Да, конечно это по поводу твоей реплики. Но хрен нам культура впитала эту интерпретацию. Она живенько так романтизировала мучения, и фсе. Я имею в виду массовое толкование, конечно.
Да, конечно это по поводу твоей реплики. Но хрен нам культура впитала эту интерпретацию. Она живенько так романтизировала мучения, и фсе. Я имею в виду массовое толкование, конечно.
Умирающий бог на самом деле это не христианская концепция, ты же не хуже меня знаешь, что она гораздо старше. Что идея состоит в том, чтобы физическое страдание оказалось слабее поставленной цели. Иначе зачем лезть на ясень, спрашивается. Но это отдельная кошмарная тема, мы не будем ее сейчас поднимать во избежание отвлечения внимания. Мы сейчас поставим палец вот куда.
С очень давних пор инициация мальчика была связана с: физической болью (почти обязательной), столкновением с чудом и сменой статуса в результате вырастания при взаимодействии с тем и другим при успешном этом самом взаимодействии.
Так вот. У меня стойкое ощущение, что про последний пункт забыли напрочь.
Осталось: через страдание сталкиваешься с чудесным. Все. И я очень много готов дать за то, чтобы вернуть вторую часть: если это тебя не изменит, вплоть до перемены участи, первая часть, к сожалению, может считаться недействительной.
Если ради этого необходимо вынуть из связки физическое страдание а похоже на то, спинной мозг больше не работает проводником духа, как это получилось, я не знаю, но не работает, я только за.
Это так. Но если по уму, надо поправить и первую часть. Вернее, расширить.
Штука в том, что физическое страдание (или доведение себя до физического-нервного истощения) нужны, когда голод по духу не так силен, чтобы прокатить за катализирующее воздействие.
Штука в том, что мы довольно много знаем про обряды массовой инициации. И ничего (почти ничего) об индивидуальных мистериях, которые и есть настоящие истории.
Значение имеют только они.
И мы знаем такие индивидуальные истории! А с людьми, с которыми ровно то же случалось в прошлом, мы лично не знакомы. Вот и все!
И тут я хочу сказать совсем уж шокирующую штуку. Дело в том, что голод по духу прокачивается, как любое другое умение. Можно нарочно накрутить себя до такого состояния, когда он станет катализатором. Вот в чем заключается текущая благая весть.
И что я, наверное, лучше всего делаю, так это дразнюсь. Я прыгаю и кривляюсь: бе-бе-бе, у нас тут дух и такие плюшки! Я стараюсь возбудить этот голод по духу доступными мне средствами.
Но тут такая штука (возвращаясь к «Сказкам»). По сути, ты пишешь индивидуальную мистерию. С одной стороны. А с другой она доступна всем, кому доступна книга.
Состояние всех без исключения персонажей «Сказок» это состояние постоянного голода по духу, не связанное с физическими самоистязаниями. К вопросу «а что, так тоже можно, да?»
Да, спасибо, что ты это сформулировал. Потому что иные разновидности конфликта мне просто не интересны. Они же и правда ни в какое сравнение с голодом по духу не идут. Жалкое подобие левой руки! Остальные разновидности страдания, строго говоря, отвлекают от главного.
На самом деле этот вопрос выглядит немного иначе. Появился вопрос «а как может выглядеть постоянный, ровный, ликующий голод по духу, при этом не связанный с непременным нанесением себе ущерба». И это лучшая новость на самом деле. Что он вообще появился.
Что вообще появилась такая постановка вопроса.
Это же очень важно, какими вратами мы входим в голод по духу. Сейчас объясню.
Традиционный классический метод разворота в сторону духа: тааааак, денег нет, девки (мужики) меня не любят, карьера не задалась, властелином мира мне не бывать. А пойду-ка я, раз так, с горя, богу молиться. Типа, на худой конец. Это же невероятное, хамское кощунство: развернуться к духу только потому что девки не дают. А если бы давали, можно было бы и повременить.
Достойно разворачиваться к духу от избытка. Вот когда принц уходит из дворца, потому что неведомое не пойми что важнее, чем дворец, это реально круто. Ему правда надо.
Ясно, что речь не о том, что если нет дворца, то и к духу не смей разворачиваться, нищеброд. А в том, что голод по духу должен быть сильнее голода по дворцу. Это измеряется только на внутренних весах, конечно. Но эти внутренние весы никому не обдурить, факт.
И если вернуться к «Сказкам старого Вильнюса», то там, конечно, разные есть персонажи. С разными проблемами. Некоторые ох, не принцы! Но вот эту пропорцию (голод по духу перевешивает все) я даже не то чтобы стараюсь соблюдать. Скорее, не могу не соблюдать. Физически не могу.
А я бы сказал, что еще лучше, когда они не противоречат друг другу. Когда нет необходимости выбора если голодаешь по дворцу, то по духу уже ни-ни.
Это, кстати, тоже очень интересный момент, если уж речь зашла. У меня долгое время был выбор не то чтобы даже «о чем» или «о ком», а о каком уровне проблем писать. И этот выбор приходилось делать. Не то чтобы мне было трудно, честно говоря. Но сам факт.
А начиная с какого-то момента выбора нет. Я просто физически не могу делать определенные вещи. Сознание мутится, как только я скатываюсь в упрощение. И это невероятное облегчение когда нравственный закон, который внутри, перестает быть абстрактной фиговиной. И становится нормальной мышцей или чем-то вроде того.
Ошибочный выбор в моем исполнении это была «Жалобная книга».
Это чтобы наглядно.
В ее основе лежит упрощенная, достоверная и запугивающая концепция. Целиком выдуманная.
И это был выбор написать книжку, пусть дурачки поверят и испугаются, бу-га-га. Ну, то есть я сейчас очень упрощаю свою мотивацию, но в целом так. Садизм и высокомерие мне знакомы очень не понаслышке.
Я могу сколько угодно отмазываться, что книжка очень московская, что ее настоящий автор Москва. Это, в общем, правда. Но мой выбор был написать. Потроллить, блин, чувствительную публику.
Мы уехали из Москвы в Вильнюс меньше чем через месяц после выхода той книжки. Если бы не это, не с кем бы тебе сейчас было разговаривать. Но здесь оказалось, что можно умереть не целиком, а только очень маленьким кусочком. И свято место пусто не бывает городскому духу как раз нашлось куда поместиться.
Потом Игорь придумал концепцию «Большой телеги» чтобы дать мне повод качественно поездить. Теоретически, считается, будто я люблю путешествовать, но на самом деле, мне надо быть в контакте с пространством, и оказалось, что лучший контакт это приехать и ныть: дяденька, расскажи сказку! Работает на ура.
И вот уже потом, с этим опытом глубокого деятельного контакта с разными городами, оказалось возможно приступать к «Сказкам старого Вильнюса». Потому что этот город, рожденный силой письменного слова, очень ждал, когда уже кто-то придет и напишет его таким, как он себя себе представляет. Потому что его голод по себе настоящему (по драгоценной части себя, по своей подлинной связи с духом) сравним, разве что, с моим.
В итоге оказалось, что главное мое умение это наработанное еще в раннем детстве нытье: «Дяденька, расскажи сказку!» И умение не только слушать, но и добавлять от себя ровно то, что хотел бы сказать рассказчик, да слов не нашел.
Давай я тебе напомню то, что услышал от тебя в процессе письма первого сборника. Что ты расколдовываешь город. Что из довольно неприветливого места ты делаешь классного, болтливого, продуваемого всеми ветрами чувака, с которым очень здорово дружить. А получается, что, скорее, тебе удалось перевыговорить и его, и себя?
Ну вот мне кажется, что да. Я же тоже очень постепенно понимаю, что происходит. До меня только, может быть, год назад дошло, как мы вообще похожи с этим городом.
Я имею в виду, что никто из нас не однозначен. Тем более город! Столько всего понамешано.
И важно тут на что мы станем обращать внимание. Внимание это все-таки великой силы магический инструмент. Игнорируемое чахнет, а то, что мы замечаем и обговариваем, набирает вес и плотность. Это правда так работает.
Ну вот как я держусь силой внимания тех людей, которые меня любят и видят все самое клевое, игнорируя минуты слабости и не особо эффектный экстерьер, так и город держится силой внимания моей и читателей. Мы тут хором говорим про него самую прекрасную часть правды (не врем, а просто избирательно говорим правду, это важно), и хором же игнорируем всякую фигню. От такого кто угодно расцветет!
Ну в общем, подводя некоторый итог. Именно после «Телеги» и «Сказок» появилась постановка вопроса не «такие штуки происходят вот с такими людьми и вот такой ценой», а «такие штуки происходят вот так, достаточно войти в состояние веселого голода».
И я должен сказать, что, пожалуй, сейчас в литературе это очень редкое явление. При том, что очень-очень востребованное. А уж насколько оно востребованное в жизни, и говорить не приходится.
И я должен сказать, что, пожалуй, сейчас в литературе это очень редкое явление. При том, что очень-очень востребованное. А уж насколько оно востребованное в жизни, и говорить не приходится.
Я вообще думаю, что мой основной месседж каждому человеку, с которым я имею дело: не смей быть меньше самого себя!
Или хуже.
Ну, для меня «меньше» это и есть «хуже». Это задействование слишком малой части сознания. А что может быть хуже вообще! Все равно что оказаться в пустыне с рюкзаком НЗ и жрать песок, потому что и рюкзак снимать лень, и застежки расстегивать.
Вообще, когда учишься любить, очень важно научиться любить что-то (кого-то), что не дает фидбэк по дефолту. Научиться любить безответно. Для этого очень подходят города. После этого гораздо легче полюбить себя, потому что, будем честны, от себя фидбэк если есть, то почти всегда искаженный и принимать его как рабочий просто не надо. Вот после этого можно поворачиваться к фидбэку, и тогда, как правило, выясняется, что фидбэк есть от всего.
Причем фидбэк именно любви, а не равнодушия или сравнения.
Я сейчас имею в виду опыт любви, которая не ожидает ответа. И которого почти ни у кого нет. С городами этот опыт получить проще, после чего он довольно легко получается и с самим собой тоже. А оттуда совсем близко до веселого голода.
Скажем так, любви, которая не ожидает традиционного ответа, потому что ответ-то всегда есть, просто не всегда такой, как кажется, что «надо».
Да. Не-ожидание традиционного ответа вместо «претерпеть страдания». Согласись, это очень крутая замена.
У меня было довольно много условно безответных влюбленностей в юности, которые мне даже тогда! казались очень счастливыми, потому что объекты влюбленности меня чему-то учили, или просто рассказывали про свою жизнь, иногда помогали в делах. И мне казалось, круто, чего же еще! А вокруг был народ, который мне старался объяснить, что это несерьезно, что надо, чтобы целоваться лезли и прочая страсть! И даже почти сбили с толку, но, к счастью, собственным ощущениям довольно трудно не верить, а ощущения были «есть контакт».