Полагаю, что эта небольшая хронология, взятая мною из книги П. А. Голубева «Алтай», интересна и не утомила читателя своей краткостью, а возобновила в его памяти те необходимые сведения, которые не лишни при чтении чего-либо о Сибири. Теперь попробуем перейти к климату описываемого края и сказать то, что бросается в глаза каждому побывавшему в Сибири.
В общем, климат Алтая почти сходен с забайкальским, большой разницы нет: то же жаркое лето и те же страшные морозы зимою, которые как тут, так и там нередко достигают до 40 и даже более градусов, а летние жары бывают до 28,5 и 29 градусов по Реомюру За двадцатилетний период, с 1833 по 1853 год, средняя годовая температура, по сведениям Барнаульской метеорологической станции, на Алтае выражается в -0,02, а влажность с 1875 г. по 1877 г. вышла в 4,7. Цифра эта выше Забайкальской и, мне кажется, потому, что в зимний период весь Алтай покрывается страшной массой выпадающих снегов, чего нет в Забайкалье. Там, напротив, снега не велики до того, что нередко всю зиму ездят на колесах, чем в особенности отличается Братская степь, залегающая более чем на 4000 верст между городами Верхнеудинском и Читою.
Совсем другая картина на Алтае. Весь он покрывается и как бы закупоривается толстым снеговым саваном. Действительно, покров этот бывает так велик, что небывалому в Томской губернии трудно поверить. Тут обыкновенная толща снега доходит до трех и четырех аршин, а местами и более. Словом, это море снега на огромном пространстве, которое семь месяцев лежит под белым саваном.
В самом деле, трудно поверить даже и местному жителю, до чего бывают велики снега в описываемом крае. Вы представьте себе уже только то, что подветренные глубокие лога и долины нередко вполне заносятся снегом и сравниваются с общей белой пеленой великого плоскогорья. Вот почему на Алтае волей-неволей придуманы особые способы запряжки лошадей в зимние экипажи, особенно в громоздкие, как, например, дорожные возки, повозки и купеческие кошевы.
Так как дороги с осени пробиваются обыкновенно простым людом, ездящим преимущественно в одну лошадь, то образуется «торок» или «накат», крайне узкий, так что при постепенно увеличивающемся снеге ехать тройкою в ряд уже невозможно. Вот и придумали запрягать «гусем», то есть всю тройку по одной, друг за другом или так называемой «бочкой» по паре друг за другом, или еще иначе одну в корень, а двух на вынос. То и другое, конечно, неудобно и требует большого навыка ямщиков и приезженных лошадей. Иначе история плохая, и всякий проезжающий будет подвигаться вдвое и втрое тише и мерзнуть в той же пропорции. Все это еще ничего и терпимо, если путь свободен, но горе, когда попадаются обозы, а тем более попутные. Часто случается так, что разъехаться невозможно, и вот ваш громоздкий экипаж миром спроваживают на бок дороги, в глубокий снег, в котором ваши лошади тонут по уши. Вот тут и извольте ждать, пока мимо вас пройдет обоз иногда лошадей в 200 и более, а затем, миром же, с криком и уханьем, добывают ваших лошадей и повозку, чтоб поставить на дорогу.
Если же обоз попутный и обогнать или объехать его невозможно, то остается только одно удовольствие покориться судьбе и ехать шагом за обозом. Не правда ли, это своего рода идиллия, которая рвет вас до самого сердца; а потом, когда волнение, волей-неволей, пройдет, вы или ложитесь спать, коли это возможно, или вылезаете из повозки, чтоб пройтись пешком, поразмять свои члены, «промяться», как говорят сибиряки, и пожалуй понаблюдать, если вы любитель всего того, что попадает на глаза при такой оказии!..
Бывает, что на больших трактах, по особому распоряжению начальства, на местных жителей налагается особая повинность расчищать дороги, и это обыкновенно делается так: сооружается из бревен или широких плах громадный треугольник, к которому припрягаются «миром» лошади, и такая машина с ужасным криком погонщиков и характерным скрипом везется углом вперед по дороге, она разворачивает снег на стороны и делает дорогу шире. Но все это возможно и полезно только тогда, если такую чистку производить с осени и не давать заноситься дороге прибывающим снегом. Конечно, такая повинность нелегка и часто бывает горше летней «содержать дороги в исправности». Понятное дело, что треугольником громадные ухабы и снежные надувы не возьмешь, а потому их ранее особые люди сбивают всевозможными инструментами.
По-моему, всякому проезжающему по Западной Сибири, особенно с семьей, несравненно лучше ехать в двух небольших и легких экипажах, чем в одном и большом. Знаю это по горькому опыту, а потому и советую. В большом можно засесть иногда в плюгавом снежном надуве; иногда является невольная злоба, когда видишь, что мимо, легко и свободно, несутся небольшие повозки, а ямщики еще нарочно насвистывают и подсмеиваются над завязшим собратом. Бывает, что их счастливые пассажиры давно напились на станции чаю, а вы все еще сидите в снегу и ждете помощи!.. Посудите сами, что такая штука вызовет и не одну злобу!..
Поэтому можете вообразить, что бывает на мелких проселочных дорогах и как путешествуют по ним в более или менее громоздких экипажах? Вот почему многие таежники, например, служащие люди на золотых приисках, ездят по таким снежным вертепам в небольших кошевках и в одиночку.
И все это ничего, даже, пожалуй, поэтично; но вот беда, если вы попадете под буран, да еще мокрый, или буран на морозе. А почти весь Алтай может похвастаться своими ужасными и страшными буранами. Это не то, что на Руси называют метелью, нет! Алтайский буран действительно опасен и это страшное явление природы, это какой-то ад земли и неба, сплотившийся в одну демоническую силу, которая с ужасным воем и ревом ветра сыплет снег сверху, поднимает снизу и несет, и кружит его в такой непроглядной массе, что нет никакой возможности увидеть что-либо в каких-нибудь пяти или десяти шагах не только ночью, но даже и днем; это какая-то геенна жизни и смерти, пред которой часто нет спасения, и все мужество человека бессильно. Этот снежный ад не только засыпает дорогу, но заносит ваших лошадей и заметает экипаж до того, что все остается под снежной пеленой и гибнет, как утлый челнок в пучине моря, но не захлебываясь в волнах разбушевавшейся стихии, а медленно коченея и застывая в такой ужасной среде мглы и холода. Тут о путешествующих пешком нет и речи гибель их неизбежна. Это верные «мерзляки», как говорят сибиряки, это «Божьи свечи», как называют их сердобольные старухи.
Конечно, многие из читателей придут к тому заключению, что все попавшие в пути под буран непременно гибнут и отправляются к праотцам, в мир теней!.. Нет, это было бы слишком жестоко и несправедливо со стороны неба. Нет, оно, посылая человеку такое страшное испытание, дает ему и ту силу противодействия, которая заключается в разуме, соображении и находчивости.
И действительно, по этому данному Богом дару даже в самые свирепые бураны многие, не только едущие в экипажах, но и пешие путники, не желая знакомиться с новым миром духов, сохраняют свою жизнь различными способами. Так, например, едущие в экипажах, видя невозможность подвигаться далее, тотчас останавливаются, выпрягают лошадей и, настегивая их, отпускают на свободу; потом поднимают оглобли кверху и, размявшись работой, залезают в экипажи (возки или повозки) и плотно закупориваются со всех сторон. Если же экипаж не крытый, например, кошева или простые пошевни, путники выбирают лишние вещи, опрокидывают сани кверху полозьями, поднимают оглобли и забираются под образовавшийся из экипажа шатер. По большей части, отпущенные на волю, нарочно в хомутах, лошади выбиваются по присущему им инстинкту или вернее своему особому соображению, в жилые места и этим дают знать жителям о случившейся беде. По большей части, лошади убегают обратно в свои деревни; если же следующая станция или жилье ближе, а буран попутный, они бегут туда, и это ясно доказывает их соображение.
Сибиряки в таких случаях народ бывалый и практичный, они тотчас и сообразят, откуда и чьи лошади, и при первой возможности дают знать надлежащей власти, а она, собрав народ и лошадей, немедленно отправляется на розыски, конечно, если это возможно, и по поднятым оглоблям находят живых или мертвых спутников.
Бывали примеры, что спасающиеся таким образом люди сидели по три и по четыре дня под снегом. В 1870-х годах ехала по вызову в Риддерский рудник акушерка, попала под страшный буран, просидела в возке четыре дня одна-одинешенька; ее нашли живою. Питалась она пряниками, которые везла в гостинцы.
В таких случаях хуже всего сбиться с дороги и попасть куда-либо в сторону, а тем более на края оврага и крутые берега рек. Тут история плохая несчастные путники улетают в такие снежные трущобы с лошадьми и повозками, что их не спасут никакие оглобли, и только всесильная весна откроет погибших. Вот почему в Сибири дороги те лошади, которые следят дорогу и, чувствуя ее под ногами, ни за что не собьются с пути. Бывают даже такие, которые, бегая «на выносе», следят не только ногами, но и нюхают, как собаки.
В 187 году, в первых числах января, из Барнаула в Петербург отправился караван с серебром «серебрянка», как называют сибиряки. День отъезда пришелся как раз в страшный буран, а отменить отправку было нельзя, потому что повсюду, по особому распоряжению, были заготовлены лошади. Все повозки каравана дружно пустились в путь и проехали станцию без особых приключений, но сам караванный, М. А. Басов, как отправляющийся с семьей, что-то призамешкался, а потому ему пришлось догонять повозки и ехать одному. И вот, не далее как в шести верстах от Барнаула, ямщик не угадал Крутой спуск так называемого Глядена, а попал в сторону обрыва страшно высокого берега Оби.
Место это носит такое название потому, что оно сажен на 40 или 50 выше уровня воды и составляет почти вертикальный обрыв, весьма удобный для того, чтобы с него глядеть и любоваться являющейся перед зрителем картиной или, лучше сказать, панорамой громадной реки с ее островами и далью противоположного берега. И действительно, на этот Гляден нарочно ездят весною многие горожане собственно для того, чтобы полюбоваться разливом Оби.
Вследствие такой невольной оплошности ямщика возок вдруг скатился с обрыва и буквально полетел на несколько сажен вниз, но, по счастью, попал на громадный снежный надув, образовавшийся от сгоняемого с горы снега и слепившегося в кучу на небольших выступах и кустиках яра и в полном смысле слова висевший над глубокой пропастью.