И бронтозавр родил птеранодона, и птеранодон родил тираннозавра, и тираннозавр родил громадных полуночных коршунов птеродактилей! и и так далее, и тому подобное, и всё такое прочее.
Бенджамин перелистывал страницы громадной толстенной семейной Библии: там были левиафаны и другие порождения времени, а если спуститься в ад и снять там комнату, так глядь сам Данте указует на вот этот ужас, и на вон тот кошмар, и на вот эту змею, и вон на того гада ползучего, и все они родные тётушки и жуткие дядюшки утраченного времени, чуждая кровь и нездешняя плоть. При виде такого аж носки сами собой ползут вверх по лодыжкам, а уши скручиваются в трубочки! О, утраченные на Земле, они пытаются вернуться, эти славные домашние зверушки, которые некогда лежали у ног Господа и были вышвырнуты вон за то, что напачкали на ковре, вау! О, гигантские болонки Господни, созданные из наплывов тумана и клубящихся облаков, крики их трубный глас времени, от которого трещат ворота, и ужасы рвутся наружу, вау! Класс!
Стон из Бездны.
Губы мальчика беззвучно шевелились во сне, по постели скользили послеполуденные тени. Спящий вздрогнул. Забормотал что-то. Зашептал
Бездна.
На следующий же день Бенджамин переименовал славного старину Рекса. Отныне и впредь его звали попросту Пёс.
Спустя дня три Пёс, поскуливая, дрожа и прихрамывая, выскочил из дома и исчез.
Где Пёс? спросил дедушка. Он уже заглянул в чулан, на чердак (чего собаке делать на чердаке? Там и разрывать-то нечего!) и в палисадник перед домом. Пёс! звал он. Пёс? недоумённо обращался он к лёгкому ветерку, пронёсшемуся по лужайке вместо четвероногого друга. И наконец: Пёс?! Что ты тут делаешь?!
Ибо Пёс обнаружился по другую сторону улицы он лежал посреди пустыря, заросшего клевером и сорняками, где никто и никогда не жил и не строил.
Дедушка звал его битых полчаса, но тщетно. Старик зажёг трубку и подошёл ближе. Воздвигся над Псом и поглядел на него сверху вниз. Пёс поднял на него неизъяснимо-страдальческий взгляд.
Что ты тут делаешь, друже?
Пёс, не обладая даром речи, ответить не смог, но замолотил хвостом, прижал уши и заскулил. Мир проклят, как есть проклят; и домой он возвращаться не собирался.
Оставив Пса в его убежище среди травы, дедушка направился обратно. На крыльце маячило что-то вроде старой шхуны, похожей на ламантина. Это, конечно же, была бабушка с кулинарной лопаткой в руке: грудью став против полуденного ветра, она погрозила Псу.
Надеюсь, ты его ничем не угощал?!
Нет, зачем бы, заверил дедушка, оборачиваясь на Пса. Тот, трепеща, вжался в клевер. А что?
Он побывал в холодильном шкафу.
Ну как собака может влезть в холодильник?!
Господь мне не сообщил, но еда разбросана по всему полу. Я припасла на сегодня гамбургер, так его нету. Зато повсюду его ошмётки вперемешку с костями.
Пёс на такое не способен! Дай-ка я сам погляжу!
Напоследок бабушка яростно и недобро замахнулась на Пса лопаткой тот поспешно отполз ещё на десять ярдов в траву. А затем она продефилировала внутрь и через весь дом точно в гордом одиночестве вышла на парад и демонстративно указала лопаткой на пол. Повсюду и впрямь беспорядочной мозаикой валялась расшвыренная еда.
Ты хочешь сказать, наше четвероногое умеет управляться с ручкой холодильника? Чушь какая-то!
А по-твоему, это кто-то из пансионеров страдает лунатизмом?
Дедушка присел на корточки и принялся подбирать объедки:
Точно, всё пожевано. Других собак, насколько мне известно, тут нет. Вот-те на. Вот-те на
Поговорил бы ты с ним. Так Псу и передай: ещё одна такая выходка и в воскресенье на обед у нас будет фаршированная рисом собака. Брысь отсюда, у меня швабра!
Швабра обрушилась на пол, дедушка, отступая, опробовал пару ругательств помягче.
Пёс! позвал он с крыльца. Иди сюда, разговор есть.
Но Пёс затаился в траве.
Список неприятностей множился, дело явно шло к катастрофе. Словно бы Четыре Всадника Апокалипсиса галопом мчались по крышам, сшибая с деревьев яблоки догнивать на земле. Дедушка уже заподозрил, будто его каким-то образом пригласили на тёмный Марди Гра*, последствием коего станут мокрые постели, хлопающие двери, падающие из рук пироги и ошибки в наборе.
А вот и факты: Пёс заглянул в гости с противоположной стороны улицы, но, не успев возвратиться, снова ушёл встопорщив шерсть и в ужасе вытаращив глаза размером с яйца, сваренные вкрутую. Вместе с ним ушёл мистер Винески, пансионер-старожил и постоянный городской парикмахер. Мистер Винески намекнул, что сыт по горло и слышать больше не может, как Бенджамин скрежещет зубами за столом.
Почему бы, намекал он, дедушке не позвать городского дантиста и не выдрать мальчику эту его молотилку, то бишь премоляры, а нет так сдать парнишку на мельницу, пусть зарабатывает на жизнь, перемалывая зерно на муку!
Словом, успокаиваться мистер Винески не желал. Он уходил из дома спозаранку, задерживался в парикмахерской допоздна, порой возвращался подремать после полудня, но, едва завидев, что Пёс всё ещё на лугу, разворачивался и снова уходил.
Хуже того: жильцы теперь раскачивались в креслах с частотой сорок раз в минуту, как будто мчались по дороге на всех парах, а не вальяжно колыхались взад-вперёд каждые секунд двадцать, как в старые добрые времена не далее как в прошлом месяце.
И это безумное раскачивание, и спрыгивающая с крыши кошка служили для мистера Винески чем-то вроде барометра. При виде этого он нырял в дом за бабушкиными полдничными песочными коржиками, по которым так соскучился.
Словом, успокаиваться мистер Винески не желал. Он уходил из дома спозаранку, задерживался в парикмахерской допоздна, порой возвращался подремать после полудня, но, едва завидев, что Пёс всё ещё на лугу, разворачивался и снова уходил.
Хуже того: жильцы теперь раскачивались в креслах с частотой сорок раз в минуту, как будто мчались по дороге на всех парах, а не вальяжно колыхались взад-вперёд каждые секунд двадцать, как в старые добрые времена не далее как в прошлом месяце.
И это безумное раскачивание, и спрыгивающая с крыши кошка служили для мистера Винески чем-то вроде барометра. При виде этого он нырял в дом за бабушкиными полдничными песочными коржиками, по которым так соскучился.
Кстати про кошку. Примерно в то же время, когда Пёс отправился спасать в клевере свою трепещущую шкуру, кошка, цепляясь всеми когтями, вскарабкалась на крышу, где и скакала ночами, завывая и исчерчивая громадными иероглифами рубероид каждое утро дедушка пытался расшифровать эти граффити.
Мистер Винески даже вызвался принести приставную лестницу и снять кошку а то сколько ж можно не спать по ночам. Это и было проделано; но кошка, в ужасе пред какой-то неведомой силой, снова метнулась наверх, по пути испещряя крышу письменами, и вся дрожа, кидалась на каждый падающий листик и каждое дуновение ветерка, пока Бенджамин наблюдал за происходящим из окошка своей комнаты
Наконец дедушка придумал класть сметану и тунца в водосточный жёлоб, куда изголодавшаяся кошка опасливо сползала раз в день подкормиться и в панике снова карабкалась наверх, насколько хватало здравого смысла.
Итак, парикмахер прятался у себя в парикмахерской, Пёс на лугу, кошка на крыше, а дедушка начал допускать ошибки при наборе в своей типографской резиденции.
Некоторые опечатки складывались в слова, которые он частенько слыхал в речи котельщиков или железнодорожных рабочих, но с его собственного языка они никогда не слетали.
В тот день, когда дедушка набрал «стырил» вместо «старел», он сорвал с себя зелёный целлулоидный козырёк, скомкал запачканный чернилами фартук и вернулся домой к одуванчиковому вину пораньше пропустить стаканчик до ужина, а заодно и после.
Это кризис, однозначно.
Э? переспросила бабушка, засидевшаяся допоздна на парадном крыльце.
Дедушка осознал, что сболтнул лишнее. Спасая положение, он глотнул ещё вина.
Да ничего такого, промолвил он.
А на самом деле очень даже чего. Прислушавшись, дедушка понял, что там, наверху, и кроется причина Апокалипсиса.
Это Бенджамин дробил тишину премолярами, перемалывал лето словно накренившийся паровоз тормозил. И всё зубами. Зубы делались острее
Настала решающая ночь. Именно так, и не иначе, или ещё день и кошка процарапает крышу насквозь и провалится вниз, Пёс сгниёт до костей в траве, а болтающих тарабарщину жильцов увезут в психушку.
Дедушка не то дремал, не то бодрствовал И вдруг разом стряхнул с себя болезненно-чуткий сон и резко сел.
Он что-то услышал. На сей раз действительно услышал.
То был звук из старого фильма; вот только дедушке не удавалось вспомнить, что это, и откуда, и когда. Но от этого звука зашевелился пушок в ушах и дыбом поднялась щетина души, а по лодыжкам побежали мурашки, словно там нежданно-негаданно начали расти волосы.
Пальцы дедушкиных ног в дальнем конце кровати вдруг показались маленькими мышками, выглянувшими из норки в страшную ночь. Дедушка спрятал их от греха подальше.
Слышно было, как кошка в истерике отплясывает на высокой чердачной крыше. Далеко на пустыре Пёс залаял на луну вот только луны-то не было!
Дедушка затаил дыхание и прислушался. Но никаких звуков не последовало ни эха, ни отголоска от резонирующей башни здания суда.
Дедушка перевернулся на другой бок и уже собирался снова потонуть в чёрной смоле сна длиной в миллиард лет, как вдруг задумался: странно! Погодите-ка! Почему смола? Почему миллиарды лет? Почему тонуть?! При этой мысли дедушка резко выпрямился, выскочил из постели, кинулся в чулан, по дороге закутавшись в халат; оделся в цокольном этаже, отхлебнул глоток одуванчикового вина а раз уж он всё равно здесь, то почему бы и не три?
В библиотеке, завершив возлияние, он расслышал наконец последний, совсем тихий звук и побрёл наверх в комнату Бенджамина.
Бенджамин лежал в постели; на лбу его поблёскивала испарина. Больше всего он походил на влюблённого после небезынтересной встречи с красавицей, каких рисуют на греческих вазах. Дедушка рассмеялся про себя. Да ладно тебе, старик, подумал он, это же просто мальчишка
Бенджамин лежал в постели; на лбу его поблёскивала испарина. Больше всего он походил на влюблённого после небезынтересной встречи с красавицей, каких рисуют на греческих вазах. Дедушка рассмеялся про себя. Да ладно тебе, старик, подумал он, это же просто мальчишка
Дедушка повернулся уходить и едва не споткнулся о завалы книг, разложенных на полу или раскрытых для обозрения на полках.