Глава 6
Лесное хозяйство. Оскудение лесов. Курьезы. Поджоги. Лесной пожар днем. Случаи.
Выше я коротенько сказал об оскудении лесов на Алтае. Началось это не вдруг и не сейчас, а давно. В старое время, когда был еще обязательный труд, за лесом смотрели хоть и не больше того, чем теперь, но когда была другая картина всего управления краем, была и другая расправа. Тогда вся власть сосредотачивалась в одном лице горном начальнике, который был владыкой края и зорко смотрел за подчиненными, а те за тем, что лежало на их обязанности и ответственности. Отсюда не трудно дойти и до тех, кто имел прямое отношение к мужику, то есть той самой силе, которая вращалась в лесу. За этой силой смотрели, указывали, как обращаться с лесом и в случае небрежности с нее взыскивали или карали на месте преступления, и она безропотно покорялась. Тогда всякий «оглядывался», не смел делать кое-как и был осторожен, зная, что ему не пройдет даром ни одна провинность. Это, конечно, видели дети мужичка и хорошо понимали, за что наказали их тятьку, а сам тятька, хоть иногда и больно почесываясь, внушал им, что вот того-то делать нельзя, а надо спросить старших и быть как можно осторожнее с огнем.
Мужикам никогда не отказывали в их нуждах относительно леса, и даже смотрели за тем, чтоб у них было все в исправности по хозяйству, даже взыскивали с лентяев и настаивали на том, чтобы они немедленно поправляли то, что рушилось или требовало починки. Мужички хорошо это понимали и волей-неволей сами берегли лес. Знаю это потому, что служил при обязательном труде в Нерчинском крае и видел все воочию, как говорится.
Тогда все бора были сыры и мало боялись огня, а если и случались лесные пожары, особенно в засуху, то крестьяне сами или по наряду собирались в большом количестве, «захватывали» огонь и прекращали пожарище.
А так ли это теперь? спросит читатель.
Нет.
Да почему же нет? Ведь крестьяне те же крестьяне и так же обязаны ходить на опалку лесов весною и тушить пожары.
Вот то-то и есть, что крестьяне не те, а власть разбилась над ними до семи нянек, и дело выходит так, что ближайшие власти начнут сначала переписку, а потом уж «нарядят» крестьян тушить пожар, но придет их разве половина и только тогда, когда пожар войдет в свою силу, когда остановить его трудно или невозможно и, глядишь, немалой части бора как не бывало!..
Странно.
Ничего тут странного нет, потому что с увольнением крестьян они сделались отрезанными ломтями, и к общему делу их уже не приставишь. Они сами по себе, а дело само по себе; оно в зависимости от этой отдаленной уже силы, которая не только не понимает своего экономического строя, находящегося в тесной связи с благосостоянием лесов, но даже как бы враждебно относится к этому благосостоянию, и им об этом никто не растолкует. Мужики даже свои, то есть отведенные им участки, не берегут, а казенные леса умышленно поджигают.
Как так? А для чего же исправники, мировые посредники?
Гм Да разве они могут помочь общему делу? Ничуть!.. Они состоят взаимно в постоянном антагонизме. Да вот, например, хоть относительно пожаров: они только замедляют нужную помощь через формальную переписку, которая требует немало времени и не имеет при этом случае смысла. А если им представляются протоколы о виновниках пожаров, они нередко штрафуют их самой пустяшной пеней и делу конец К тому же в деле оскудения лесов на Алтае во многом повинно само лесное хозяйство.
Как так? А для чего же исправники, мировые посредники?
Гм Да разве они могут помочь общему делу? Ничуть!.. Они состоят взаимно в постоянном антагонизме. Да вот, например, хоть относительно пожаров: они только замедляют нужную помощь через формальную переписку, которая требует немало времени и не имеет при этом случае смысла. А если им представляются протоколы о виновниках пожаров, они нередко штрафуют их самой пустяшной пеней и делу конец К тому же в деле оскудения лесов на Алтае во многом повинно само лесное хозяйство.
Как так? Вот это еще того лучше!
Да, действительно лучше Крестьян до того стеснили всевозможной и дорогой пошлиной за лес, что мужик не может вырубить себе топорища без пени; а если попался не своему куму, или не сумел почествовать вовремя даже и кума, то приходится заплатить за такую пустяковину втрое. Ведь и в самом деле, до чего доходила пресловутая строгость в лесном хозяйстве курьез! Право, курьез! Позволят, например, мужику или, еще лучше, рабочему при заводе или рудниках вырубить за попенную плату сколько-нибудь дров или бревен, возьмут, конечно, деньги, назначат срок, обыкновенно крайне короткий, и следят за порубкой. Вот мужик или рабочий вырубит, а вывезти в срок не смог: прихворнул, либо бураны помешали. Вот и налетят «архаровцы» и конфискуют все на месте. Потом эту же порубку и купит, как будто с аукциона, какой-нибудь кум того же архаровца за половину цены, а мужик или рабочий только взвоет, сердечный!
Как-то рассказывал мне один крестьянин из-под Бийска, что он сделал новую колоду, в которой возил на продажу хлеб. Его увидали лесные хозяева, взяли за новую колоду попенные деньги и отпустили с миром. Он, конечно, обрадовался, что еще дешево отделался и уехал домой. Потом его опять увидели и снова потребовали попенные. «Что вы, говорит, братцы, помилуйте! Да вы прошлый раз взяли с меня за эту колоду, а теперь за что?» «Как за что? За новую колоду. Видишь, клейма на ней нет». «Да я-то чем повинен, что вы не поставили?» «Врешь, говорят, давай! А то протокол составим и в полицию потащим». Что тут поделаешь? Пришлось заплатить другие попенные да почесаться в затылке.
А вот мой сосед, говорил мужичок, срубил четыре новых колоды и не заплатил ни за одну ни копейки.
Это как же так?
А он, барин, похитрей меня будет, взял новые-то колоды, да и загреб в навоз, они и зачернели, словно старые, в глаза-то и не лезут. Так и прошло!
Мне рассказывали, был такой случай в ближайшем к Бийску винокуренном заводе. По дороге к этому заводу стояла большая старая сухая и подгорелая сосна, за которую опасались, что она упадет и, пожалуй, кого-нибудь задавит; ее и велели срубить. Но увидала власть, составила протокол, высчитала, сколько сажен дров может выйти из этой сосны, перевела на деньги и, считая штраф втрое, потребовала 65 рублей пени
Не менее забавная история была и в Сузуне. Весною, при спуске воды из шлюза стало мыть заводской ряж. Надо было немедленно принять энергичные меры. По приказанию управляющего были срублены и привезены, прямо с сучьями, две или три молодых сосенки для того, чтобы спустить их на веревках к ряжу и тем, отбивая сильный прибой воды, спасти дорого стоивший казне и столь важный для завода ряж. Но не так посмотрело на это «самоуправство» лесное хозяйство: оно составило протокол, и с управляющего взыскали большой штраф.
И это, так сказать, в одном общем хозяйстве одного и того же ведомства! Спрашивается, что дороже для общего дела: дорого стоющий ряж для завода или три молодых сосны из близлежащего бора?!.. В каком же положении находится управляющий даже в экстренных случаях? А ведь он отвечает не только за целость и сохранность завода, но и за каждую передержанную копейку, в живом деле, против пресловутой сметы по бессмысленным параграфам. Могло ли идти дело при таком порядке? А между тем лесное хозяйство, как умывающее руки и ни за что пока не отвечающее, спокойно почивает на лаврах и хладнокровно составляет вопиющие протоколы, не помогая делу
Могло ли быть что-нибудь подобное при прежнем управлении, начиная с Беэра и кончая Фроловым? Конечно, нет, потому что тогда подобные умыватели делали свое дело и помогали общему хозяйству.
Что же, наконец, выходит из всего только что представленного, хотя и в сотой доле, положения дела? А выходит между управлениями неподобающий антагонизм, вместо обоюдной помощи, а в народе не только содействие, но какая-то раздутая месть! Он за все оплачиваемые оглобли и топорища упорно жжет леса и, вместо их охраны, нередко залезает на поветь, подпирается в бока руками и говорит своему соседу.
Фу! Как там, паря, лихо пластает!..
Однажды, в 188 году, в Барнауле, из окна городской управы, мне довелось слышать очень курьезный разговор двух встретившихся крестьян.
А ты, дядя Михей, как сюда попал? Разве вас не выгоняли на пожар?
Как, паря, не выгоняли! Да кому же охота идти, почитай, верст за 50? Вот мы свой и зажгли, вишь, как буровит?
Действительно, прямо за Обью, в Бобровском бору, виден был дым на большом пространстве.
Как не видать, давно вижу! говорил молодой парень и тыкал рукавицей в воздух, по направлению к Оби.
Ну вот и смотри, да приготовляй харчи, погонят и вас. Тут все же поближе, в своем месте-то. И сушняк будет дома Теперь, брат, и топорищев, и оглобель даром нарубим! рассмеявшись, сказал дядя Михей и, оглянувшись, тихо, как бы по секрету добавил. А ты знай, да помалчивай, понял?..
Как не понять, знаем, не впервой! ответил парень и с довольной улыбкой отправился на базар.
Прожив в Сузунском заводе почти 11 лет, я вполне убедился, что значит быть человеком с теми же Михеями, и как подобные отношения сказываются как на заводском деле, так и в лесном хозяйстве. Одно время был у нас лесничим Ф. А. Г-ель, который придирался к людям за всякую малость, делал конфискации, не позволял пользоваться из бору вершинником и проч., и дело дошло до того, что с появлением лета в окрестностях Сузуна редкий день не было пожара в лесу, а выдавались и такие счастливые дни, когда их было по три и по четыре, по пяти зараз.
Приходилось повсюду рассылать нарочных за людьми, а чтоб не терять времени снимать своих рабочих даже с заводских печей, и нередко, на казенных лошадях посылать в бор, чтобы спасти курени, где находились сотни сажен «куренных» дров и тысячи коробов угля. В случае надобности, рабочих оставляли в лесу на ночь и на другой день без смены; и собирая печеный хлеб, и покупая сотнями калачи и огурцы на базаре, посылали все это в телегах трудившимся до изнеможения заводским рабочим; а некоторые крестьяне кое-как собирались только тогда, когда уже нечего было и делать.
После Г-еля поступил лесничим М. М. К-ов, который, послушав моего совета, повел дело «по-божески», попенных денег выручал больше, бора очистил от залежи, а пожаров в течение нескольких лет почти не было, за исключением таких, которые бывали не от умышленных поджогов. Такая перемена и относительное спокойствие были до того наглядны, что дивились даже сами рабочие и нередко говорили.
У нас, барин, теперь спокой! И молодяжник в лесу не озорничает
Не думайте, что этот лесничий делал только поблажки и не соблюдал интересов казны. Нет! И строго было, но «по-божески».