«Это же настоящий волк, жестокий и вероломный, говорила она, когда речь заходила о ее племяннике. Но слава богу, у меня голова покрепче, и рано или поздно его погубят собственные козни».
Тетушка и племянник годами не разговаривали и встречались лишь на королевских приемах.
Сейчас она сидела перед маленьким столиком, придвинутым вплотную к постели, и, аккуратно отрезая кусок за куском, лакомилась заячьим паштетом, которым обычно начинался ее утренний завтрак.
Подобно тому как племянник старался придать себе расстроенный и взволнованный вид, так и тетушка при виде его сделала спокойную и равнодушную мину.
Вы, племянничек, как видно, подымаетесь до зари, произнесла она обычным голосом, стараясь скрыть свое удивление. И ворвались ко мне как буря! Что заставило вас так спешить?
Тетушка, тетушка, завопил Робер, все пропало!
Графиня Маго все так же спокойно и неторопливо отхлебнула из кубка глоток артуазского вина ярко-рубинового цвета, которое выделывалось в ее поместьях и которое она предпочитала к утреннему завтраку всем прочим напиткам, ибо, по ее словам, оно давало бодрость на целый день.
Что у вас такое пропало, Робер? Проиграли еще одну тяжбу? осведомилась она.
Тетушка, клянусь вам, сейчас не время язвить друг друга. Несчастье, обрушившееся на нашу семью, слишком велико, теперь уж не до шуток.
Что же произошло? Какое несчастье для вас может стать несчастьем для меня и наоборот? спросила она спокойным и циничным тоном.
Тетушка, наша жизнь и честь в руках короля.
В глазах графини Маго промелькнуло беспокойство. Но она молчала, размышляя, какую еще ловушку расставил ей племянничек и что означает это вступление.
Жестом, вошедшим у нее в привычку, она засучила рукава до локтей. Потом хлопнула ладонью по столу и позвала:
Тьерри!
Тетушка, я не могу говорить при посторонних, мы должны побеседовать наедине, воскликнул Робер. То, что я вам скажу, затрагивает честь всей нашей семьи.
Жестом, вошедшим у нее в привычку, она засучила рукава до локтей. Потом хлопнула ладонью по столу и позвала:
Тьерри!
Тетушка, я не могу говорить при посторонних, мы должны побеседовать наедине, воскликнул Робер. То, что я вам скажу, затрагивает честь всей нашей семьи.
Ерунда, ты прекрасно можешь говорить при моем канцлере.
Тетушка просто не доверяла племяннику и хотела на всякий случай запастись свидетелем.
С минуту они молча глядели друг на друга: она с преувеличенным вниманием, а он внутренне наслаждаясь разыгрываемой комедией. «Зови хоть всех своих людей, думал Робер. Зови, пусть послушают».
Странное зрелище представляли два этих существа, которые зорко следили друг за другом, оценивали каждый возможности противника, мерились силами; природа наделила их множеством общих черт, и, словно два быка одной породы, они были удивительно похожи и яростно ненавидели один другого.
Дверь распахнулась, и в опочивальню графини вплыл Тьерри дИрсон. Бывший капитульный настоятель Аррасского собора, ныне канцлер графини Маго, управитель графства Артуа и, как утверждали, любовник графини был невысок ростом, пухл, круглолиц, с острым и неестественно белым носом; он производил впечатление человека самоуверенного и властного. Во взоре его горела жестокость, а безгубый рот складывался в улыбку. Он верил только в хитрость, ум и настойчивость.
Поклонившись Роберу Артуа, Тьерри произнес:
Вы у нас редкий гость, ваша светлость.
Мой племянник уверяет, что явился сообщить нам о какой-то огромной беде, пояснила Маго.
Увы! вздохнул Робер, бессильно опустившись в кресло.
Он выжидал; Маго уже явно стала терять терпение.
У нас с вами, тетушка, не раз выходили недоразумения, начал наконец Робер.
Хуже, племянник, пренеприятнейшие ссоры, и оканчивались они обычно плохо для вас.
Верно, верно; и, Бог свидетель, я желал вам всяческих бед.
Робер и сейчас прибег к излюбленному своему приему грубоватая, но не оставляющая сомнений искренность, откровенное признание дурных своих умыслов: так ему удавалось скрывать удар, которым он готовился поразить противника.
Но такого несчастья я вам никогда не желал, продолжал он. Ибо, как вам известно, я настоящий рыцарь и строг в отношении всего, что касается нашей чести.
Да в чем же дело, в конце концов? Говори же, не сдержавшись, крикнула Маго.
Ваши дочери и мои кузины уличены в прелюбодеянии и арестованы по приказу короля, равно как и Маргарита.
Маго не сразу осознала всю силу нанесенного ей удара. Она и впрямь не поверила Роберу.
От кого ты слышал эту басню?
Ни от кого, тетушка, я сам узнал, и весь двор тоже знает. Произошло это еще вчера вечером.
Робер испытывал истинное наслаждение, терзая свою толстуху тетку, поджаривая ее на медленном огне; взвешивая каждое слово, он рассказал ровно столько, сколько хотел рассказать о том, как весь Мобюиссон был разбужен гневным криком короля.
А они признались? спросил Тьерри дИрсон.
Не знаю, ответил Робер. Но молодые дОнэ, конечно, признаются, ибо в настоящий момент находятся в руках вашего друга Ногарэ.
Терпеть не могу Ногарэ, отозвалась графиня Маго. Даже будь невинны, как ангелы, из его рук они выйдут чернее ворона.
Тетушка, начал Робер, темной ночью я проскакал десять лье от Понтуаза до Парижа, чтобы известить вас, ибо никто не подумал этого сделать. Неужели вы до сих пор считаете, что я действовал под влиянием дурных чувств?
Графиня Маго вскинула глаза на своего гиганта племянника; душевное ее смятение и тревога были так велики, что она невольно подумала: «Возможно, что и он способен иногда на добрые порывы».
Потом хмуро спросила:
Хочешь завтракать?
Услышав эту фразу, Робер понял, что удар нанесен, и нанесен метко.
Не заставляя себя долго просить, Робер схватил со стола холодного фазана, разорвал руками на две половинки и впился в него зубами. Вдруг он заметил, что его тетушка переменилась в лице. Сначала побагровела грудь, прикрытая горностаевой опушкой платья, затем краска залила шею, потом подбородок. Наконец кровь бросилась ей в лицо, покрыла пурпурными пятнами лоб. Графиня Маго поднесла руку к сердцу.
«Вот оно, подумал Робер. Сдыхает. Сейчас сдохнет».
«Вот оно, подумал Робер. Сдыхает. Сейчас сдохнет».
Но он ошибся. Графиня быстро поднялась с постели, и одновременно раздался грохот. Заячьи паштеты, кубки и серебряные блюда, которые она резким движением смахнула со стола, звеня и подпрыгивая, покатились по полу.
Потаскухи! заревела она. И это после всего, что я для них сделала, устроила им такие блестящие партии Попались, как непотребные девки. Все загубили! Пусть их бросят в темницу, пусть сажают на кол, пусть вешают!
Бывший каноник даже бровью не повел. Он уже давно привык к гневным вспышкам своей покровительницы.
Вот-вот, я тоже, тетушка, сразу об этом подумал, пробурчал Робер с набитым ртом. Так вас отблагодарить за все ваши заботы
Я немедленно должна ехать в Понтуаз! воскликнула Маго, не слушая племянника. Должна их повидать и научить, что надо отвечать на допросах.
Боюсь, что вам это не удастся, тетушка. Их держат взаперти и никого не пускают
Тогда я поговорю с королем. Беатриса! Беатриса! закричала она, хлопнув в ладоши.
Откинув занавес, и в комнату неторопливым шагом вошла женщина лет двадцати. Она была просто восхитительна: высокая, черноволосая, длинноногая, с упругой грудью и крутыми бедрами. При первом же взгляде на красотку Робер Артуа так весь и загорелся.
Беатриса, надеюсь, ты все слышала? спросила Маго.
Да, сударыня, ответила женщина. Я, как всегда, стояла у дверей.
Графиня быстро поднялась с постели, и одновременно раздался грохот. Заячьи паштеты, кубки и серебряные блюда, которые она резким движением смахнула со стола, звеня и подпрыгивая, покатились по полу.
Говорила Беатриса неестественно медленно, неестественно медленны были ее жесты, ее походка; даже веки она подымала медленнее, чем все люди. От ее гибкого по-кошачьему тела веяло таким невозмутимым спокойствием, что, казалось, влети в окно молния, и тогда женщина не вздрогнет, не сотрет со своих губ ленивую усмешку. Однако из-под длинных черных ресниц блестели насмешливые глаза. Несчастье ближних, их тревоги, страшные драмы, калечащие их жизнь, только веселили ее.
Это племянница Тьерри, сказала Маго племяннику, указывая на Беатрису, я назначила ее своей первой придворной дамой.
Беатриса дИрсон поглядела на Робера Артуа с простодушным бесстыдством. Ей явно хотелось узнать поближе этого великана, о котором она столько слышала в доме Маго, где его поносили как последнего негодяя.
Беатриса, продолжала Маго, вели подать мне носилки и запрячь шесть лошадей. Едем в Понтуаз!
Но Беатриса по-прежнему не отрывала глаз от Робера, точно не слышала слов своей благодетельницы. В этой молодой красавице было что-то остро волнующее, что-то темное. При первом же взгляде между нею и любым мужчиной устанавливалось негласное сообщничество, и каждому казалось, что при любом его решительном шаге она немедленно уступит домогательствам. И в то же время каждый втайне спрашивал себя, уж не дурочка ли она или, может быть, просто втихомолку насмехается над людьми.
«Рано или поздно, думал Робер, глядя, как Беатриса все той же неторопливой походкой удаляется из комнаты, рано или поздно я ее заполучу; не знаю когда, но заполучу непременно».
От фазана не осталось даже косточки, ибо обглоданный костяк Робер бросил в камин. Ему захотелось пить, но вина ему не принесли. Поэтому Робер из осторожности еще отравят, с них станется, взял с поставца кубок, из которого пила дражайшая тетушка, и допил оставшееся вино.
Графиня взволнованно шагала по спальне, машинальным жестом засучивая рукава и кусая губы.
Сегодня я вас ни за что не оставлю одну, тетушка, сказал Робер. Буду вас сопровождать. Это мой прямой долг как вашего племянника.
Маго вскинула на племянника глаза, в которых вспыхнуло прежнее недоверие. Потом вдруг решилась и дружески протянула ему руку.
Ты причинил мне много зла, Робер, и, уверена, причинишь еще немало. Но сегодня, должна признаться, ты вел себя молодцом.
Глава IX
Королевская кровь
В комнату, вернее, в узкий и длинный подвал, идущий под старым Понтуазским замком, где Ногарэ вел допрос братьев дОнэ, проникли первые проблески зари. В крохотные оконца, которые пришлось открыть, чтобы освежить спертый воздух, вползали клубы предутреннего тумана. Пропел петух, ему ответил второй, над самой землей пролетела стайка воробьев. Факел, прикрепленный к стене, трещал, и едкий чад смешивался с запахом измученных пыткой тел. Видя, что огонь вот-вот потухнет, Гийом де Ногарэ коротко бросил, ни к кому не обращаясь: