Мне поэтому очень важно, чтобы весь человеческий мир вел себя хорошо мне же с ним приходится взаимодействовать! То есть вообще весь мир, но его нечеловеческая часть и без моих подсказок ведет себя просто отлично, а человеческая периодически тупит и озадаченно чешет алеющую жопу.
Единственное, чего мне не хватает прямо сейчас это живого Бойса. Он мне нужен с корыстной целью дружить. Чтобы сидел в «Кофеине» в этой своей дурацкой шляпе, пил что-нибудь тоже дурацкое (например, чайлатте), и чтобы можно было подойти сзади, обнять, сказать: «Привет». Спросить: «Ты понимаешь вообще, что творится?» Предложить: «Пошли сделаем еще что-нибудь, чтобы мир доизменялся уже поскорей». И получить в ответ дохлым зайцем по лбу.
Вот дохлым зайцем по лбу этого мне особенно не хватает.
А так все хорошо.
Если достаточно долго сидеть на ярмарочной площади города Франкфурта с бокалом вишневого секта, можно стать свидетелем пришествия безумного барабанщика с невидимым барабаном, но видимыми барабанными палочками. Барабанщик азартно молотит палочками по невидимому барабану, подыгрывая ярмарочным рок-н-рольщикам, которые только затем и нужны на площади, чтобы дать безумцу повод материализоваться.
Мы, все остальные, простодушная ярмарочная толпа, праздные поедатели сосисок, беспечные поглотители глинтвейна, нужны ровно для того же. Мы свидетельствуем пришествие барабанщика, иного смысла в нас нет.
У барабанщика лицо хищной птицы, безвольная дурковатая улыбка и внимательный, настороженный, цепкий взгляд. Когда он стучит по невидимому барабану, ясно, что он делает очень важную работу. Настолько важную, что нам, свидетелям, ее смысла не понять. Он в нас просто не поместится.
Боги приходят в человеческий мир для мелких ремонтных работ, используя юродивых, как рабочую одежду. В нормальных людей боги просто не помещаются, факт. На ярмарочной площади города Франкфурта это (в очередной раз) делается очевидно.
Если уснуть в самолете еще до взлета, проснуться перед самой посадкой, увидеть в иллюминаторе невозможную какую-то розовую церковь на невозможном же высоком холме, окруженном лесами и маленькими деревенскими домиками, вполне можно успеть сообразить, что тебя привезли в какую-то левую параллельную реальность, где все похоже, но немножко не так. Я имею в виду, можно успеть врубиться прежде, чем наивный организм примет новую реальность за чистую монету и вспомнит, что так было всегда. И розовая церковь эта в одиночестве на холме вообще всегда стояла.
Короче. Кто первый встал, того и тапки. На этот раз тапки мои.
Жверинас
Жверинас район контрастов, где гнилые деревянные хатки, худо-бедно поддерживаемые высоченными штокрозами, соседствуют с буржуйскими особняками за сто миллионов миллиардов увы, без штокроз.
Бобровая улица выводит путника к двум маленьким прудам, разделенным узкой, от силы метров двадцать, полоской суши.
В одном пруду плавают утки, другие утки гуляют по берегу. Вместе с утками там гуляют красивые улыбчивые люди с красивыми улыбчивыми детьми, все в ярких куртках и жилетах, все вежливо здороваются друг с другом, терпеливо отвечают на вопросы детей и кормят уток. Звучит преимущественно английская речь, местами внезапно переходящая в русскую и литовскую.
В соседнем пруду нет ни единой утки, берег его пуст и мрачен. Даже деревья как-то зловеще нависают над водой, и стволы у них готически темные, и кроны уже поредели.
На берегу стоят два нетрезвых человека средних лет, высокой степени изношенности. Один стягивает свитер, явно намереваясь упокоиться в темных водах. Ну или просто туда нырнуть. Второй просит:
Не надо, Повилас!
Товарищ вдумчиво глядит на него исподлобья:
Аргументируй.
Над обоими прудами повисает неловкое молчание, не нарушаемое даже утиным кряком.
Забавно, что умственно человечество развивается гораздо быстрее, чем физически. То есть, мы уже радостно читаем всякую дерриду и медитируем на цветки лотоса (кому что). А тело с инстинктами и системой интерпретаций еще из древнего полуживотного мира. Нам уже и пора бы завести модель поновей, чтобы воспринимало побольше, но пока не выдали. И из этого трагикомического противоречия рождается удивительное, невиданное чудесное чудо: интеллектуал-материалист. Чей ум способен (теоретически) вместить в себя очень много духа, а тело пасует: ему восприятие не выдали. Сидит такой проклятый ангел, рассуждает: я не могу поговорить с Богом, следовательно, Бога нет.
Забавно, что умственно человечество развивается гораздо быстрее, чем физически. То есть, мы уже радостно читаем всякую дерриду и медитируем на цветки лотоса (кому что). А тело с инстинктами и системой интерпретаций еще из древнего полуживотного мира. Нам уже и пора бы завести модель поновей, чтобы воспринимало побольше, но пока не выдали. И из этого трагикомического противоречия рождается удивительное, невиданное чудесное чудо: интеллектуал-материалист. Чей ум способен (теоретически) вместить в себя очень много духа, а тело пасует: ему восприятие не выдали. Сидит такой проклятый ангел, рассуждает: я не могу поговорить с Богом, следовательно, Бога нет.
(Мы все понимаем, да, что словом «Бог» мы обозначаем некую вездесущую непознаваемую силу, а не дяденьку, который прыгает по облачкам и следит, кто чего неправильного схомячил в постный день? Я на всякий случай напоминаю.)
Знаки и знамения
На пирсе, ведущем к Варненскому маяку, три надписи на понятных языках, буквально одна за другой:
Я так хочу до тебе
Пусть мы далеко, над нами одно небо
Сегодня просто не твоя жизнь
Идеальный читатель
Идеального читателя, конечно же, не существует, хотя бы уже потому, что реальность, в рамках которой мы все сейчас живем, совершенно не приспособлена для чего-либо идеального. И с чего бы читателю быть исключением.
Идеальный читатель это просто читатель, который умеет читать. Я сейчас не о какой-то выдающейся способности хитроумно проникать в потаенные глубины авторского замысла, а о простом умении складывать из букв слова. Сложил из «ж», «о», «п», «а» слово «жопа», а не, к примеру, «вечность» вот и молодец. Прочитал, что написано!
Идеальный читатель это, конечно же, тот читатель, чья жизнь изменилась от прочитанного. Неважно, как именно, неважно, до какой степени. Если читатель прочитал про яблочный пирог и пошел его печь, это тоже годится. Просто в такие моменты (то есть, когда под влиянием текста совершаются поступки) строятся мосты между несбывшимся и сбывшимся. А иногда даже между невозможным и произошедшим, всякое бывает.
А литература (по крайней мере, та ее часть, которая интересует меня) для этого.
Когда речь заходит о читателях, я всегда первым делом вспоминаю драму «Враги» Яромира Хладика. Ну, то есть, строго говоря, не саму драму, а рассказ Борхеса «Тайное Чудо», персонаж которого, приговоренный к расстрелу, сокрушается, что не дописал еще два акта драмы «Враги», просит у Бога год, чтобы закончить работу, и получает его. Расстрел при этом не откладывают, просто последняя секунда жизни в восприятии Хладика растягивается на год, и автор волен сколько угодно дописывать, переделывать и править свой текст. «Он трудился не для потомства, даже не для Бога, чьи литературные вкусы были ему неведомы. Неподвижный, затаившийся, он прилежно строил свой незримый совершенный лабиринт», пишет Борхес.
Так вот, мой идеальный читатель тот, кто понимает, зачем Яромир Хладик дописывал и доводил до совершенства эту свою чертову пьесу.
Еще мой идеальный читатель тот Бог (та версия Бога), к которому можно обратиться с такой вот дурацкой просьбой и получить согласие.
Борхес, кстати, тоже мой идеальный читатель. И не только потому, что умер задолго до того, как мне пришло в голову что-то написать. Хотя это, безусловно, прибавляет ему очков.
Но гораздо важнее, что я его люблю. Мой идеальный читатель каждый, кого я люблю. Не обязательно всю жизнь, можно всего пять секунд. Любовь всяко вне времени и измеряется точно не им.
У моего идеального читателя карие глаза, коротко стриженные темно-русые волосы с проблесками ранней седины, рост 178 см, вес 71 кг. Ему тридцать четыре года и восемь месяцев. Он живет в Мичигане.
Ясно, что это описание может быть заменено любым другим без какого-либо ущерба для смысла сказанного.
Потому что идеального читателя, как уже было сказано, не существует.
Но это совершенно не мешает ему быть.
Иногда так мало надо
Прикосновение мокрого кошачьего носа к щеке, запах разогретой солнцем степи из коробки с травяным чаем в супермаркете, телефонный разговор, стремительный бег гонимых ветром облаков, внезапный саундтрек к «Криминальному чтиву» из окна автомобиля, остановившегося на светофоре рядом с твоим, сорока, прилетевшая на подоконник, увядший было и вдруг выстреливший новым цветком белый гиацинт, несколько забавных совпадений, о которых случайно узнаешь из писем и разговоров иногда так мало надо, чтобы привычный окружающий мир вдруг снова стал тем, что он есть (и чем был и будет всегда) сияющим клубком живых, вибрирующих и поющих нитей, соединяющих все со всем, которые и есть сама жизнь, и смысл ее, и движущая сила, и вечный, с самого начала известный, но всегда недостижимый итог.
Как всегда
Когда самолет поднимается над облаками, женщина на соседнем сидении тихо-тихо говорит сыну: «Видишь, нет здесь никакого Бога, не бойся». И я, конечно, сразу понимаю, что как раз очень даже есть. И ржет надо мной вот прямо сейчас (как всегда).
Как горит огонь и работают другие
Больше всего на свете я люблю быть свидетелем подъема духа в человеке. И совершенно неважно, с какого уровня стартовал этот прекрасный процесс, лишь бы стартовал.
И больше всего на свете я ненавижу все, препятствующее этому процессу. То есть, получается, вообще почти все!
Таков мой артистический темперамент, спасибо за внимание.
Как у нас дела
Катя Х. спрашивает: «Как вы живете?» и я пишу ей, как в другую Вселенную, то есть, не о себе, а обо всем мире сразу: «Мне давеча в комментариях рассказали, что у нас закончилась Кали-юга. Есть и другие версии, но эта мне нравится больше всех, значит, она правда».
Замечательно, что комментарий про окончание Кали-юги мне написали не где-нибудь, а под сообщением о выходе моей новой книжки. В которой рассказывается (помимо многого прочего) о том, как зажил Мир после окончания собственной мини-кали-юги. В очень облегченной версии, но все-таки.