Лишь только весна входила в свои права и представлялась возможность ездить уже в тележках, я отправлялся с Сучком к тетеревиным токам и, поднимая косачей с поля на деревья, бил их из винтовки с подъезда. По-моему, эта охота гораздо интереснее осенней, интереснее уже потому, что она является первой после зимней томительной спячки, а весенняя природа отраднее действует на душу и нервы охотника. Уже нет того холода, который нередко леденит члены осенью, а косачи, подчиняясь опьянению страсти, делаются доверчивее и подпускают ближе, потому что в это время они садятся не табуном, а в одиночку. Кроме того, весною, помимо косачей, частенько случается подъехать и к зазевавшемуся селезню на какой-нибудь лыве (луже), где они охотно садятся с утками, прячась от своих соперников, а тем более потому, что ранней весной все речки и озерки покрыты еще льдом и им негде полюбезничать со своей избранницей
Конечно, для такой охоты нужно вставать пораньше и к восходу солнца быть уже у токов. Иначе косачи разлетятся, не дождавшись вашего посещения, тем более в местах, близких к селению, где их часто беспокоят всевозможные ружейники, которые частенько еще с вечера отправляются к токам и, согнувшись в три погибели, ночуют там, чтоб быть на месте, лишь только черкнет заря, когда слетаются со всех концов краснобровые черныши.
Весною, так же как и осенью, можно ездить и по вечерам, но в это время приходится бить косачей только из винтовки, потому что они более сторожки и близко не подпускают. В Сузуне подъездная охота хороша уже тем, что тетеревиных токов много и не далеко от селения, так что в течение двух-трех часов можно объездить их несколько и, надышавшись чистым воздухом, вместо прогулки, привезти пару или две косачей. Но такая охота удобнее с винтовкой, потому что охотник может снимать косачей за 50 и 60 сажен, чего невозможно, конечно, сделать с дробовиком, а хитрая птица очень редко подпускает на дробовой выстрел.
Кроме того, по моему мнению, стрельба из винтовки несравненно интереснее и заманчивее: она как-то более живит всякого охотника, который имеет способность бить пулей. Тут играет важную роль искусство, а оно-то и льстит собственно самолюбию стрелка, особенно если выстрелы удаются тогда, когда косачи точно не обращают внимания на подъезжающего охотника, а преспокойно сидят на деревьях и словно подсмеиваются, сознавая свою безопасность. Вот такой удачный выстрел я не променяю и на десять дробовичных. Тут горделивая радость заставляет забыть все тревоги жизни и с каким удовольствием при таком случае закуривается папироса или выпивается хоть маленькая рюмочка водки!.. Тогда как подъезд с дробовиком только бесит уже потому, что тетери не подпускают в меру или улетают подранками. Тут не только не тянет закурить или выпить, а посылается сто чертей улетевшему косачу, и охотник, вспоминая и житейские неудачи, словно ошпаренный возвращается домой, бросая ничем неповинный пустой ягдташ в какой-нибудь неподлежащий угол.
То ли дело винтовочка! Прелесть!.. Недаром ее и целуют многие охотники, бережно вешая на стенку и вытряхивая косачей из сумки радостно поджидавшей супруге.
Пробовал я несколько раз и сам, как ружейник, сидеть в шалашах около токов, но, воля ваша, тут нет и половины того удовольствия, какое бывает при подъездной охоте, особенно когда косач, не подозревающий опасности, сажен за 60 кувыркнется с дерева
На токах интересно только наблюдать, как токующий косач бегает, «чуфышкая», вытянув по земле шею, подняв хвост и распустив крылья по току; или как он храбрится и с треском подпрыгивает на воздух, а столкнувшись с соперником, поднимает отчаянную драку Но мне более по душе, когда он тихо топчется на месте и ведет свою гармоническую песенку, как бы выливая в ней свою нежность и любовь к подруге. Действительно, в его бормотаньи есть что-то и душевное, и сердечное, что-то ласкающее и лелеющее охотничью душу!.. А вдоволь наслушавшись этой песни любви, вам и дома точно слышится его нежное «гур-гур-гур!.. Гур-гур-гур!!.» И как поэтично и радостно отзывается этот мелодичный и страстный призыв на сердце охотника!
Однажды я спросил одного промышленника, что делают косачи на току.
А что, барин! отвечал он. Бегают, топоршатся, шипят, словно бруском по литовке; а то как усядутся, да так томно погуркивают, адоли по бархату водят, индо всю душу-то вымотают! Таково лестно и жутко они ластятся!..
Глава 10
Сузунский шлюз. Оригинальная охота на уток. Охотничья похлебка. Опасные приключения на реке. Невольное купание Архипыча.
Каждую весну я встречал там довольно оригинальной охотой за утками. Оригинальна она уже потому, что мы ее производили, что называется, не вымочив ноги. «Значит, за утками и насухе, скажет читатель. Странно!» А между тем ничего тут странного нет. Дело в том, что в Сузуне заранее спускают заводской пруд; делают это во избежание большой опасности для шлюза, потому что река Малый Сузун все-таки довольно большая и многоводная весною. Лишь только посинеет и вздуется на пруду лед, а прибылая вода начнет «киснуть» не по дням, а по часам, тотчас необходимо завод остановить и «выдуть» все печи, а лед в пруду расколоть и пропустить через вешняки шлюза. Затем все его пролеты отворяются настежь и дается полная свобода речке идти «на пролет».
Все это легко говорится и пишется, да не так бывает на деле, в особенности когда подхватит дружная весна и пустит вдруг массу воды. Тогда все рабочие «сбиваются» на плотину, чтоб пропустить лед, напирающий на предохранительные ряды свай и сквозь вешняки. Случается, что люди, не покладая рук, работают не только днем, но и ночью, а весь шлюз дрожит от напора воды, которая со страшной силой и быстротой пролетает через настежь отворенные пролеты. Можете себе представить, что в это время делается на спускных шлюзах и внизу, в так называемых бучилах! Тут своего рода страшный водопад, где бурлит и клокочет точно взбесившаяся вода, которая рвет и мечет по всему бучилу, набивает целые горы пены и поднимает на значительную высоту страшные фонтаны. Словом, тут своего рода ад, в который избави Бог попасть всякому смертному!.. А между тем были примеры, что в этот ад попадали рабочие и волею судеб сохраняли свою жизнь: их счастливо продергивало сквозь взбесившееся бучило и затем, уже далеко ниже, выбрасывало на тихие плеса и на берег. Но были и такие случаи, что несчастных коверкало и выкидывало уже обезображенными трупами.
Рассказывали, что однажды удернуло через вешняк одного рыбака в лодке, который не потерялся и, стрелой пролетев по спускному длинному шлюзу, все время правил веслом, почему не дал повернуться боком своей ладье и носом же попав в бучило, невредимо проскользнул этот ад и с залитой водою лодкой успел вылететь на косу.
Лишь только пройдет, бывало, вода и минует опасность, я со своим «гиттеншрейбером» (письмоводитель по заводской части) Степаном Васильевичем Широковым, охотником и хорошим рыбаком, и с тем же Архипычем пускался по реке Сузуну в небольшой лодочке за дорогими весенними утками. Охота эта очень веселая и не утомительная, но не совсем безопасная, потому что приходится плыть несколько верст по страшно быстрой воде освирепевшей реки, где то и дело попадаются крутые кривляки и разные наносные «заломи». Тут надо держать ухо востро, следить за водой далеко вперед и не дремать при малейшей опасности. Иначе можно выкупаться в ледяной воде и утопить все вещи, а пожалуй, познакомившись с обитателями водяного царства, отправиться уже выше, в мир теней и духов!.. Вот почему тут надо быть наготове и соображать, что делать в случае опасности. Не могу и теперь сказать положительно, но, быть может, эта самая опасность и тянула меня неудержимо каждую весну прокатиться несколько раз за утками по бешеному Сузуну.
Рассказывали, что однажды удернуло через вешняк одного рыбака в лодке, который не потерялся и, стрелой пролетев по спускному длинному шлюзу, все время правил веслом, почему не дал повернуться боком своей ладье и носом же попав в бучило, невредимо проскользнул этот ад и с залитой водою лодкой успел вылететь на косу.
Лишь только пройдет, бывало, вода и минует опасность, я со своим «гиттеншрейбером» (письмоводитель по заводской части) Степаном Васильевичем Широковым, охотником и хорошим рыбаком, и с тем же Архипычем пускался по реке Сузуну в небольшой лодочке за дорогими весенними утками. Охота эта очень веселая и не утомительная, но не совсем безопасная, потому что приходится плыть несколько верст по страшно быстрой воде освирепевшей реки, где то и дело попадаются крутые кривляки и разные наносные «заломи». Тут надо держать ухо востро, следить за водой далеко вперед и не дремать при малейшей опасности. Иначе можно выкупаться в ледяной воде и утопить все вещи, а пожалуй, познакомившись с обитателями водяного царства, отправиться уже выше, в мир теней и духов!.. Вот почему тут надо быть наготове и соображать, что делать в случае опасности. Не могу и теперь сказать положительно, но, быть может, эта самая опасность и тянула меня неудержимо каждую весну прокатиться несколько раз за утками по бешеному Сузуну.
Надо заметить, что в это время Обь и озерки еще недвижимо стоят, покрытые посиневшим льдом, и утке, кроме небольших снежных лывок, деваться некуда. Вот она и «сваливается» к речке Малому Сузуну, который от спуска воды из плотины проходит меньше всех остальных речек.
Мы обыкновенно делали так: рано утром привозили лодку к берегу; тут же, в селении, спускали ее на воду и, сложив все пожитки, отправлялись, благословясь, вниз по реке. Тут грести веслами не приходилось, а нужно было только умеючи править кормовым веслом, потому что лодку сильно несло одной струей течения. Поэтому Широков всегда садился в корму с «правильным» здоровым веслом, Архипыч помещался в середине на сложенных вещах, а я как можно удобнее, с ружьем наготове, пристраивался в носовой части лодки. Вот и вся штука поезд готов!.. Нас сама река быстро несла по воде, и всякий зорко делал свое дело на избранном посту. В заводях мы тихо и плавно подвигались вперед, а на быстринах и «разбоях», болтаясь на лодке, стремглав пролетали опасные места и затем или вдруг, или плавно выезжали за крутые повороты или «кривляки» речки.
Тут вся штука в том, чтобы плыть как можно осторожнее и тише, то есть не разговаривать громко, не стукать и не булькать сильно веслом. Словом, это своего рода поэзия, где при утреннем свежем воздухе вы свободно дышите всею грудью, забываете все треволнения жизни, всей душой созерцаете прихотливую природу лесистых и довольно высоких берегов речки и пытливо смотрите вперед, не на жизнь, нет, а смотрите на плеса, под затопленные водой кусты и в особенности за кругляки, где обыкновенно сидят или плавают утки, не ожидающие появления лодки.