И Уильям ушел.
На самом верху берега он остановился и посмотрел назад. Старухи исчезли, а незнакомец сидел на корме лодки, которая стремительно удалялась от берега, уже почти обезлюдевшего, и пристально глядел на Уильяма.
Уильям отвернулся. Наконец-то показалось солнце: бледно-оранжевый диск, пылающий сквозь туман. Сейчас, после полудня, оно уже спускалось к горизонту. Уильям повернулся и побрел в глубь острова на юго-запад, но еще долго чувствовал спиной взгляд, даже после того, как берег исчез из поля зрения.
Живот болезненно ныл, а в голове крутилась одна-единственная мысль слова капитана Рамзи: «Слышали о дамочке по имени Кассандра?»
Глава 7
Неясное будущее
Не на всех письмах стояла дата, только на некоторых. Бри осторожно перебрала с полдюжины верхних посланий и, чувствуя, что у нее перехватывает дух, как на американских горках, выбрала одно, с надписью на клапане: «2 марта, год 1777 от Рождества Христова».
Думаю, это следующее. Горло сжалось, стало трудно дышать. Оно такое тоненькое. Совсем короткое.
Так оно и было, письмо занимало не более полутора страниц, но Брианна сразу поняла почему: все письмо написал отец. При виде его угловатого решительного почерка у нее сжалось сердце.
Мы никогда не позволим учителям заставлять Джемми писать правой рукой, свирепо сказала она Роджеру. Никогда!
Хорошо, ты права, ответил тот. Неожиданная вспышка его удивила и позабавила. Или, если угодно, лева.
«2 марта 1777 года от Рождества Христова
Фрэзер Ридж, колония Северная Каролина.
Моя дорогая доченька!
Сейчас мы готовимся к отъезду в Шотландию. Не навсегда и даже не на сколько-нибудь продолжительный срок. Моя судьба наши судьбы теперь здесь, в Америке. И, честно говоря, я бы предпочел умереть от жал шершней, нежели подняться на борт очередного корабля, но я стараюсь не задумываться о грядущих тяготах. Есть два главных соображения, которые вынуждают меня принять это решение.
Ежели бы я не был наделен знаниями, которыми ты, твоя мать и Роджер Мак поделились со мной, то, скорее всего, как и преобладающее большинство людей в колониях, считал бы, что Континентальный конгресс не протянет и полгода, а армия Вашингтона и того меньше. Я говорил с человеком из Кросс-Крика, коего (с почетом) отправили в отставку из Континентальной армии из-за гнойной раны на руке, раной, конечно, занималась твоя мать, а из-за его воплей меня позвали на помощь, чтобы я сел на него, и он рассказал, что у Вашингтона не более нескольких тысяч солдат регулярных войск, у всех не хватает припасов, оружия и обмундирования и всем задолжали жалованье, которое они вряд ли получат. Большинство его людей ополченцы, завербованные по краткосрочным контрактам на два-три месяца, но и те уже сбегают, чтобы вернуться домой к посевной.
Но я-то знаю. И при этом не уверен, как произойдет то, о чем я знаю. Суждено ли мне стать частью грядущих событий? Должен ли я остаться в стороне, дабы не помешать исполнению наших чаяний? Как бы мне хотелось обсудить эти вопросы с твоим мужем, и, хотя он пресвитерианин, думаю, они бы встревожили его еще больше, чем меня. Впрочем, в конце концов, не важно. Я таков, каким меня сотворил Бог, и должен справляться с тем временем, куда Он меня поместил.
Хотя я еще не утратил ни зрения, ни слуха и даже способен контролировать кишечник, я уже не молод. У меня есть палаш и ружье, я неплохо владею и тем и другим, но еще у меня имеется печатный станок, который можно использовать гораздо действеннее. Я вполне осознаю, что палашом или ружьем можно одолеть лишь одного врага зараз, в то время как словом можно поразить любое их число.
Твоя мать несомненно предвидя, что ей придется присутствовать при моей многонедельной морской болезни, предложила мне войти в дело с Фергусом и использовать его станок, а не ездить в Шотландию за моим собственным.
Я думал над этим, но совесть не позволяет мне подвергать опасности Фергуса и его семью, используя его станок для своих целей. Между Чарльстоном и Норфолком не так уж много работающих станков, и даже если я буду печатать в полной тайне, в первую очередь под подозрение попадут Фергус и его близкие. Нью-Берн рассадник лоялистских настроений, и происхождение моих памфлетов станет известно почти незамедлительно.
Но дело не только в Фергусе. Я надеюсь, что смогу извлечь еще одну выгоду из поездки в Эдинбург за станком. У меня там остались самые разные знакомые, и некоторые из них, возможно, избежали тюрьмы или виселицы.
Вторая, и самая важная причина, которая вынуждает меня отбыть в Шотландию, это твой кузен Йен. Много лет назад я поклялся его матушке памятью нашей собственной матери, что привезу его домой. Именно это я и собираюсь сделать, хотя мужчина, которого я верну в Лаллиброх, совсем не тот парнишка, что его покинул. Один Господь знает, что они дадут друг другу Йен и Лаллиброх, ведь у Бога весьма своеобразное чувство юмора. Но если Йену суждено вернуться, то сейчас самое время.
Снег тает, вода капает с карниза весь день, а к утру сосульки свисают с крыши хижины почти до земли. Через несколько недель дороги расчистятся и по ним можно будет проехать. Довольно странно просить вас помолиться о благополучном исходе путешествия, которое давно завершится (хорошо или плохо) к тому времени, как вы о нем узнаете, но тем не менее я прошу об этом. Передай Роджеру Маку: я думаю, Бог не принимает в расчет время. И поцелуй за меня детей.
Твой любящий отец,
Дж. Ф.»
Роджер слегка откинулся назад, приподняв брови, и посмотрел на Брианну.
Французские связи, как ты думаешь?
Что? Она нахмурилась, глядя через его плечо на письмо, туда, куда Роджер показывал пальцем. Там, где он пишет о своих друзьях в Эдинбурге?
Да. Разве большинство его тамошних знакомых не были контрабандистами?
Так говорила мама.
Вот к чему упоминание о виселице. А откуда чаще всего доставляли контрабанду?
У Бри екнуло сердце.
Шутишь! Думаешь, он будет якшаться с французскими контрабандистами?
Ну, не обязательно именно с ними, наверняка он знавал немало мятежников, воров и проституток. Роджер коротко улыбнулся, но потом вновь посерьезнел. Я рассказал ему о революции все, что знал. Конечно, не очень подробно, я ведь не изучал тот период в деталях, но упомянул, какую важную роль сыграет для американцев Франция. Просто я думаю
Роджер смущенно помолчал, затем посмотрел на Бри.
Он собирается в Шотландию не для того, чтобы избежать сражения. Он довольно ясно дал это понять.
Думаешь, он будет искать политические связи? медленно спросила она. Не просто схватит печатный станок, сбросит Йена в Лаллиброхе и унесется обратно в Америку?
От этой мысли у Брианны полегчало на сердце. Образ родителей, плетущих интриги в Эдинбурге и Париже, пугал куда меньше, чем когда она представляла их посреди взрывов и сражений. И Бри знала, что, где бы они ни были, они были там вместе. Куда бы ни отправился отец, мать будет рядом.
Роджер пожал плечами:
А вот он еще упомянул мимоходом, что он таков, каким его создал Бог. Ты знаешь, что он имел в виду?
Воин, тихо ответила она, придвинулась к Роджеру и положила руку ему на плечо, как будто боялась, что он внезапно исчезнет. Он говорил мне, что всегда был воином. Он редко вступал в сражение, но знал, что рожден именно для этого.
Роджер смущенно помолчал, затем посмотрел на Бри.
Он собирается в Шотландию не для того, чтобы избежать сражения. Он довольно ясно дал это понять.
Думаешь, он будет искать политические связи? медленно спросила она. Не просто схватит печатный станок, сбросит Йена в Лаллиброхе и унесется обратно в Америку?
От этой мысли у Брианны полегчало на сердце. Образ родителей, плетущих интриги в Эдинбурге и Париже, пугал куда меньше, чем когда она представляла их посреди взрывов и сражений. И Бри знала, что, где бы они ни были, они были там вместе. Куда бы ни отправился отец, мать будет рядом.
Роджер пожал плечами:
А вот он еще упомянул мимоходом, что он таков, каким его создал Бог. Ты знаешь, что он имел в виду?
Воин, тихо ответила она, придвинулась к Роджеру и положила руку ему на плечо, как будто боялась, что он внезапно исчезнет. Он говорил мне, что всегда был воином. Он редко вступал в сражение, но знал, что рожден именно для этого.
Да, правда, произнес Роджер так же тихо. Но он уже не тот молодой лэрд, который взял свой палаш и повел тридцать арендаторов в заведомо обреченный на поражение бой, а потом вернул их домой. Теперь он знает гораздо больше о том, на что способен человек в одиночку. Думаю, именно так он и поступит.
Я тоже так думаю.
У нее перехватило горло, и не только от страха, но и от гордости. Роджер накрыл ее руку своей, ласково сжал.
Я помню слова твоей матери, медленно сказал он. Что она нам рассказывала о о своем возвращении и о том, как она стала врачом. И то, что твой Фрэнк что он ей сказал. То, что ее решение создаст чертовские неудобства людям вокруг нее, но ей выпал великий дар судьбы: она точно знает свое предназначение. Думаю, он был прав. И Джейми тоже знает.
Брианна кивнула. Наверное, не следует говорить об этом, подумала она, но больше не могла сдерживаться.
А ты знаешь?
Он долго молчал, глядя на страницы на столе, но в конце концов покачал головой так незаметно, что Брианна скорее почувствовала это движение, чем увидела.
Раньше знал, тихо произнес он и отпустил ее руку.
Первым побуждением Брианны было треснуть его по затылку, а вторым схватить за плечи, притянуть к себе, чтобы между их глазами осталось не больше дюйма, и спокойно, но отчетливо спросить: «Что за хрень ты несешь?»
Она воздержалась от каких-либо действий, но исключительно потому, что они, вероятно, привели бы к долгой беседе из тех, которые совершенно неуместно вести при детях. Дети же были в коридоре в нескольких футах от кабинета; до Брианны доносился их разговор.
Видишь это? спрашивал Джемми.
Угу.
Плохие люди пришли сюда очень давно, искали дедушку. Плохие англичане. Это они сделали.
Роджер повернул голову, когда уловил смысл сказанного Джемми, и с полуулыбкой взглянул Брианне в глаза.
Плохие анвичане, послушно повторила Мэнди. Пусть все испвавят!
Несмотря на злость, Брианна не удержалась и тоже улыбнулась Роджеру, хотя и почувствовала холодок внизу живота, вспомнив, как ее дядя Йен обычно спокойный и добрый показал ей следы сабельных ударов на деревянной обшивке стен и сказал: «Мы оставили все как есть, чтобы показать детям и рассказать: вот такие они, англичане». Тогда в его голосе прозвенела сталь. Сейчас Брианна уловила слабый, по-детски нелепый отзвук той стали в голосе Джемми и впервые усомнилась в необходимости поддерживать такую семейную традицию.