привлекательного, как и благочестивого
Из людей, которые были его старее, всего чаще посещал Пушкин братьев Тургеневых; они жили на Фонтанке, прямо против Михайловского замка»[97].
Именно запискам Вигеля обязаны мы рассказу о том, как, разлегшись на длинном столе, стоявшем под окном, Пушкин написал оду «Вольность». В воспоминаниях дочери Петра Павловича Каверина высказывается предположение, что «поводом к сочинению оды Вольность послужил разговор поэта с Кавериным: проезжая с ним ночью на извозчике мимо Инженерного замка, может быть на Фонтанку, к Тургеневым, Пушкин вызвался написать стихи на это мрачное здание»[98]. Это было в декабре 1817 года.