Не прокатило.
Теперь я знаю, зачем мне были нужны те звезды: чтобы высыпать их на землю под ноги всем, кто случайно пройдет мимо. Это вообще-то моя работа: звезды кому попало под ноги кидать, пусть сами разбираются, как с этим жить. Но сегодня «кто попало» это у нас я. Счастливейшее из ктопопал.
Вот елки, говорю я вслух. А что тут еще скажешь. И иду дальше, громко думая: «Как же я тебя люблю». И город мой стоит, конечно, довольный собой, как слон после клизмы. И я тоже, как тот самый слон. Как сто вконец обалдевших от собственного офонарения слонов. Или даже как двести.
Это что получается, ты меня так сильно любишь? почти сердито думаю я потом, сидя на балконе и разглядывая серебристую звезду, прихваченную с собой как бы в качестве вещественного доказательства, а на самом деле из сентиментальных соображений. Я тебя вообще-то тоже, но это нормально, люди часто любят города. А наоборот это все-таки перебор. Это ты, дорогой друг, погорячился. Люди, между прочим, относительно недолго живут. Гораздо меньше, чем города. А иногда еще переезжают. В силу, например, обстоятельств. И чего тогда?
Да какая разница, чего будет когда-нибудь тогда, почти сердито думает город. Здесь, сейчас ты сидишь на своем балконе. Кофе пьешь, звезду в руках вертишь. Вот и сиди.
Все, к чему я прикасаюсь, превращается в золото и это золото тут же с хрюканьем разбегается.
Вся власть сознанию
Чтобы получить возможность осмысленно работать с материалом, данным нам в ощущениях и именуемом бытием, следует понимать вот что: т.н. личность это просто набор первоочередных реакций тела и сознания на поступающие извне сигналы. Все. Мы (т.е. наши бессмертные, между прочим сознания) у этого набора томимся в плену. И зачастую (вообще-то, по умолчанию) не отличаем себя от себя, т.е. осознание от реакции. И, в итоге, не можем даже познакомиться с собой, не то что пощупать. Такие дела.
Почему собственно так важно выстраивать дистанцию между собой и собой (т.е. приучать себя к паузе между поступлением внешнего сигнала и первой реакцией на него причем не ответным поступком, а внутренней реакцией, какова бы она ни была). Во-первых, паузу держит не личность, а сознание. Разрывая таким образом оковы личности на краткий миг. Во-вторых, именно тот, кто держит паузу, принимает решение, что делать дальше. Он может выбрать реакцию, отличную от привычной. И сделать, таким образом, весомый вклад в смену личности. Менять которую, собственно, надо не потому, что бывают «плохие» и «хорошие» личности, и нам надо добыть себе получше. Оно, конечно, так, всегда приятно иметь ситуативно удобную в каждом конкретном случае личность, но это не первоочередная задача. Первоочередная задача взять власть в свои руки (в руки сознания). Кто в доме хозяин, того и тапки, а вместо тапок у нас весь мир.
Для такого поведения, конечно, надо дохрена сил и внимания; лично у меня уходит чуть ли не вообще все. Но этот вклад имеет смысл делать. В отличие от любых других вкладов он бессрочный, в небесный банк. Потому что пока мы держим паузу и меняем фигуры на внутреннем поле, мы бессмертны. А остальное время, извините, нет.
Гости, правильные гости, которые не просто глядят, но и видят вот что требуется этому городу.
И нам, конечно.
Расплатились сполна за капучино и горячий шоколад, выгребли всю мелочь из карманов, отдали чернокожему литовскому официанту, лишь бы не ждать сдачи еще целых три минуты, не терять драгоценное время и на старт, внимание, марш, чтобы урвать последние лоскутки сумеречного дневного света.
И не зря.
В начале пути нас приветствовал черный пес. Внимательно глядел на нас с другого берега, пока мы шли по мосту. Решил, что можно пропускать. Ну и правильно решил.
Пока сумерки были жемчужно-серыми, мы пересекли Ужупис, пришли на распутье, где лежит камень с надписью «fuck», как раз для богатырей вроде нас. В одну сторону пойдешь, ужупского сфинкса увидишь, в другую пойдешь придешь на холм, под которым согласно городским сплетням спит и видит про нас сны князь Гедиминас, в третью сторону пойдешь ничего не случится, кроме автомобильной заправки, скучной, как сама европейская цивилизация. А вот если скажешь: «fuck», да и повернешь назад, вот тогда будет самое то.
Мы так и сделали, понятно.
И попали за подкладку.
Про подкладку надо бы разъяснить отдельно.
Если представить себе город в виде пальто с карманами, легко предположить, что в карманах со временем появляются дырки. И всякая разумная крошка, семечка или монетка, сумевшая разыскать дырку, может провалиться внутрь, за подкладку, где темно, холодно и пустынно, зато и не съест никто проверено опытным путем.
Когда мы оказались на ледяной лестнице и принялись с нее падать, потому что у нас самые скользкие в мире сапоги, как бы специально созданные добрыми, но смешливыми божествами для таких прогулок, у меня зазвонил телефон. А если совсем честно, оба телефона моих зазвонили, один за другим.
«Ой, говорю (два раза), привет! Как ты вовремя! Мы тут как раз с ледяной лестницы падаем!»
Собеседники мои остались довольны таким обстоятельством. Оба, что характерно. Меня окружают великие люди.
Зато с ледяной лестницы мы все-таки окончательно провалились за подкладку.
Заподкладка была похожа на задний двор замка Снежной Королевы. То есть там были в беспорядке свалены кучами все ненужные (и, судя по виду, позапрошлогодние) снега и льды. По замерзшему пруду пешком ходили две утки. Кажется, они злонамеренно передразнивали нашу походку по льду иначе как враскоряку не походишь, а ходить нам очень хотелось.
Ну и вот.
Над головами у нас тем временем кружили птицы. Сотни птиц. Но вопреки последней воле культового режиссера Хичкока, птицы не обращали на нас никакого внимания. У птиц были маневры, учения, посвященные, как я понимаю, спортивному ориентированию в синих сумерках. Птицы справлялись отлично, все бы так.
Вскарабкавшись на ледяной холм, мы пошли дальше. И увидели белого лохматого пса. Белый пес был чрезвычайно дружелюбен, и сразу стало ясно, что прогулка наша понемногу подходит к концу, а ночью пойдет снег.
«Теперь, говорю своей спутнице, я, пожалуй, воспользуюсь твоей беспомощностью и отведу тебя на Очень Страшную Улицу».
Спутница моя сказала, что поскольку ей не нужно нынче вечером идти в магазин за рыбой, Очень Страшная Улица это самый лучший маршрут.
Только не спрашивайте меня, при чем тут рыба. Я тоже не знаю. Я просто молча преклоняюсь перед недоступной мне божественной логикой. И вам советую.
Очень Страшная Улица Швенто Двасес была прекрасна, как всегда. Но тоже скована льдом. Впрочем, к этому моменту мы уже привыкли ходить по льду, а тут еще и за стену держаться можно красота. В конце Очень Страшной Улицы мы встретили женщину-вампира с острыми клыками и смоляными кудрями до плеч. Женщина-вампир был пьяна до изумления.
Почуяв во мне надежду и опору, женщина-вампир спросила: «Я тут не упаду?»
«Нет, говорю, если за стенку держаться будете».
Пьяная женщина-вампир поблагодарила меня нечленораздельными междометиями и пошла дальше.
«Слушай, а у нее были клыки», меланхолично заметила моя спутница. И только тогда до меня дошло, что клыки это не совсем нормально. Все-таки виленская жизнь быстро изменяет базовые представления о норме.
Потом Очень Страшная Улица сразу закончилась, мы выбрались из-за подкладки, вышли к Вратам Зари и пошли заводить мою машину, чтобы ехать за захер-тортом в венское кафе. Лед, кстати, тоже закончился, как и не было.
А потом, ближе к ночи, когда торт был съеден, а все припасенные на сегодня слова сказаны, пошел снег.
А потом, ближе к ночи, когда торт был съеден, а все припасенные на сегодня слова сказаны, пошел снег.
Границы
У меня прекрасно простроены границы. Я никогда даже мысленно не вмешиваюсь в чужие дела. Например, что происходит на Марсе, меня не касается. Прикинь, меня не парит даже Марс в двух шагах отсюда. В двух сраных шагах!
Грибы
Это что?! Это, считается, что гроза?! Да какая в жопу гроза, оно же пахнет
Мужиками.
Точно. Мужиками, которые вместо того чтобы лишний раз помыться, полились одеколонами я даже не знаю, какими. Какие нашли, такими и полились. Какой самый ужасный был при советской власти? Ну, например, тройной Вот им.
/минуту спустя/
Так-так-так. Слушай, мужики помылись! И кажется успели получить высшее гуманитарное образование. И сели читать Сар Нет, пардон, не Сартра. Они сели читать Камю.
И грибы
Какие грибы?! Ай, слушай, действительно. Почитали Камю и пошли по грибы. И уже пришли! Одни грибы теперь вокруг.
/еще минуту спустя/
По-моему, вообще одни грибы остались.
Да. Но эти грибы тоже читают Камю. Собрались толпой и читают. Друг другу через шляпку заглядывают. И со всех краев леса читатели Камю так и прут. В очередь записываются на чтение Камю.
/еще минуту спустя/
Теперь ясно, что случается с грибами от чтения Камю. Они превращаются в эльфов!
В ванильные плюшки.
Точно. В эльфов с ванильными плюшками. Они уже даже Камю не читают, а садятся с этой ванилью пить чай. На бывшей грибной поляне. Чай такой эээ бывший грибной. Теперь уже ванильный. И эльфы уже не эльфы, а двенадцатилетние девочки. У них волосы розовые и бирюзовые, пастельные такие. И ванильные плюшки везде. И чай. Вот до чего вонючих мужиков высшее гуманитарное образование доводит. Вот про что эта «Гроза».
/Мы приносим благодарность компании Demeter (Fragrance Library) за предоставленный аромат Thunderstorm, гуманитарному образованию за Камю, одеколону «Тройной» за наше счастливое детство, эльфам за ваниль, Пушкину за вонючих мужиков, грибам за грибы. Оставайтесь с нами./
Две луковицы, чуть ли не месяц пролежавшие в туго завязанном пакете, в темном шкафу, вопреки всему пустили стрелки, сочные, тугие, зеленые, как будто все это время простояли на солнце в банке с водой, только очень кудрявые, скрученные тугими спиралями от тесноты. Думаю, из них можно наделать если не даосских пилюль бессмертия, то, по крайней мере, таблеток, развивающих волю к жизни до таких масштабов, что пропивший полный профилактический курс сможет выжить среди цветущих на Марсе яблонь или даже, чем черт не шутит, среди людей.
Но мы не наделаем никаких пилюль, сами все съедим. Мы мрачные мизантропы.
Дома вышла из строя газовая колонка, которая нас греет (потом вошла в строй, но как-то криво и неохотно).