Нет у меня документов! ответил Николай. Я только что со съёмок, а все мои документы остались в гримёрной.
Артист, значит? усмехнулся полицейский «на седьмом месяце беременности», продолжая держать Николая на мушке. А бежал-то чего?
Испугался, пожал плечами Николай.
Сейчас проверим, что ты за артист! Сань, посмотри что у него там в пакете!
Молодой полицейский осторожно подошёл поближе. Напряжённо держа в правой руке пистолет, наклонился к пакету, и в это время Николай резко кинул камзол в лицо «беременного» полицейского и одновременно ушел с линии огня. Сыскарь оказался совсем рядом с молоденьким полицейским. Захватил его руку с пистолетом на болевой, забрал оружие и ударом ребра ладони по сонной артерии отключил его. «Беременный» уже успел со страху сделать пару выстрелов по летящему ему в лицо камзолу, но там была ещё и тяжёлая шпага. Она оказалась проворнее камзола и угодила полицейскому в глаз. Тот закричал от боли и, бросив пистолет, схватился за него. Николай метнулся к «беременному» полицейскому, пока тот закрыл себе руками обзор. Короткий, но сильный удар под дых. Полицейский загибается от боли и нехватки воздуха, и тут же удар сверху по голове сложенными руками. «Беременный» полицейский падает, а Николай забирает у него наручники и надевает на руки. То же самое он делает и с его молодым напарником.
Сыскарь быстро осмотрелся. Где-то вдали шли люди. Они совершенно не обращали внимание на то, что делается в глубине парка, а шум города заглушал для них все посторонние звуки. Николай подобрал с земли шпагу, вынул её из ножен. Чистое, ровное лезвие отразило красноватые лучи заходящего солнца. Оглянулся на Ленкин дом. «А поужинать вредной пищей мне так и не довелось!» подумал Николай и со щелчком вогнал шпагу обратно в ножны. Прицепил на пояс, поднял с земли камзол. На нём красовались две дырки. «Смотри-ка, попал даже! огорчённо вздохнул Николай. Только недавно купил! Почти что новенький был!»
Забрал у полицейских запасные магазины и зажигалки. Рации думал не брать, но потом надумал отвезти их друзьям. Может, чего с их питанием вместе придумаем, а в походе на Урал, на разведку месторождений полезных ископаемых могли бы пригодиться. С этой мыслью забрал и фонарики. Покидал всё реквизированное богатство вместе с пистолетами в пакет с чертежами и картами, провёл по стене заброшенного здания золотым «грецким орехом» и ушёл из своего времени, оставив лежать на земле уже приходивших в сознание полицейских.
Когда Николай вернулся в комнату бывшего владельца дома, Джованни уже с нетерпением ждал его и держал в руке совсем крохотную шкатулку, опечатанную сургучной печатью.
Вот, сэр Бельский, это для вас оставил мой прадед. Согласно нашей семейной легенде, перед своей кончиной мой прадед наказал своему сыну ждать русского по имени Бельский, который, по его словам, обязательно должен вернуться. А чтобы мы не перепутали, Рональд нарисовал портрет Бельского. Человеку, благодаря которому не иссяк наш род, потому что именно Бельский в самый трудный момент жизни дал моему прадеду деньги, работу и кров. В благодарность мой прадед просил отдать тому из Бельских, который первым придёт к нам, вот эту шкатулку и сказать, что то, что в ней лежит, у него получилось вместо обещанного сэру Бельскому «Камня счастья». Только я не понимаю: о каком именно «Камне счастья» говорил мой прадед?
Николай знал, о чём говорит правнук Рональда, но не стал ему пояснять. Он осторожно взял шкатулку и с любопытством посмотрел на печать и осторожно открыл ее.
Шкатулку никто не вскрывал. Всё осталось именно так, как оставил мой прадед! взволнованно произнёс Джованни и продолжил, заглядывая в открывшуюся шкатулку: Мне просто интересно, что там лежит?
Мне и самому интересно! ответил Николай и тоже стал присматриваться к содержимому шкатулки.
А на её дне лежал совсем маленький, «сморщившийся», словно изюм, кусочек золота. Джованни разочарованно вздохнул.
Такой маленький кусочек золота за такое большое дело для всей нашей семьи?
А что с ним делать, твой прадед не объяснил? осторожно держа золотую «изюминку» между двумя пальцами, спросил Николай.
По этому поводу Рональд, к сожалению, ничего не упоминал, а мы и подумать не могли, что к содержимому этой шкатулки нужно пояснение. Отдавая её, он произнёс очень странную фразу: «Теперь мы с сэром Бельским ещё увидимся».
Эта фраза Николаю ничего не объясняла. Он ещё раз заглянул в шкатулку, перевернул её и заметил выгравированную надпись на латыни: «Non est parva pars magna!»
«Малое есть часть большого!» перевёл Джованни на английский.
Николай ещё раз посмотрел на «изюминку», встал и подошёл к той самой стене, за которой прятался Юрский период. Немного подумал и провёл ею по стене, но ничего не произошло.
Странно, обмолвился сыскарь.
Что именно странно, сэр?
Да нет, ничего, Джованни, я, пожалуй, уже пойду. У меня ещё много дел, а время близится к вечеру.
А ваши деньги, сэр? Может, мы вместе с вами сходим в банк и заберём их? Они положены на имя Бельских. Вы в любой момент сможете их забрать, независимо от моего желания!
Ничего, Джованни, пусть пока деньги полежат в банке. Может, когда и пригодятся мне на что-то дельное, ответил Николай, поблагодарил Джованни за шкатулку, попрощался и пошёл прочь, даже не осмотрев до конца свой дом.
Сэр! У вас камзол на спине порвался! раздался обеспокоенный голос Джованни.
Сыскарь в ответ лишь небрежно махнул рукой. Он утолил жажду ностальгии. Кусочек прошлого лёг на своё место, найдя собственное место в его сознании, и стал единым фрагментом мозаики времени. Он больше уже не беспокоил его. Теперь сыскарь был готов к новым походам по времени.
Англичанин всё смотрел вслед странному русскому. Он точно помнил, что тот приходил к нему в целом камзоле, без мешка из непонятного материала и с рисунком симпатичного здания, но врождённая скромность не позволила ему задавать хозяину дома, где он живёт, неудобные вопросы. Ведь у господ свои причуды далеко не всегда объяснимые с точки зрения банальной эрудиции рядового горожанина.
Подарок английского алхимика золотую «изюминку» Николай положил в мешочек с золотым «грецким орехом» и вскоре благополучно забыл про неё, потому что вначале не мог найти для неё практического применения, потом не до неё было. Пока она оставалась для него всего лишь странной и непонятной штуковиной.
Двадцать пятого апреля Николай вместе с Петром Алексеевичем и остальными сопровождающими царя покинул Англию. А вместе с русской делегацией в Россию, согласно путевому журналу отбывало «множество морских капитанов, поручиков, лоцманов, строителей корабельных, мачтовых и шлюпочных мастеров, якорных кузнецов, компасных, парусных и канатных делателей, мельнишных строителей и многих учёных людей, также архитекторов гражданских и воинских»[1], а в царских бумагах вместе с ними и договор на десять тысяч бочек табака весом в полмиллиона фунтов. Сей договор сильно расстроил голландских купцов, но весьма обрадовал Петра Алексеевича.
Эпилог
Вернувшись обратно в Голландию, Пётр Алексеевич получил весьма неприятное сообщение, которое касалось английского короля Вильгельма III. Его коварно предал тот, кому он верил и кого боготворил ещё с самых младых лет. В Москве, вдали от Европы, для него лоск европейских королевских домов виделся совершенно по-другому За время Великого посольства просвещённая Европа преподнесла русскому царю предметный урок двурушничества её правителей, а заодно и разрушила Кокуйские иллюзии Петра Алексеевича.
На словах английский король всецело поддерживал русского царя. Устраивал ему светские приёмы и показывал морские баталии с участием самых лучших боевых кораблей королевского флота; пускал в Лондоне в мануфактуры, парламент, университеты, Монетный двор и всюду, куда бы Пётр Алексеевич только ни попросил. В это же время за его спиной тайно вёл посреднические переговоры между Османской империей и Священным союзом. Более того, стало известно, что и Голландские штаты тоже посредничали в переговорах султанского двора с Австрией и Венецией. Бургомистры Амстердама откровенно врали русским послам и всячески изворачивались, но когда они были прижаты к стенке конкретным вопросом об их участии в сепаратных переговорах, бургомистры ссылались на свою «неинформированность».
Так на высокой дипломатической ноте и было завершено Великое посольство в Голландии. Петр Алексеевич в Вене предпринял ещё одну попытку договориться с правительством цесаря, чтобы всё же сохранить Священный союз, но и там он встретил холодный приём и переговоры тоже не увенчались успехом.
Европа готовилась делить огромное испанское наследство, и она была абсолютно глуха к интересам России. Пётр Алексеевич остался один на один с Османской империей. Выход к Чёрному морю для России теперь оказался окончательно закрыт, а чтобы начать военный поход за выход к Балтийскому морю, крайне необходим был мир с Турцией. Теперь Петру Алексеевичу нужно было искать новых союзников для войны против Швеции.
Одного такого союзника, правда пока ещё неофициального, Россия получила благодаря собственным стараниям. Это посаженный усилиями Николая на польский престол курфюрст саксонский Август I. Получивший после коронации титул Август II Сильный. Но этого мало. Нужны были ещё союзники.
Во второй половине июля Пётр Алексеевич торопится обратно в Москву. Он не спит день и ночь почти трое суток подряд, одолев двести девяносто четыре версты, пока его не нагоняет курьер с депешей, что бунт стрельцов в Москве подавлен. Можно продолжить Великое посольство. Посол Головин предлагает посетить Венецию, где ранее было запланировано изучение процесса изготовления боевых галер, но Пётр Алексеевич решает, что бунтарские корни в России ещё до конца не искоренены. Дух Милославского всё ещё витает над Русью, и нужно браться за дело самому. В противном случае все попытки Петра Алексеевича произвести реформы в стране обречены на провал.
По пути домой государь заезжает в Раве, чтобы заключить с только что коронованным на польский престол Августом II Сильным договор о Вечной дружбе. Знакомство с польским королём вылилось в обоюдную симпатию, а ведение переговоров происходит без утомительной чопорности венского двора, что тоже весьма импонирует Петру Алексеевичу. Правда, позже Август II ещё покажет свою непоследовательность и изворотливость, но это уже будет потом.