За деревней Хёркрихт, поблизости от Вёнзова, пустынный до того тракт немного оживился. Кроме крестьянских возов и купеческих фур, стали попадаться конные и вооруженные люди, так что Рейневан почел за благо прикрыть голову капюшоном. За Хёкрихтом бежавшая по живописному березняку дорога снова опустела, и Рейневан облегченно вздохнул. Однако малость преждевременно.
Вельзевул в очередной раз показал великий собачий ум. До сих пор он не ворчал даже на проходящих мимо солдат, сейчас же, безошибочно чуя их намерения, он коротким резким лаем предупредил о вооруженных наездниках, неожиданно выехавших из березняка по обеим сторонам дороги. Потом зловеще заворчал, когда, увидев его, один из слуг, сопровождавших рыцарей, стянул со спины арбалет.
Эй, вы! Стоять! крикнул рыцарь молодой и веснушчатый, как перепелиное яйцо. Стоять, говорю! На месте!
Ехавший рядом с рыцарем конный слуга всунул ступню в стремечко арбалета, ловко натянул его и уложил на ложе болт. Урбан Горн не спеша выехал немного вперед.
Не вздумай стрелять в собаку, Нойдек. Сначала взгляни, рассмотри как следует. И сообрази, что ты когда-то уже ее видел.
О раны Господни! Веснушчатый заслонил глаза рукой, чтобы защититься от слепящего мерцания раскачиваемых ветром листьев берез. Горн? Ты ли это в самом деле?
Никто иной. Прикажи слуге убрать арбалет.
Ясно, ясно. Но пса придержи. Кроме того, мы тут не случайно, а кое-кого ищем. Так что я должен спросить тебя, Горн, кто это с тобой? Кто едет?
Для начала, холодно сказал Урбан Горн, уточним вот что: за кем ваши милости охотятся? Потому что если за теми, кто, к примеру, ворует скот, так мы отпадаем. По многим причинам. Primo, при нас нет скота. Secundo
Ладно, ладно, веснушчатый уже успел рассмотреть священника и раввина, презрительно махнул рукой, скажи только: ты их всех знаешь?
Знаю. Ты удовлетворен?
Удовлетворен.
Просим прощения, преподобный, второй рыцарь, в саладе[103], при полном вооружении, слегка поклонился плебану Гранчишеку, но мы беспокоим вас не ради развлечения. Совершено преступление, и мы идем по следам убийцы. По приказу господина Райденбурга, стшелинского старосты. Вот он господин Кунад фон Нойдек. А я Евстахий фон Рохов.
Что за преступление? спросил плебан. О Господи! Убили кого?
Что за преступление? спросил плебан. О Господи! Убили кого?
Убили. Недалеко отсюда. Благородного Альбрехта Барта, хозяина из Карчина.
Некоторое время стояла тишина, которую нарушил голос Урбана Горна. Голос изменившийся.
Как? Как это случилось?
Странно случилось, медленно ответил Евстахий фон Рохов, перестав подозрительно рассматривать Рейневана. Во-первых, в саменький полдень. Во-вторых, в бою Если б это не было невозможно, я бы сказал, что в поединке. Один человек, конный, вооруженный. Убил тычком меча, к тому же очень точным, требующим большой сноровки. В лицо. Между носом и глазом.
Где?
В четверти мили за Стшелином. Барт возвращался из гостей у соседа.
Один, без сопровождения?
Он так ездил. У него не было врагов.
Упокой, Господи, пробормотал Гранчишек, душу его. И освяти
У него не было врагов, повторил, прервав молитву, Горн. Но подозреваемые есть?
Кунад Нойдек подъехал ближе к возу, с интересом посмотрел на груди Дороты Фабер. Куртизанка одарила его призывной улыбкой. Евстахий фон Рохов тоже подъехал. И тоже осклабился. Рейневан был очень рад. На него не смотрел никто.
Подозреваемых, Нойдек отвел глаза от притягивающего взгляд бюста, несколько. По району болталась довольно подозрительная компания. То ли за кем-то гонялись, то ли кровная месть. Что-то в этом роде. Здесь даже видели таких типов, как Кунц Аулок, Вальтер де Барби и Сторк из Горговиц. Ходят слухи, что какой-то молокосос вскружил голову жене рыцаря, а тот не на шутку взъелся на соблазнителя. И гоняется за ним.
Не исключено, добавил Рохов, что именно этот преследуемый любовничек, случайно наткнувшись на Барта, запаниковал и прикончил его.
Если так, Урбан Горн поковырял в ухе, то вы легко достанете этого, как вы говорите, любовничка. В нем должно быть не меньше семи футов роста и четыре в плечах. Такому, пожалуй, трудновато спрятаться среди обычных людей.
Верно, угрюмо согласился Кунад Нойдек.
Хлюпиком господин Барт не был, какому-нибудь замухрышке б не поддался Но, возможно, там не обошлось без чар или колдовства.
Мать Пресвятая Богородица! воскликнула Дорота Фабер, а плебан Филипп перекрестился.
А впрочем, докончил Нойдек, там видно будет что к чему. Как только прелюбодея возьмем, так выпытаем его о подробностях, ох выпытаем А распознать, думаю, будет нетрудно. Мы знаем, что он удалой и на сивом коне едет. Если вы такого встретите
Не преминем донести, спокойно пообещал Урбан Горн. Удалой парень, сивый конь. Не проглядишь. И ни с кем не перепутаешь. Ну, бывайте, господа.
А вы, господа, не знаете, случайно, заинтересовался плебан Гранчишек, вроцлавский каноник все еще в Стшелине обретается?
Конечно. Судебными разбирательствами занимается у доминиканцев.
А не его ли это милость нотариус Лихтенберг?
Нет, отрицательно покачал головой фон Рохов. Его зовут Беесс. Отто Беесс.
Отто Беесс, препозит[104] при Святом Иоанне Крестителе, забормотал священник, как только старостовы рыцари отправились дальше, а Дорота Фабер стегнула мерина. Ох, суровый муж. Веееесьма суровый. Ох, рабби, зря надеешься. Вряд ли он тебя выслушает.
А вот и нет, проговорил Рейневан, уже некоторое время радостно улыбавшийся. Вас примут, рабби Хирам. Обещаю.
Видя недоуменные взгляды, Рейневан таинственно улыбнулся. Потом, явно в хорошем настроении, соскочил с телеги и пошел рядом. Затем немного поотстал. И тогда к нему подъехал Горн.
Теперь ты видишь, как все оборачивается, Рейнмар Беляу. Как быстро дурные слухи распространяются. По округе разъезжают наемные убийцы, мерзавцы типа Кирьелейсона и Вальтера де Барби, а ежели они убьют кого, то на тебя же на первого падет подозрение. Замечаешь иронию судьбы?
Замечаю, буркнул Рейневан. И не только это. Во-первых, вижу, что вы все-таки знаете, кто я такой. Вероятно, с самого начала.
Вероятно. А еще что?
Что вы знали убитого Альбрехта Барта из Карчина. И даю голову на отсечение, едете вы как раз в Карчин. Или ехали.
Ишь ты, немного помолчав, сказал Горн. Какой шустрый. И самоуверенный. Я даже знаю, откуда берется твоя самоуверенность. Хорошо, когда есть знакомые на высоких должностях, а? Вроцлавский каноник, например? Человек сразу начинает чувствовать себя лучше. И безопаснее. Однако обманчивое это бывает ощущение, ох обманчивое.
Что вы знали убитого Альбрехта Барта из Карчина. И даю голову на отсечение, едете вы как раз в Карчин. Или ехали.
Ишь ты, немного помолчав, сказал Горн. Какой шустрый. И самоуверенный. Я даже знаю, откуда берется твоя самоуверенность. Хорошо, когда есть знакомые на высоких должностях, а? Вроцлавский каноник, например? Человек сразу начинает чувствовать себя лучше. И безопаснее. Однако обманчивое это бывает ощущение, ох обманчивое.
Знаю, кивнул Рейневан. Я все время помню о вывороченном дереве, о настроениях и флюидах.
И очень хорошо делаешь, что помнишь.
Дорога шла по холму, на котором стояла шубеница[105] с тремя высохшими, как вяленая треска, висельниками. А внизу перед путниками раскинулся Стшелин с его красочным пригородом, городской стеной, замком времен Болеслава Строгого, древней ротондой Святого Готарда и современными колокольнями монастырских церквей.
Ой! заметила Дорота Фабер. Там что-то происходит. Какой-то праздник сегодня, что ли?
Действительно, на свободном пространстве у городской стены собралась довольно большая толпа. Было видно, что со стороны ворот туда направляется народ.
Кажется, процессия.
Скорее мистерия, отметил Гранчишек. Сегодня же четырнадцатое августа, сочельник Успения Девы Марии. Едем, едем, Дорота. Поглядим вблизи.
Дорота чмокнула, мерин двинулся. Урбан Горн подозвал британа и взял его на поводок, видимо, понимая, что в давке даже такой умный пес, как Вельзевул, может потерять самообладание.
Движущаяся со стороны города процессия уже приблизилась настолько, что в ней можно было различить священников в литургических одеяниях, черно-белых доминиканцев, конных рыцарей в украшенных гербами яках[106], коричневых францисканцев, горожан в доходящих почти до земли делиях[107]. И еще алебардистов в желтых туниках и матово поблескивающих капалинах[108].
Епископское воинство, тихо пояснил Урбан Горн, уже в который раз доказывая хорошую осведомленность. А вон тот крупный рыцарь, тот, что на гнедой лошади с шашечницей на попоне, это Генрик фон Райденбург, стшелинский староста.
Епископские солдаты вели под руки трех человек двух мужчин и женщину. На женщине было белое гезло[109], на одном из мужчин остроконечный, ярко раскрашенный колпак.
Дорота Фабер щелкнула вожжами, прикрикнула на мерина и на неохотно расступающуюся перед телегой публику. Однако, спустившись с холма, пассажирам телеги надо было встать, чтобы видеть что-либо. Значит, приходилось остановить телегу. Впрочем, все равно дальше ехать было невозможно, люди здесь стояли плечом к плечу.
Поднявшись во весь рост, Рейневан увидел головы и плечи приведенных к стене мужчин и женщины. И торчащие выше их голов столбы, к которым они были привязаны. Куч хвороста, нагроможденного под столбами, он не видел. Но знал, что они там были.
Он слышал голос, возбужденный и громкий, но нечеткий, приглушенный шмелиным гулом толпы. Он с трудом различал слова.
Совершено преступление против общественного порядка Errores Hussitarum Fides haeretica Разврат и святотатство Crimen[110]. Следствием установлено
Похоже, сказал поднявшийся на стременах Урбан Горн, сейчас здесь наглядно подведут итоги нашей дорожной дискуссии.
На то смахивает, сглотнул слюну Рейневан. Эй, люди! Кого казнить будут?
Харетиков, пояснил, поворачиваясь, мужчина с внешностью попрошайки. Схватили харетиков. Говорят, гусов или чегой-то вроде того
Не гусов, а гусонов, поправил с таким же польским акцентом другой оборванец. Жечь их будут за святотатство. Потому как гусей причащали.
Эх, темнота! прокомментировал стоящий по другую сторону телеги странник с нашитыми на плаще завитушками[111]. Ну, ничего же не знают. Ничего!