Я серьезно. Самое потрясающее описание небесного града «который как золото и в то же время стекло», какое я где-либо видел. И ведь берет.
Я понимаю, что ты серьезно.
Ну, получается, Иоанн с нами, ты прав.
Неплохая компания, между прочим. Но да, видения истинной родины, родины сердца (или духа, в данном случае это, наверное, одно и то же), тем или иным способом перенесенные сюда.
Но, кстати, может быть, многие с нами. Я имею в виду, вдруг тому же Дюма по пьяному делу мерещились мушкетеры на парижских улицах, и такая наутро брала тоска, что он бежал и записывал, чтобы отвлечься. И многие так.
Я думаю, все стоящие писатели той или иной ногой в этой лодке. Просто не со всеми так очевидно. И для многих «рай» не иная реальность, а, скажем, детство (возможно, чужое, наблюдаемое издалека), или иная страна, или иная эпоха. Неважно, на самом деле, важно, что в сердце на этом месте рваная бездна. И можно позволить жизни в нее слиться. А можно из этой бездны много чего достать.
У Гессе Касталия, кстати, такая. Очень чувствуется, что из пропасти вытащена.
Ты знаешь, я на днях уж кого вспоминал Каверина. А ведь его Немухин точно такой.
«Чтобы взлететь, нужно сесть на корточки, крепко-крепко обхватить себя под коленками, изо всех сил зажмуриться», казалось бы, что за нелепый рецепт, полет это совсем другое. А веришь всем сердцем.
Да и то же Макондо, с которого ты начал разговор. Вроде совсем не райское место. А родом из тех же сердечных прорех!
И даже в осыпающемся мире Темной Башни, уж на что печальное место, а понятно, что сердце автора там. «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». Текст-мистерия это сокровище в сердце, которое не боишься предъявить, а поскольку для того, чтобы такого не бояться, нужно не бояться вообще ни черта, дух тут как тут, он всегда поблизости от таких вещей.
Кстати, да.
Но, как ни крути, а любовь всегда сильнее страха. Так что страху нет места в подобных делах.
А пока он есть, значит любовь к себе сильней любви к родине сердца. Вот и все. Я имею в виду, любовь к своему образу. К поверхности своей, не к сути, незнакомой пока. А когда собственная суть незнакома, то и никакой «родины сердца» нет, фантазия одна.
Писательство вообще безжалостная вещь, откровение, которое выворачивает наизнанку бытие. И самая, самая увлекательная штука на свете.
Евангелист Иоанн тому самый первый свидетель.
Примечания
1
Примечание МФ: «Чашка Фрая» появилась у нас благодаря подсказке читательницы Марины Поляковой, спасибо ей за эту идею.