Постой, какие неприятные вести? Мне помнится, в последней записи Истер предвкушал свидание.
Нет-нет, Одира мягким движением откинула волосы за ухо, это не последняя запись. Дальше он повествует о чудесном ужине в ресторане, а потом идёт запись о его матери.
А что не так с его матерью? машинально поинтересовался я.
Она при смерти, Одира отложила тетрадь и словно кошка соскользнула с подоконника. Ну да ладно. Надеюсь, в остальном у него всё сложилось. У нас, если помнишь, незавершённое дельце.
Она озорно подмигнула, и мы принялись целоваться.
Бессмыслица конечно, но я не мог сосредоточиться. Неужели память меня подводит? Я не раз и не два пролистывал дневник и могу с уверенностью сказать, что ни о состоявшемся свидании, ни тем более о матери Истера Линн не было написано ни единой строчки.
В конце концов, Одира заметила моё состояние и отстранилась.
Что-то не так?
Всё великолепно, соврал я. До жути хочу вина. Тебе принести? она кивнула и, расслабившись, легла на кровать.
Я схватил с подоконника дневник и выскочил из комнаты. На кухне достал из винницы бутылку, нашёл штопор и, скользя взглядом по незнакомым строкам, стал медленно вкручивать спираль в скрипучую пробку.
«Дружище, по-моему, я самый счастливый человек на свете! Уже и не помню, когда был столь же счастлив. Наверно только в объятиях моей Иллы.
Жаль прошлое не воротишь
Но что я всё о грустном? У нас было свидание!
Вечер прошёл великолепно. Я заехал за ней на такси, и мы отправились в Эпран весьма дорогой ресторан, надо сказать. Но это не важно. Главное я был на высоте.
Весь вечер юмор каскадом лился из моих уст, и её заливистый смех был мне наградой. Мы говорили обо всём от классической литературы, до погоды на будущую неделю. Оказывается у нас столько общих интересов, что диву даёшься, как мы не встретились раньше.
А закончился вечер пышным мороженым в хрустальных вазочках, которое мы ели на набережной. Я накинул пиджак ей на плечи, и мы делились заветными мечтами, глядя на чёрное зеркало реки.
А потом такси домчало нас до её дома, и робкий поцелуй в щёку сказал мне, что вечер удался».
Пробка едва слышно хлопнула, и вино пролилось в бокалы. Могу поклясться, раньше этой записи не видел. Я перелистнул страницу и увидел ещё одну. Очень странно. Быть может, листы склеились?
Ладно, разберусь позже. Нельзя заставлять девушку ждать
Одира уехала засветло. Проводив, я вернулся в кровать, но сон улетучился вместе с её парфюмом. Тогда я принял душ и решил заварить арабику.
Одира уехала засветло. Проводив, я вернулся в кровать, но сон улетучился вместе с её парфюмом. Тогда я принял душ и решил заварить арабику.
На кухне распахнутыми страницами меня встретил дневник Истера Линн. Перелив содержимое турки в чашку, я расположился за столом и зашелестел страницами.
Так и есть, запись о предстоящем свидании оказалась не последней. За ней следовала пустая страница (видимо они всё же склеились) и два письма мнимому другу. Одно я прочёл вчера, но другое
«Правду говорят, не бывает безграничного счастья. Лишь блаженные проживают век ровно. А обычный человек, каким бы праведным не был, рано или поздно проходит сквозь лишения. Будь то утрата близкого, или потеря ценностей, неважно душевные терзания едины. Они напрямую зависят от степени привязанности или родства. Кто-то из-за кошелька лезет в петлю, а кто-то волком воет, лишившись близкого.
Так было со мной, когда я увидел Иллу под колёсами грузовика. Так было и вчера после прочтения телеграммы. Женщина, которую я всю жизнь считал святой, при смерти.
Мама
Она никогда не говорила, что больна. Наверно не хотела расстраивать. Что ж, это её выбор. Назад не отыграть.
Не знаю, что и думать. С одной стороны злюсь на неё за это молчание. Ведь скажи мама раньше что больна, мы бы нашли клинику, врача, лекарства С другой понимаю ничего бы этого не было. После смерти отца, когда за долги забрали дом и арестовали счёт, мы берегли каждую монету. А после гибели Иллы я впал в депрессию, бросил работу, и денег не стало вовсе.
Возможно, моё состояние и повлияло на её решение скрыть болезнь. Больше года я был депрессивным эгоистом и не видел, как увядает мать. Даже вспоминать противно.
Билеты куплены, завтра же лечу домой и буду рядом, сколько потребуется»
Я тщательно пролистал дневник, но ни новых записей, ни склеенных страниц не обнаружил. Одира была права, жизнь Истера только-только стала налаживаться и снова удар.
Но на то она и жизнь, чтобы преподносить сюрпризы. Только в фильмах бывает «долго и счастливо». В реальном мире за белой полосой следует чёрное шоссе, а после смерть ставит точку.
Ещё раз, пролистнув тетрадь, я вернул её на каминную полку. Не знаю почему, но прятать в чулан не хотелось. Дневник стал частью интерьера наряду со статуэтками, часами и картинами. Как ни странно, но подобные «пылесборники» и наполняют дом уютом. Особенно дом холостяка
Настойчивый звонок в дверь разбудил Одиру, она растолкала меня. Я напялил халат и, почти не открывая глаз, двинулся на звук. Спать хотелось жутко чёртов конец месяца.
Получите и распишитесь!
Бодрый голос почтальона отразился звоном в голове. Я, не глядя, чиркнул закорючку и, приняв конверт, захлопнул дверь. На автопилоте доплёлся до кухни и щёлкнул выключателем кофеварки.
Кого принесло в такую рань? поинтересовалась Одира, входя в кухню и сексуально потягиваясь.
Почтальон конверт принёс, ответил я, разминая лицо смоченными ладонями. Холодная вода подействовала и глаза, наконец, открылись.
И что в нём?
Ещё не вскрывал.
Кофеварка пропищала, и Одира поставила передо мной дымящуюся чашку. Села напротив и стала мазать хлеб джемом. А я сидел и заторможено гонял ложкой коричневую пенку. В висках пульсировали слова почтальона.
Из ступора вывел голос Одиры.
Конверт не вскроешь?
У меня нехорошие предчувствия, я помассировал виски и затянулся кофе.
Да брось ты, она смахнула конверт со стола и надорвала сбоку. А вдруг это ответ из журнала, куда ты посылал статью? Не против?
Я пожал плечами, хотя внутренне сжался. Одира достала сложенный пополам лист, и, подмигнув, развернула. По изменившемуся выражению я понял, речь далеко не о статье.
Прочти сам, с тревогой в голосе сказала она и протянула телеграмму.
Я медлил. Отчего-то не хотелось прикасаться к этому клочку бумаги который разделит мою жизнь на «до» и «после». Я чётко это понял, увидев грусть в глазах Одиры. А так же понял, что от меня уже ничего не зависит.
« диагностирована опухоль введена в состояние искусственной комы находится под наблюдением в клинике»
Я читал и не мог сфокусировать мысли. В глазах стоял какой-то туман.
Получите и распишитесь
Может всё ещё образуется? спросила Одира, взяв меня за руку. Современная медицина способна на многое.
Современная медицина требует много денег! Тем более с таким диагнозом.
Я грубо одёрнул ладонь и подошёл к окну. Словно почувствовав моё настроение, осеннее небо опрокинулось дождём.
Как же так? Мама никогда не болела. Даже простуды обходили её стороной. А теперь она лежит за много километров в неизвестной клинике Ущипните, я хочу проснуться.
Одира подошла сзади и мягко обняла меня за плечи. Тихо прошептала:
Ты должен ехать. Я позвоню, закажу билет.
В знак благодарности я сжал её пальцы. Слов не требовалось. Всё уже случилось и единственное, что я могу сделать быть с матерью до конца
Мама умерла, не приходя в сознание. Когда кардиоаппарат монотонно запищал, я был рядом и держал её за руку. Меня вывели из палаты, и через стекло я видел, как врачи тщетно пытаются вернуть её душу. Во мне будто что-то оборвалось. Чувства улетучились не было ни слез, ни горечи. Лишь холодная пустота.
Позже хирург разводил руками и что-то втолковывал на медицинском наречии, но я его не слышал. Я смотрел на простыню с очертаниями знакомого лица и мысленно корил себя за наш последний разговор, в котором вновь всплыла тема внуков. Я тогда наговорил ей гадостей и повесил трубку. Господи, какой я идиот!
Неделя пролетела как во сне. Свидетельство о смерти, прощание у гроба, банальные слова и обильная выпивка. Вернулся домой опустошённый как кошель шкипера. Говорят, со временем чувства притупляются. Очень хочется в это верить, иначе сойду с ума.
В спальне на глаза попался дневник, и вдруг я понял нужно выговориться. Я смахнул пыль с обложки и пошёл в кабинет. Отчего-то даже мысли не возникло завести собственную тетрадь. Я должен записать чувства именно в дневнике Истера. Так будет правильно.
Страницы зашелестели, замелькали знакомые записи. Я пролистнул до последней, занёс ручку над бумагой и тут взгляд уцепился за незнакомые строки. Речь шла о состоявшихся похоронах.
«Согласно последнему желанию матери, урну с её прахом захоронили рядом с отцом. Я был против, но слово сдержал. Хотя с удовольствием плюнул бы на его могилу».
Ничего не понимаю. Какую урну с прахом? Я точно помню, что в последней записи говорилось о болезни.
Желание выговориться вытиснилось любопытством, и я открыл предыдущую страницу. Так и есть вот та запись. Но сразу за ней идёт другая.
Чтение прервал дверной звонок. Я решил не открывать, но мерзкое устройство не смолкало.
Здравствуй, Одира мягко коснулась губами недельной щетины. Рада тебя видеть трезвым.
Откровенно говоря, я не очень обрадовался её приходу. Мысли занимал дневник. Откуда взялась запись? Если раньше я грешил на слипшиеся страницы, то теперь не знаю что и думать. Одира заметила мою рассеяность и поинтересовалась в чём дело.
Не знаю, ответил я, какая-то пустота внутри.
Тебе нужно выговориться, убеждённо заявила она. Знаю не понаслышке.
«Я и собирался выговориться», промолчал я. Она расценила моё молчание по-своему.
Я серьёзно, давай поговорим. Вспомни детство или яркие моменты Станет легче, поверь.
Легче не стало. Она задавала вопросы, я отвечал. Потом и сам стал вспоминать, но мысли то и дело возвращались к дневнику. В конце концов, Одира поняла, что связной беседы не получится, и увлекла меня в спальню.
«Непереносимо осознавать, что мамы больше нет. Так тяжко, будто мир сузился до размеров урны с прахом. Горшок с пылью вот итог её жизни. Впрочем, как и каждого из нас
Когда я увидел её на больничной койке с проводами по всему телу, мир готов был рухнуть. Но она держалась, старалась улыбаться, хотя я видел, что всё через силу.
Мама очень изменилась. Та женщина, которую я знал, устала и сдалась. Старость избороздила лицо морщинами, выбелила волосы, скрючила суставы. Я видел перед собой увядшую старуху и не хотел верить, что это моя мать.