Что происходит для начала в рассказе? Среди множества городов, названия которых очень мало что говорят даже «Гуглу», появляется некий город Лейн, сначала такой же, как эти города, а потом набирающий силу, как ветер.
В него сначала ведут мысли, потом золотые дороги, а потом в него уже ведет все ноги несут туда путников, рельсы несут туда поезда, а поскольку этот город приморский, то и корабли, задумавшись, начинают, видимо, немного выворачивать в его сторону, хотя идут вовсе даже из Марселя в Калькутту.
Что происходит со мной, читателем? Я начинаю истово верить в этот город. Вернее, даже не в сам город, а в дорогу в этот город, как в дорогу домой.
(Иногда дорога домой драгоценней самого возвращения домой, то состояние, в котором несешься, целеустремленный, как сила тяготения, и нет ничего, что остановило бы тебя на пути к дому. Когда доберешься будет совсем другая история, но идти по верной дороге домой все равно, что быть принцем; порог дома переступают уже короли.)
Фразой «все золото дорог Лейна» меня сносило, как течением.
Фразой «все золото дорог Лейна» меня сносило, как течением.
В сущности, откуда мы знаем, что существует тот или иной город? Все эти Эльче-де-ла-Сьерра, Марвежоль, Отерив, которые «дотошный читатель может найти на карте Европы воспользовавшись, к примеру, Google Maps»? Лично я никогда не был ни в Марвежоле, ни в Оттериве, и чем эти имена хуже, чем Лейн?
Все, что у нас есть, это свидетельство путешественника. Никто не знает наверняка, есть эти города на самом деле или нет, и Лейн, поставленный с ними в один ряд, становится таким же настоящим и несуществующим, как все остальные.
Поэтому, когда из шляпы выпала бумажка с надписью «Большая телега» я, поразмыслив, узурпировал право задавать вопросы, чтобы задать их все самому.
Я: Расскажи о Лейне. Откуда он взялся? Где находится, как туда попадают только случайно или можно и целенаправленно взять и пойти? И есть ли у него своя звезда в созвездии Большой телеги?
М.Ф.:О Лейне я знаю больше, чем, скажем, Гриновский Пик-Мик об Арвентуре. Но, будем честны, ненамного.
Это же процесс, не особо поддающийся описанию как мы узнаем о разных вещах. Вдруг откуда-то появляется фраза: «Все золото дорог Лейна», и ты думаешь, что это красивая фраза, надо бы ее записать. А записав, понимаешь, что знаешь уже какие-то подробности. Например, что там зеркальное небо не то чтобы оно сделано из зеркала, просто такой оптический эффект, скорее всего, непостоянный, как, скажем, облачность.
Небольшое отступление: мне кажется, единственное, что действительно необходимо для сбора подобной информации это дисциплина сознания. Чтобы, с одной стороны, слышать, что тебе говорят (что, вероятно, ты сам себе говоришь из какого-то невозможного далека), и заставлять себя (это огромное усилие) переводить на человеческий язык хоть какую-то часть полученной информации, чем больше, тем лучше. А с другой, сохранять невозмутимость, не выскакивать с этой информацией на площадь. И вообще не мельтешить. А придумать способ с ней работать; художественная литература и вообще искусство во всех проявлениях в этом смысле совершенно незаменимая штука. Я иногда жалею, что жизнь моя сложилась так, что мне не удалось реализовать свои способности к математике и пойти в ученые. Так вот, на самом деле, зря жалею. Не будь у меня такого прекрасного инструмента конвертации собственных видений в беллетристику, черт его знает, удалось ли бы мне вот так спокойно ходить по городу среди бела дня, не размахивая рукавами смирительной рубашки. Потому что моя дисциплина сознания велика, но совсем не безгранична.
Как добраться до Лейна хороший вопрос. Как всегда, когда речь заходит об иной реальности, правильный ответ состоит из нескольких: «совершенно невозможно», «у каждого свой путь», «некоторым вообще не надо в Лейн, им надо в какое-нибудь другое место», «если все время смотреть в темноту внутреннего пространства примерно под правой скулой, можно кое-что разглядеть», и так далее. Бесконечное «так далее». Чем больше составных частей и чем больше они противоречат друг другу, тем точнее ответ.
Но, в общем, в «Большой телеге» есть пара рассказов о людях, попавших в Лейн. Об одном из них (приехавшем на Корсику) известно, что он просто вернулся домой. Я так понимаю, это был один из заблудившихся ловцов книг, попавший в классическую ловушку: он «вспомнил» свою жизнь в той реальности, куда пришел на охоту, ну и влип. О другом известно, что он этот Лейн увидел в Северном море, сел в лодку и рванул. В написанной несколькими годами позже книге «Ветры, ангелы и люди» есть рассказ о ребятах, которые вообще нашли консульство Лейна в Риге (впрочем, после того, как почти забрели туда, гуляя по берегу Черного моря).
Вот еще одна подробность, которую я знаю точно: Лейн город приморский.
И еще одна: от Шамхума туда день езды в автомобиле. Ну, то есть сперва надо спуститься с горы в долину на канатной дороге, потом взять автомобиль в пункте проката, который там уже какое-то время работает. Очень полезный бизнес, из Шамхума, если бы даже там были автомобили, так просто не съедешь, нет у них там нормальных дорог. А путешествовать-то всем хочется, в том числе и таким вот образом.
Так вот, спустившись в долину утром и взяв автомобиль (нечто на него очень похожее), вы к вечеру будете в Лейне. По дороге, примерно на середине пути, будет такой прекрасный озерный край, где не грех задержаться, но если не задерживаться, к вечеру приедете в Лейн. Это, получается, километров семьсот-восемьсот по моим прикидкам.
В ту пору, когда писалась «Большая телега», мне, разумеется, приходилось искать в интернете некоторые города, на которые легли звезды, потому что их названия были мне незнакомы. И надо было понять, как туда добираться. И конечно, мне хватило любопытства поискать Лейн. Ну мало ли что, на всякий случай. Так вот, тогда никакого Лейна на этой планете не было.
Я хочу вернуться к тому, с чего начал. К способу переписать мир.
Самое главное в «Большой телеге» не просто написано между строк. Оно вообще не написано. Оно сыграно, как игра. Та самая игра с мирозданием, от которой оно не может отказаться даже под конец света, как будущий Святой Людовик не может отказаться от игры в мяч, даже если это последний день мира потому что «чем игра в мяч хуже любого другого дела во время конца света». А литература это несомненная игра в мяч с мирозданием.
Со вчерашнего, ну, в крайнем случае, с позавчерашнего дня, город Лейн на карте существует. Я говорю «со вчерашнего», потому что именно вчера я тоже на всякий случай пошел в Google и посмотрел.
Город Лейн находится во Франции, в Бургундии. Он очень небольшой и пока что довольно далеко от моря. Но знаете, лиха беда начало. Перенесем. Счет в этой игре все равно всегда в нашу пользу.
Чашка двенадцатая
«Тубурская игра»
Об усилии и фатализмеТубурская игра.
Оказалось, что о ней не так-то просто писать.
Потому что уж либо писать все, либо ничего, а если писать все, то исключительно в повелительном наклонении, причем только тем образом, каким глагол работает в хохенгроне, то есть без существительного, действие обтекает предмет, как свет, таким образом проявляя его в мир через обтекание действием и признаками, а не через суть предмета.
И вот берем мы глаголы как обозначение пространства вокруг предметов и ставим их в повелительное наклонение.
Как будто беги не останавливайся переливайся говори не принадлежи пребывай везде сужайся до отрицательного беги сильнее беги.
Собственно, это будет наиболее полное описание того существительного, которым можно обозначить «Тубурскую игру».
Надо сказать, что для меня настоящее, существенное чудо вот как выворачивание Мира наизнанку всегда было связано с длительным напряжением и работой. Потому что молнии эти с пальцев, всяческое «Акцио!» или даже «Авада Кедавра!» это не чудеса. То есть не существенные чудеса. И между ними и существенным чудом разница примерно такая же, как между пришитой к рубашке пуговицей и платьем от Шанель. Совершенно разный объем вложения себя, труда и времени.
И ничего удивительного в том, что на эту работу по выворачиванию Мира призывается Нумминорих.
Я только отчасти могу себе представить, какой это для него ежедневный тяжелый труд его нюх. Особенно если учитывать, что эмоциями его небо не обидело, палитра его переживаний очень глубока и обширна.
По сути, он делает усилие размером со всю историю. Понятное дело, ставит совсем другую цель в начале, трижды тридцать раз меняет условия происходящего, перебирает сны и страны но все, что он делает, вытекает одно из другого так же плавно, как глаголы в хохенгроне. Только для Нумминориха они все в повелительном наклонении его сон не позади него, а впереди, и еще неизвестно, кто кого преследует.
Ниже автор отвечает на вопрос о том, как сочетаются судьба и свобода воли я тоже хочу об этом кое-что сказать. Если исходить из того, что свобода воли это усилие, причем направленное к существенному чуду, то судьба при этом будет тем самым неназываемым, но подразумеваемым существительным, который обтекается этим глаголом, обозначается им и делается благодаря ему видимым.
Я в этой книжке хочу быть всем: всеми снами, смешной девочкой Клегги, ветрами и языком хохенгрон. И обязательно шапкой. Причем наизнанку.
И только двумя людьми я там совсем не хочу быть: Нумминорихом и Датчухом Вахурмахом.
Потому что жизни ни того, ни другого я, наверное, не выдержал бы. Особенно Датчуха. Но вот он, кстати, больше всего страдает оттого, что не может ни к чему применить усилие. Когда все одинаково, даже ветер бессмертие и всемогущество превращаются в нечто очень неприятное. И, действительно, не стоящее малейших усилий.
На самом деле все наоборот, конечно. Особенно с тех пор, как шапка вывернута наизнанку.
«Тубурская игра» отличное заклинание-противоядие от концепции того, что «счастье это однообразно». (Отравляющим заклинанием мне видится «все счастливые семьи похожи друг на друга». Уж конечно, то ли дело нечастные день скандал, день примирение, опять скандал, тут не заскучаешь.) Последующие книги Фрая, мне кажется, тоже эту линию продолжают рассказывать о жизни как о счастье.
На самом деле все наоборот, конечно. Особенно с тех пор, как шапка вывернута наизнанку.