Я взял чемодан и пошел вверх по лестнице. Итак, добро пожаловать. Мир входящему. Будем надеяться, что и уходящему тоже
Поднявшись на уровень земли, я поставил чемодан и огляделся. Тут же кто-то за моей спиной спросил:
Приезжий?
Я медленно обернулся. Передо мной стоял крупный мужчина в белом костюме и фуражке с затейливым гербом какого-то яхт-клуба. Тоном профессионального гида он спросил:
Памятные места, достопримечательности, древности?
Специализируетесь?
Специализировался, сказал он. Экскурсионные прогулки, морские и по городу. Автобусы, моторки. Ныне архимертвый сезон. Один трактир остался. Туристы отхлынули, и грех их за это винить
Он посмотрел в небо, голубое, безоблачное, исчерканное во всех направлениях дымными полосами. Метеориты падали и падали, безостановочно, как на конвейере, сгорали над крышами, распадались пылающей пылью, сыпались, как зерно из распоротого мешка, и не было им числа, и не было им конца. Каждую секунду метеорит. Может быть, чаще. Небо напоминало паучью сеть, раскинутую над городом. Правда, паучья сеть красивее.
Время бросать камни сказал он. И хоть бы один на землю упал.
Да, впечатляет, сказал я. Словно небо взбесилось.
Скажите лучше преисподняя.
Преисподняя вроде бы располагается в подземельях, сказал я. А здесь небо
Так как насчет достопримечательностей?
Понимаете, я ведь приехал сюда работать. Из-за границы. «Географический еженедельник». Международный журнал, редакция в Женеве.
Не слышал
Больше узкопрофессиональный, чем развлекательный и научно-популярный, сказал я. Мало кто знает.
Может, это и к лучшему, что узкопрофессиональный, сказал он. Потому что обычные заезжие журналисты суют нас под одну рубрику с двухголовыми телятами и очевидцами приземления летающих тарелок. Правда, до вас уже был один такой тоже с самыми серьезными намерениями, узкопрофессиональный и близкий к кругам.
И что?
И ничего, сказал он. В первые дни развил бурную деятельность, а теперь просиживает штаны в моем кабаке. Вроде бы мне это только на руку хороший клиент, бочку уже выпил, наверное. А с другой стороны, обидно очень уж деловым показался сначала, а теперь забыл и о делах, и о своем Стокгольме (услышав про Стокгольм, я навострил уши). Когда только с него отчет потребуют? Или в ваших международных журналах такое поведение в порядке вещей?
Да нет, сказал я. Он что, тоже из международного?
Да. Какая-то «Панорама». Лео Некер. Не слыхали?
Нет. А вашим любезным предложением насчет достопримечательностей, быть может, и воспользуюсь. Где вас найти?
Бар «Волшебный колодец», сказал он. После пяти всегда открыто. Милости просим. Меня зовут Жером Пентанер.
Адам Гарт.
Он кивнул мне и вразвалочку пошел вдоль парапета. Я увидел условленную скамейку, сел, достал из кармана магнитофон и вставил первую попавшуюся кассету. Наконец-то появился мой человек.
Здравствуйте, сказал он. Я Зипперлейн.
Присаживайтесь, сказал я после обмена ритуальными словесами пароля. Антон Кропачев.
Тот самый?
Тот самый.
Он сел, тихонько покряхтывая по-стариковски. Ему было под шестьдесят, седой, худощавый, похожий на коршуна. Несмотря на теплую погоду, он напялил синий плащ и застегнул его на все пуговицы. Некоторые на него оглядывались.
Да нет, сказал я. Он что, тоже из международного?
Да. Какая-то «Панорама». Лео Некер. Не слыхали?
Нет. А вашим любезным предложением насчет достопримечательностей, быть может, и воспользуюсь. Где вас найти?
Бар «Волшебный колодец», сказал он. После пяти всегда открыто. Милости просим. Меня зовут Жером Пентанер.
Адам Гарт.
Он кивнул мне и вразвалочку пошел вдоль парапета. Я увидел условленную скамейку, сел, достал из кармана магнитофон и вставил первую попавшуюся кассету. Наконец-то появился мой человек.
Здравствуйте, сказал он. Я Зипперлейн.
Присаживайтесь, сказал я после обмена ритуальными словесами пароля. Антон Кропачев.
Тот самый?
Тот самый.
Он сел, тихонько покряхтывая по-стариковски. Ему было под шестьдесят, седой, худощавый, похожий на коршуна. Несмотря на теплую погоду, он напялил синий плащ и застегнул его на все пуговицы. Некоторые на него оглядывались.
Вам не жарко?
Представьте, нет. Почему-то все время зябну. Может быть, это от нервов, как вы думаете? (Я пожал плечами.) Черт его знает Опоздал вот, что совершенно недопустимо. Пойдемте, машина у меня за углом. Мы сняли для вас номер. Собственно, можно было и не заказывать, половина отелей пустует, да уж положено так Что вам еще нужно? Машина?
Пока что нет. Я хочу сначала осмотреться сам, чтобы не зависеть от чьих-то суждений и мнений, которые наверняка ошибочны ведь никто ничего не знает точно. И номер в гостинице меня, откровенно говоря, не устраивает. Нельзя ли поселить меня под благовидным предлогом в частном доме, где есть как вы их зовете?
Ретцелькинды, сказал он. По аналогии с вундеркиндами. Ретцелькинд загадочный ребенок. Кажется, термин неточный, на немецкий переведено плохо, да так уж привилось
Странный термин.
Потому что вы слышите его впервые.
Вы правы, сказал я. Итак? Между прочим, вас должны были предупредить о возможном варианте «частный дом».
Он думал, глядя перед собой. Над крышами безостановочно вспыхивали метеориты, и это производило впечатление, а в первые минуты даже ошеломляло.
Есть вариант, сказал Зипперлейн. Подруга моей племянницы, очень милая и понимающая женщина. Сын шести лет, муж погиб.
Прекрасно, сказал я. Теперь объясните мне, бога ради, что происходит с Некером? Почему о том, что он пьянствует, и, судя по всему, беспробудно, я узнаю от первого встречного? И, между прочим, мне очень не понравилось, что я узнал о нем от первого встречного, что-то я не верю в такие случайности
Да? А от кого?
Я сказал.
Ну, это вы зря. Пентанер человек приличный. Просто работа у него такая встречать приезжающих. Вот вам и случайность. А что до Некера Откуда мы знаем, игра это или он действительно бросил дела и пьянствует? Я не могу поверить
Резонно, сказал я. Простите. Я знаю Некера четырнадцать лет и потому не могу поверить Правда, я о Лонере помню. Зипперлейн, у вас есть дети?
Моим уже за тридцать.
Наверное, следовало спросить о внуках
Один внук пяти лет.
И?
Да, сказал он. Ретцелькинд.
И что вы обо всем этом думаете?
Я боюсь. Бояться вроде бы стыдно, но я боюсь.
Понимаю.
Ничего вы не понимаете, сказал он. Извините, полковник, но чтобы понять нас, нужно побывать в нашей шкуре. У меня почти тридцатилетний стаж, четыре ордена и четыре раны, но сейчас я боюсь до боли, до дрожи. Вы представляете себе, что это такое жить в городе, который вот уже третий месяц бомбардируют, кажется, все метеориты Солнечной системы? А ночью северные сияния, миражи. Да-да, даже миражи ночью бывают И еще многое. Любое из этих явлений природы имеет свое материалистическое, научное объяснение, но ни один ученый не может объяснить, почему все это сплелось в тугой узел именно здесь. А ведь метеориты и прочие оптические явления лишь верхушка айсберга, безобидные декорации сцены, где разыгрываются кошмары Да, мы боимся.
Вы можете кратко объяснить, что происходит с детьми?
У вас у самого есть дети?
Нет.
Плохо, сказал он. Будь у вас дети, вы быстрее поняли бы. Дело в том, что наши дети, я имею в виду ретцелькиндов, словно бы и не дети. Вот вам и квинтэссенция. Словно бы они и не дети.
Преждевременная взрослость? Вундеркинды?
Да нет же, досадливо поморщился Зипперлейн. Вот видите, вы не поняли. Вундеркинды это совсем другое. Пятилетние поэты, шестилетние математики, семилетние авторы поправок к теории относительности вписаны в наш обычный мир, вписаны в человечество, если можно так выразиться. Ретцелькинды другие. Словно среди нас живут марсиане со своими идеями, со своей системой ценностей и стремлениями, о которых мы ничегошеньки не знаем и не можем узнать, потому что они с нами об этом не говорят. Ну не могу я объяснить! Речь идет о явлении, для которого нет терминов, потому что ничего подобного прежде не случалось. Вы только поймите меня правильно
Преждевременная взрослость? Вундеркинды?
Да нет же, досадливо поморщился Зипперлейн. Вот видите, вы не поняли. Вундеркинды это совсем другое. Пятилетние поэты, шестилетние математики, семилетние авторы поправок к теории относительности вписаны в наш обычный мир, вписаны в человечество, если можно так выразиться. Ретцелькинды другие. Словно среди нас живут марсиане со своими идеями, со своей системой ценностей и стремлениями, о которых мы ничегошеньки не знаем и не можем узнать, потому что они с нами об этом не говорят. Ну не могу я объяснить! Речь идет о явлении, для которого нет терминов, потому что ничего подобного прежде не случалось. Вы только поймите меня правильно
Понимаю, сказал я. Пойдемте.
Зипперлейновская малолитражка была старомодная, опрятная и подтянутая, как старый заслуженный боцман перед адмиральским смотром. Мы уселись.
Что мне сказать Анне? спросил Зипперлейн.
Моя будущая хозяйка?
Да.
А вы чистую правду говорите, сказал я. Приехал человек из столицы, хочет разобраться в ситуации.
Что делать с Некером?
Ничего, сказал я. Мы с вами оба ниже его по званию, его полномочий никто не отменял. Пока мы не убедимся, что дело неладно
Вы не допускаете, что он мог докопаться до сути?
Еще как, сказал я. Это Некер. Это сам Роланд. Вполне возможно, что в вашем городе есть и другие люди, докопавшиеся до сути. Вопрос первый: если они есть, почему молчат? Вопрос второй: почему Некер, если ему удалось докопаться до сути, ударился в загул?
Может быть, на него так подействовала истина.
Стоп, комиссар, сказал я. Я не знаю истины, способной выбить из колеи Лео Некера. Нет таких истин, не было и не будет. Если бы вы знали его так, как знаю я, подобные мысли автоматически показались бы вам галиматьей и ересью низшего пошиба. Это один из моих учителей, это один из тех, кто являет собой легенду Конторы, мифологию внутреннего употребления
Вам виднее, сказал он. Я всего лишь полицейский. Однако при столкновении с чем-то качественно новым прежние критерии могут оказаться устаревшими
Как знать, как знать, отделался я универсальной репликой.
Зипперлейн неожиданно затормозил, и я едва не вмазался носом в стекло.
Совсем забыл. Он виновато почесал затылок. Дальше только для пешеходов. Можно в объезд. Или пройдемся? Всего три квартала.