Что касается игнорирования, мне удавалось, в частности, крепко, не просыпаясь, спать у стены, которую с другой стороны сверлили дрелью. И это скорее норма, чем исключительное событие.
Больше всего на свете я люблю учиться почти все равно чему. Но не могу делать это в одиночку. Только в компании. Не в любой, но о строгой избирательности речь не идет. Штука в том, что присутствие другого (живого) человека включает мое внимание. Это единственный известный мне (по крайней мере, пока) способ гарантированно его (внимание) включить.
Видимо, поэтому, я очень быстро устаю от людей. Не в том смысле, что видеть их не могу, а в том, что кофе с друзьями для меня работа такой интенсивности, что больше ничего я в этот день, пожалуй, не сделаю. А если сделаю колоссальным напряжением воли, потом буду долго восстанавливаться. Но не то чтобы это меня когда-нибудь останавливало.
Дружба (полноценное, интенсивное взаимодействие с другими людьми) мой главный наркотик и самый большой соблазн, ради которого можно забить на все остальное. Я, кстати, не знаю других людей с подобным пороком.
Но в одиночестве мне настолько легче, что этот порок меня все-таки вряд ли погубит.
Второй мой главный наркотик музыка. Но я редко позволяю себе отрываться по-настоящему. Потому что, во-первых, отходняк тяжелый, а во-вторых, всегда есть риск, заслушавшись, превратиться во что-то такое, что здесь совсем не живет.
При этом музыку, которая мне не нравится (такой очень много), мне почти всегда удается игнорировать. То есть натурально не слышать.
Игнорировать мертвое вообще довольно легко. Как ни странно.
Читать меня научил дедушка на острове. Мне тогда было три года, и дедушка на острове мне снился. Хорошее было время.
У меня, как и у всякого обычного человека, есть набор фундаментальных представлений о норме. И большое желание, вернее, настоятельная потребность, чтобы все вокруг было нормально.
Другое дело, что мои представления о норме не имеют вообще ничего общего с общечеловеческими. Большинство этих представлений я даже обсудить ни с кем не могу, потому что они за пределами языка.
Я бесконечно агрессивное существо. Вы даже не представляете, насколько. При этом разрушение (в любой форме) для меня абсолютно неприемлемо настолько, что согласившись сознательно разрушать, я как бы вообще отменю себя.
Я бесконечно агрессивное существо. Вы даже не представляете, насколько. При этом разрушение (в любой форме) для меня абсолютно неприемлемо настолько, что согласившись сознательно разрушать, я как бы вообще отменю себя.
Я созидатель. Очень агрессивный созидатель.
Я совершенно точно знаю, что ни одно однажды рожденное сознание не должно угаснуть. Думать о возможном угасании сознания неизвестного мне дяди Васи из города Котовска для меня ровно так же мучительно, как думать о возможном угасании собственного сознания. Более того, у меня ощущение, что я все время каким-то непонятным образом борюсь с этой гипотетической опасностью (в которую не особо-то верю). И это объясняет, почему у меня не хватает внимания на всякие пустяки типа собственной жизни.
В детстве мне хотелось научиться двигать и связывать линии мира что бы это ни означало. Теперь уже нет той ясности понимания. Но сейчас ее все-таки больше, чем, скажем, двадцать лет назад. И это хорошая динамика.
Мне очень трудно смотреть кино. Потому что в кино я втягиваюсь до такой степени, что проживаю его во всей полноте, вообще без дистанции. А это не всегда полезный опыт. И какое же счастье, что на свете есть Джармуш. «Мертвец» единственный известный мне кинофильм, который кажется мне полноценным и даже счастливым отдыхом.
Все это я пишу потому, что мне захотелось. А теперь больше не хочется. Поэтому пока все.
Расплаты не существует. Ни для кого. Это ложная концепция. Мне кажется, она возникла и оказалась столь устойчивой потому, что дрессировать детей и животных проще всего именно в рамках системы «наказание поощрение». Люди уже много веков используют этот нехитрый метод и думают, будто Бог (судьба, мироздание, собственное бессознательное и т.п.) тоже обращается с ними как с детьми и животными. А это, конечно, не так. Никто нас не дрессирует. Мы тут не в стойле, а в большой игре.
С тех пор как представители так называемой западной культуры, к которой мы все принадлежим, стали интересоваться культурой восточной, в нашем словаре появилось слово «карма», которая представляется западному сознанию аналогом наказания за грехи и поощрения за не-грехи. Поскольку массовый интерес никогда не бывает глубоким, вся многотысячелетняя философия быстренько ужалась до интернетовской шутки «плюсик в карму», которая дурна не потому, что глупа, а потому, что лишает понятие «карма» смысла. Карма это просто причинно-следственная связь, извините, капитан Очевидность вышел покурить, я пока за него.
Вместо наказаний и поощрений существуют причины и следствия. Это действительно вполне очевидно и обычно не вызывает возражений у человеческого ума. Возражения у него вызывает тот факт, что логика, действующая в поле этих причин и следствий, нам неизвестна. И не потому что страшная тайна, просто в человеческий ум эта логика не помещается. Непостижимая она, такие дела.
И непостижимая логика эта работает, причем только она и работает, нравится нам это или нет.
Все, что можно сделать в такой интеллектуально невыносимой ситуации, внимательно следить хотя бы за одной человеческой судьбой своей. И стараться не интерпретировать ее в рамках системы «наказание поощрение», а пробовать нащупать внутреннюю логику этой конкретной игры. Очень трудно, я понимаю. Но интересно же. Я вообще не знаю, что может быть интереснее, потому что узнавая подлинное устройство и законы функционирования микрокосмоса (себя), мы одновременно получаем информацию о макрокосмосе. То есть об устройстве Ваще Всего.
Я могу подсказать один ключ к этой головоломке, простой, но хороший: жизнь сознания это непрерывное накопление опыта. Ясно, что любой наш поступок приносит нам дополнительный новый опыт. А любой новый опыт это вклад в формирование как сознания, так и личности, в которую оно упаковано. Мы непрерывно меняемся вследствие собственных поступков, вот в чем штука. И эти внутренние перемены влекут за собой перемены внешние, потому что внешний мир любого человека это зеркало (капитан Очевидность докурил, вернулся и взялся диктовать).
Иными словами, если в разгар лета облиться с головы до ног сахарным сиропом, нас немедленно облепят пчелы и другие любители сладкого. Это будет не «расплата», а просто вполне предсказуемое и естественное следствие нашего поведения.
Если при этом наш предыдущий жизненный опыт приучил нас бояться насекомых и не приучил сдерживать свой страх, мы начнем визжать и дергаться. И нас тут же искусают, причем опять же не в наказание за грех рукомахания, а следуя своим естественным природным реакциям.
Если при этом наш предыдущий жизненный опыт приучил нас бояться насекомых и не приучил сдерживать свой страх, мы начнем визжать и дергаться. И нас тут же искусают, причем опять же не в наказание за грех рукомахания, а следуя своим естественным природным реакциям.
А если у нас есть опыт обращения с насекомыми и опыт, содействовавший формированию механизмов самоконтроля, мы будем стоять ровно, дышать спокойно, и нас не искусают. Это, конечно, будет не «награда», а естественное следствие нашего поведения, причем не просто так внезапно проявившегося, а заранее сформированного опытом всей нашей предыдущей жизни.
Вот так в первом приближении выглядит действие так называемой кармы. Мне кажется, теперь наконец довольно наглядно получилось.
Религиозные чувства, которые можно задеть любым способом ничего не стоят вообще.
К этому можно прибавить, что ничего не стоят вообще любые чувства, обладатель которых полагает адекватным ответом на так называемое «оскорбление» их любые формы мучительства, начиная от уголовного преследования и заканчивая убийством.
Но штука на самом деле даже не в этом.
А в том, что любая попытка так называемых «верующих» представить своего Бога кем-то вроде себя то есть обозленным тупым скотом это покушение на Богоубийство.
Потому что извращение образа Божьего это попытка уничтожения Его смысла. Понятно, что провальная, однако намерение учитывается. Даже неосознанное.
Скажу больше: неосознанное тем более.
Это очень тяжелое преступление. На этом месте мне хочется сказать, что это преступление непростительно, но ничего непростительного в человеческих поступках, конечно же, нет. Не того полета птицы.
И последнее, что мне хочется сказать.
С этой точки зрения, сочувствие к убийцам (хотя бы частичное, с оговорками согласие с ними) преступление, равновеликое самому убийству. Потому что согласие с убийством (и любым мучительством) на религиозной почве ровно такой же силы вклад в извращение образа Божьего, ровно такой же ценности взнос в строительство ада на земле, ровно такой же шаг к пропасти, имя которой небытие.
Потому что я хоть и прикидываюсь агностиком, а некоторые вещи вижу вполне себе ясно.
С каждым годом ощущение, что жизнь только начинается, все острей.
Даже если однажды окажется, что это был обман, и материальный мир со своими нелепыми законами восторжествует надо мной, я буду не в обиде. Потому что разочарование длится один миг, а очарование все остальное время. Выгода очевидна.
Самая страшная штука, какую мне доводилось читать, была в одной из последних книжек Кастанеды. Там такой эпизод: Карлос и его коллега отправляются в очередное контролируемое сновидение, им снится, что они просыпаются в незнакомой комнате, на стуле сложена какая-то одежда, за окном незнакомый пейзаж. Они встали, оделись, подошли к окну, и тут пейзаж перестал казаться им незнакомым. Они вспомнили, как ложились спать в этой комнате, как снимали одежду, складывали ее на стуле. К счастью, они были вдвоем, к тому же довольно опытные люди, поэтому смогли удерживать в сознании обе версии ту, согласно которой они спят и смотрят сон, и ту, согласно которой они тут живут. В конце концов, отошли от окна, разделись и уснули обратно, то есть домой.
Этот эпизод показался мне страшным потому, что он был узнаваемым. Мне, во-первых, абсолютно понятно, как происходят такие штуки. А во-вторых, ослепительно ясно, что именно это произошло когда-то и со мной. Только ума, воли и опыта не хватило проснуться домой.