Действительно, философия признает наличие таких категорий, как «абсолютная» и «относительная истина», но рассмотреть вопрос об истине в процессуальной деятельности суда возможно, если принять во внимание, что знания, составляющие истину, находятся в диалектическом движении, взаимопроникая и заменяя друг друга в процессе движения процесса доказывания по делу. Само утверждение того, что доказывание в уголовном или гражданском процессах не является познанием, не разрешает поставленной проблемы.
Рассматривая проблемы истины, Б. Рассел писал: «.наша теория истины должна допускать противоположность истинности, а именно ложность».[84] В судебном процессе проблема правды и лжи всегда привлекала внимание исследователей, так как ложь препятствует установлению действительных обстоятельств дела.
Для раскрытия понятия истины обратимся к исследованию А. Г. Догалакова. «Дихотомия истинности (ложности), применяемая на уровне формально-методологического подхода, безусловно необходима на уровне наличного анализа знания, но такой анализ достигается путем отвлечения от вероятностных параметров знания, от постоянного его развития через состояние может быть, которое происходит далеко не всегда через кумуляцию, но предполагает и бифуркационное его изменение. Умение видеть познание в реальной его процессуальности (через вектор настоящее-будущее) формирует более сложные коллизии истинности (логичности) научных знаний, фиксируемые обычно в литературе с помощью понятий относительной и абсолютной истины, ее процессуальности. С этой точки зрения любое положение науки неверно считать чисто истинным или чисто ложным».[85]
Обратимся к теории доказательств А. Я. Вышинского, который отстаивал позицию, сводившуюся к тому, что при установлении обстоятельств дела возможно установление вины с той или иной степенью вероятности.[86] Им же высказывалась точка зрения о том, что «внутреннее убеждение суда вот единственное мерило ценности того или другого факта как доказательства».[87]
Противоположная позиция М. С. Строговича основывалась на том, что «устанавливаемые судом факты в процессе их исследования представляются сперва лишь более или менее вероятными и лишь в результате их исследования эта вероятность превращается в достоверность. Отсюда проблема соотношения вероятности и достоверности фактов, подлежащих исследованию и установлению судом по рассматриваемому им делу Могут быть доказательства, которые делают как событие преступления, так и виновность обвнияемого очевидным, несомненным, но могут быть и такие доказательства, которые делают и то и другое маловероятным. Обстоятельства дела могут быть сложны, запутанны, собранные по делу доказательства противоречивы Производство по уголовному делу часто начинается с более или менее высокой степени вероятности того, что совершено преступление и совершило его данное лицо, но окончательное разрешение дела, окончательный приговор, признающий подсудимого виновным, может быть постановлен лишь тогда, когда вероятность превратилась в достоверность».[88]
Противоположная позиция М. С. Строговича основывалась на том, что «устанавливаемые судом факты в процессе их исследования представляются сперва лишь более или менее вероятными и лишь в результате их исследования эта вероятность превращается в достоверность. Отсюда проблема соотношения вероятности и достоверности фактов, подлежащих исследованию и установлению судом по рассматриваемому им делу Могут быть доказательства, которые делают как событие преступления, так и виновность обвнияемого очевидным, несомненным, но могут быть и такие доказательства, которые делают и то и другое маловероятным. Обстоятельства дела могут быть сложны, запутанны, собранные по делу доказательства противоречивы Производство по уголовному делу часто начинается с более или менее высокой степени вероятности того, что совершено преступление и совершило его данное лицо, но окончательное разрешение дела, окончательный приговор, признающий подсудимого виновным, может быть постановлен лишь тогда, когда вероятность превратилась в достоверность».[88]
Из всего сказанного можно выделить обстоятельство, имеющее существенное значение для понимания места и роли внутреннего убеждения судьи при оценке доказательств в период 20-40-х годов как критерия истины, устанавливаемой по делу. Это меняло сущность доказательственного права независимо от философской категории абсолютной истины по делу, поскольку такая истина могла быть установлена на основании убеждения судьи, а как абсолютная истина она не подлежала сомнению. Общеизвестны факты нарушения законности, которая понималась как соответствие действий правоохранительных органов и суда положениям норм законов, но применение которых корректировалось с учетом убеждения судей, формируемого правосознанием, основанным на политическом понятии социалистического правосознания как категории публичного права, а не на совести судьи как члена общества, устанавливающего в уголовном процессе конкретные обстоятельства преступления. Следует заметить, что введение в процесс оценки категории социалистического правосознания по существу вводило в оценку доказательств цель, на достижение которой были направлены нормы права. При таком подходе к разрешению гражданских дел частные интересы граждан и защита частной собственности подчинялись требованиям общества, отрицающего частную собственность.
В связи с этим следует вспомнить слова Н. В. Крыленко о том, что «процессуальные нормы это гармошка, которую рабочекрестьянская власть сжимает в зависимости от условий»[89].
Рассматривая цели и задачи доказательственного права как комплексного института гражданского процессуального права, И. В. Решетникова отмечает, что из отождествления целей и задач правосудия по гражданским и уголовным делам «вытекает, что при рассмотрении и гражданских, и уголовных дел суд должен установить истину, компромиссов быть не может. Гражданский спор это не уголовное деяние, рассмотрение которого в суде требует в деталях воспроизвести произошедшее, чтобы наказать виновного. В гражданском споре стороны являются равными носителями материальных прав и обязанностей, поэтому важно определить, в чем состоят их интересы». Далее автор совершенно справедливо отмечает, что отождествление целей и задач уголовного и гражданского процессов «олицетворяют, если можно так сказать, государственно-правовой подход к сущности гражданского процесса, определяя соответствующие приоритеты: интересы государства, объективное право, установление истины по делу. В настоящее время в обществе происходит смена ориентиров, когда постепенно физические и юридические лица становятся равноценными с государством субъектами права»[90].
Соответственно ГПК РФ 2002 г. сформулировал в ст. 2 задачи гражданского судопроизводства, которыми являются «правильное и своевременное рассмотрение и разрешение гражданских дел в целях защиты нарушенных или оспариваемых прав, свобод и законных интересов граждан, организаций, прав и интересов Российской Федерации, субъектов Российской Федерации, муниципальных образований, других лиц, являющихся субъектами гражданских, трудовых или иных правоотношений. Гражданское судопроизводство должно способствовать укреплению законности и правопорядка, предупреждению правонарушений, формированию уважительного отношения к закону и суду».
Обратимся вновь к уголовному процессу, где столь существенное значение имеет установление состава преступления для реализации целей уголовной политики в уголовном процессе.
Рассматривая проблему установления истины по делу, причины отказа законодателя от понятия истины в УПК РФ 2001 г. и изменения подхода законодателя к установлению истины в гражданском процессе, мы должны коснуться вопросов о соотношении внутреннего убеждения по делу и достоверности выводов решения суда.
Б. Рассел писал: «.очевидно, что умы не создают истинности или ложности. Они создают веры, однако ум не может сделать их истинными или ложными, за исключением того особого случая, когда речь идет о будущем».[91] Отметим, что законодатель при принятии нового закона всегда имеет в виду воздействие на поведение граждан именно в будущем.
М. М. Гродзинский в своем исследовании обоснованно отметил, что «замена системы законных доказательств системой впечатлений судьи была бы не чем иным, как переходом от вредной связанности судьи предписаниями закона к не менее вредной беспредельной свободе судейского усмотрения Поэтому доктрина свободной оценки доказательств и исходит из того, что убеждение судьи должно быть обосновано доказательствами»[92].
При этом для достижения верного знания в отношении фактов и их правовой оценки суды используют неодинаковые средства. «Фактические обстоятельства дела подтверждаются с помощью доказательств, которые выявляются, истребуются, исследуются и оцениваются в соответствии с нормами процессуального права. Правовая же оценка установленных фактов, посредством которой выясняются права и обязанности сторон в процессе, проводится на основе норм материального права. Уяснение смысла подлежащих применению правовых норм достигается различными способами толкования: грамматическим, логическим, систематическим и историческим толкованием нормы права»[93].
Необходимо рассмотреть вопрос о содержании и объеме понятия истины, устанавливаемой по делу. В литературе по этой проблеме высказывается несколько точек зрения. Так, М. С. Строгович исходит из того, что уголовно-процессуальная деятельность и уголовно-процессуальное право предусматривают установление фактических обстоятельств преступления. П. А. Лупинская полагает, что в содержание истины приговора входит и правовая оценка действий обвиняемого. И. И. Мухин включает в содержание истины и назначение судом наказания за преступление, если установлена вина лица в его совершении.
Независимо от того, как процессуалисты понимают цель в уголовно-процессуальном праве, объект и предмет исследования, закон позволяет определить содержание истины, подлежащей установлению в уголовном процессе, поскольку содержание этого понятия полностью охватывается содержанием состава преступления в уголовном праве. Так, при постановлении приговора необходимо разрешить следующие вопросы: имело ли место деяние, в совершении которого обвиняется подсудимый; содержит ли это деяние состав преступления и каким именно уголовным законом оно предусмотрено; совершил ли это деяние подсудимый; виновен ли подсудимый в совершении преступления; подлежит ли подсудимый наказанию за совершение преступления; какое именно наказание должно быть назначено, и т. д.