Постепенно научный мир условился, что «наибольшее юридическое значение среди факультативных признаков объективной стороны имеет способ совершения преступления»[71]. Более того: именно в способе деликта представители науки видят канал связи двух объективных фрагментов состава. Так, А. Мамедов, обосновывая «детерминирующее влияние объекта на выбор и характер способов деяния, воздействию которых он подвергается», утверждает, что «вред (ущерб) объекту, охраняемому уголовным законом, наносится не любым действием, а только определенным, детерминированным свойствами самого объекта», призывает видеть «детерминированность способа совершения преступления и через него опосредовано (выделено нами. А. Б.) объективной стороны состава преступления свойствами объекта... »[72]
Понятие «способ» в рамках объективной стороны состава приобрело значение относительно самостоятельной уголовно-правовой категории. Ее предназначение аранжировка поведенческого акта и дифференциация ответственности. Конечно, способ прежде всего адресуется действию, а не бездействию, выступает его внешней формой, не являясь собственно поведенческим актом и не отождествляясь с ним. Способ, не будучи самим деянием в полном смысле этого слова, органически присущ ему и состоит в тех приемах, методах, порядке и последовательности телодвижений и отдельных актов, которые в своей совокупности характеризуют видовую принадлежность поступка. В криминальных делах внешние формы поведения и рассматриваются как способ совершения преступления. По С. И. Ожегову, способ это прием, метод, применяемый при исполнении какой-либо работы[73].
В уголовно-правовой литературе встречаются примеры абсолютизации субъективного начала в преступной технологии. Так, М. Г. Угрехелидзе находит возможным говорить о способе лишь по отношению к предумышленным посягательствам. В обосновании он приводит два аргумента: «во-первых, способ совершения преступления может войти в структуру только таких преступных деяний, которые предполагают целевую активность, т. е. деяний, субъективная сторона которых выражается в прямом умысле; во-вторых, отграничивать друг от друга по способу совершения можно только преступления, совершенные с прямым умыслом»[74].
В уголовно-правовой литературе встречаются примеры абсолютизации субъективного начала в преступной технологии. Так, М. Г. Угрехелидзе находит возможным говорить о способе лишь по отношению к предумышленным посягательствам. В обосновании он приводит два аргумента: «во-первых, способ совершения преступления может войти в структуру только таких преступных деяний, которые предполагают целевую активность, т. е. деяний, субъективная сторона которых выражается в прямом умысле; во-вторых, отграничивать друг от друга по способу совершения можно только преступления, совершенные с прямым умыслом»[74].
Это утверждение можно принять, но с большими оговорками и критикой. Да, в большинстве случаев прием или метод преступного поведения предполагает его жесткое осмысление, заданность. Но только в большинстве случаев. Преступное безразличие и неосторожное причинение также выполняются по определенным поведенческим образцам; они стандартизированы в законе и подтверждаются практикой. В качестве критических замечаний, можно сказать, что а) отличие предумысла от эвентуального не в особой технологичности поступка или ее осознании, а в волевом отношении к последствиям (это аксиома законодательного и учебного уровня); б) целевая активность созидает специальный, а не прямой умысел; в) второй довод М. Г. Угрехелидзе вообще выглядит бездоказательным, априорным. Использование специальных орудий или особой последовательности операций, конечно, зиждется в большинстве случаев на предварительном осмыслении или научении (запоминании). Но это обстоятельство не исключает автоматического производства части преступного деяния, что наиболее заметно у серийных убийц, карманников, шулеров и прочей публики. Способ в первую очередь категория объективного, внешнего характера; его осмысление может иметь несколько ступеней, а может и отсутствовать либо сознаваться в минимальном размере при многократном осуществлении одного и того же типа преступления.
В теории права состоялся ряд исследований и попыток выработки дефиниций в отношении способа совершения преступления. Так, И. Ш. Жордания понимает под ним систему взаимосвязанных, целенаправленных актов поведения, операций, приемов, движений, применяемых субъектом при совершении преступления[75]. В одной из первых монографий, посвященных объективной стороне преступления, ее автор В. Н. Кудрявцев писал, что способ это определенный порядок, последовательность движений и приемов, применяемых лицом при совершении преступления[76]. Наиболее полное, как нам представляется, определение способа сформулировано Н. И. Пановым. «С объективной стороны, пишет он, способ совершения преступления представляет собой определенный порядок, метод, последовательность движений и приемов, применяемых лицом в процессе осуществления общественно опасного посягательства на охраняемые уголовным законом общественные отношения, сопряженные с избирательным использованием средств совершения преступления»[77].
Правильное определение способа предполагает учет и оценку избирательно употребляемых субъектом посягательства орудий и средств совершения преступления. Н. И. Панов замечает по этому поводу, что «использование человеком в процессе своей деятельности различных орудий и предметов выступает в качестве способа поведения человека. Применение определенных средств... уже образует соответствующий (орудийный) способ совершения преступления». И далее: «поэтому средства совершения преступления можно рассматривать в качестве признака способа совершения преступления лишь при условии, что они используются для совершения преступления, то есть находятся не в статическом, а в динамическом состоянии»[78]. Средства представляют собой физическую квинтэссенцию способа, они суть предметы материального мира, определяющие технологию поведения преступника и его возможности[79]. Особой разновидностью средств являются орудия: если назначение средств заключается в облегчении преступного посягательства, то орудие используется «для непосредственного осуществления преступного деяния»[80].
Под временем совершения преступления в уголовном праве понимается конкретный период; он характеризуется «определенными общественно-политическими и социальными событиями, которые могут смягчать или отягчать совершенное преступление»[81]. Временной фактор в большинстве случаев очевиден и понятен, легко презюмируется даже неспециалистом. Так, применение запрещенных средств и методов ведения войны (ст. 356 УК РФ) предполагает время производства военных (боевых) действий, уклонение от отбывания лишения свободы (ст. 314 УК) период краткосрочного выезда (отпуска) осужденного к лишению свободы за пределы исправительного учреждения, воспрепятствование осуществлению избирательных прав или работе избирательных комиссий (ст. 141 УК) время избирательных кампаний, вынесение заведомо неправосудного приговора (ст. 305 УК) период судебного разбирательства по уголовному делу и т.д.
Длительность преступного поведения, сказывающаяся на его генезисе, понудила нашего законодателя внести уточнение в статью, определяющую действие уголовного закона во времени. С 1996 г. учреждена оговорка, согласно которой «временем совершения преступления признается время совершения общественно опасного действия (бездействия) независимо от времени наступления последствий» (ст. 9 УК РФ). Подобная детализация вполне оправдана: она способствует единообразию в понимании и применении закона, а также базируется на том очевидном факте, что помимо материальных составов закон учредил формальные и усеченные, в рамках которых последствия не обязательны.
Место совершения преступления как факультативный признак объективной стороны также имеет свое оправдание в смысле легального использования его законодателем. Оно может влиять на оценку общественной опасности деяния и применения наказания, ибо «люди, проживающие в отдельных местностях, в зависимости от сложившихся социально-психологических, национальных, этнографических особенностей могут по-разному оценивать поступки других людей»[82]. Конкретная географическая точка, послужившая местом совершения злодеяния, имеет свой правовой режим, может повлечь сложности в определении подсудности и даже национальной юрисдикции[83]. Место посягательства может влиять на квалификацию содеянного даже в том случае, если оно находится за рамками состава конкретного преступления.
Несколько лет назад ростовский злоумышленник, которого трудно назвать человеком, в предновогоднюю ночь срубил две голубые ели в священном для горожан месте в сквере, где расположена братская могила павших в Великой Отечественной войне и где находится школьный Пост памяти. Правоохранительным органам пришлось выбирать уголовно-правовую оценку содеянного между кражей, умышленным уничтожением государственного или общественного имущества (ст. 89 и 98 УК РСФСР 1960 г.), умышленным повреждением специальных насаждений (ст. 168 УК РСФСР), квалифицированным хулиганством (ч. 2 ст. 206 УК РСФСР) и надругательством над могилой (ст. 229 УК РСФСР). В итоге предпочтение было отдано составу исключительно циничного хулиганства, и в основу квалификационного решения было положено особое значение места вырубки зеленых насаждений[84].
Обстановка совершения преступления как факультативный признак объективной стороны трактуется в специальной литературе по-разному. А. Ф. Истомин определяет ее как «совокупность условий, в которых протекает преступное деяние, развивается его объективная сторона»[85], М. И. Ковалев и Н. А. Ныркова как «физическую среду, где развивается преступная деятельность[86], И. М. Тяжкова как «совокупность взаимодействующих (выделено нами. А. Б.) обстоятельств, при наличии которых совершается преступление»[87]. В любом случае нужно особо подчеркивать общественно-политический, а не межличностный, местечковый характер обстановки, как это и делает П. А. Фефелов[88].
Обстановка это социальная, а не физическая среда, «окружающие кого или что люди, предметы, случайности»[89], которая существует всегда, но лишь при производстве некоторых деликтов она требует особого оценивания. Именно социальное звучание обстановки благоприятствует совершению преступления либо (чаще) способствует наступлению более тяжких последствий. Игнорировать подобные условности законодатель не вправе, и потому он в нужных случаях придает обстановке титул признака состава (в ч. 3 ст. 331 УК РФ особо оговаривается то обстоятельство, что уголовная ответственность за преступления, совершенные в боевой обстановке, будет определяться законодательством военного времени, а в составах криминальной диффамации упоминается публичность, как обязательный признак обстановки или среды посягательства ст. 130, 319 УК).